Осень - Лутс Оскар - Страница 50

— Как не найтись, — предприниматель извлекает из своей заначки новую бутылку. — Поглядите, господин ландрат [40] Кийр, и не относитесь с презрением к моему заплечному мешку. Этот мешок, или узел, как вы его называете, творит чудеса. Не далее, как сегодня утром, я сунул в него всего лишь одну бутылку, а теперь их уже… Не знаю точно, сколько их там, потому что они все время приумножаются.

— Фуй! — Кийр сопит, — такие разговорчики разводите где-нибудь в другом месте, а в Пихлака в черную магию не верят. Но Господи помилуй! на столе нет ничего съестного! И о чем только хозяйка думает! До чего бестолковое существо! Юули! — зовет Кийр. — Юули! — Когда же перепуганная хозяйка появляется в дверях заднем комнаты, продолжает: — Послушай-ка, душа моя! Ты что, решила уморить наших дорогих гостей голодом?

— Вовсе нет, но я подумала, что вы теперь хотите между собой побеседовать, вот и ушла, чтобы не мешать.

— Побеседовать между собой удается только в том случае, — повторяет Кийр с ударением, — если желудки полны и настроение хорошее. Поэтому, старушка Юули, на жарь нам ветчины и залей ее яичницей — ну да ты сама знаешь.

— Столько-то я знаю, — хозяйка бросает робкий взгляд на сидящих за столом и отправляется в кладовку. «Ох, Боже милостивый! — Она подносит дрожащую руку ко лбу. — Если я теперь приготовлю мало, будет плохо, а если много, будет еще хуже. Не знаю, как и быть…»

Тем временем капитан Паавель отпивает отменный глоток, устанавливает локти на столе, обхватывает руками голову и командует:

— Ну, Кийр, теперь, когда мы тебя все-таки заполучи ли, теперь отчитайся перед нами, каким образом ты ведешь хозяйство.

— К-ка-ак я должен это сделать? — спрашивает Георг Аадниель, заикаясь.

— Расскажи о своих полях, о лошадях и коровах, о скотине помельче, о видах на будущее и так далее. Любому бобылю [41] и то есть что сказать о своем хозяйстве, о тебе же и говорить нечего. Давай выкладывай!

— Да-да, но ведь я еще только начинающий, и пусть господа не удивляются, у меня пока что всего в обрез, и все мое устройство еще не набрало полных оборотов. Две лошади, четыре коровы, одна телка, две свиньи с поросятами, пять овец, куры… вот и весь мой домашний зверинец.

— Для начала достаточно! — Леста кончиками пальцев выбивает по столу дробь. — Как мне известно, многие, многие начинали на своих двадцати пяти гектарах с гораздо меньшего.

— Нет, я ведь не жалуюсь, дорогой школьный друг, — Кийр склоняет голову слегка набок, — но самое большое наказание, что в наше время никак не найдешь путных батраков. К примеру, был тут уже с самого начала батрак по имени Март, фамилия его Прууэль…

— Послушай, Кийр, — Паавель стучит по столу. — Что-6ы о Марте — ни одного дурного слова! Март — золотой человек, мы с ним прошли всю войну, а после работали бок о бок тут, в этом самом Пихлака. И если он отсюда ушел, так в этом ты сам и виноват. Святая правда!

Пихлакаский хозяин бросает на капитана испытующий взгляд и продолжает:

— Теперь у меня некто Яакуп, человек уже старый, одним глазом все же немного видит, а вторым — нисколечко. Он, правда, старается, да работа в его руках не очень-то спорится. Я и взял бы кого-нибудь помоложе и посильнее, и жалованья положил бы побольше, но где такого возьмешь, все прежние хуторские батраки перебрались в город на хлеба полегче.

— Тут ты частично прав, — Паавель кивает. — Меня и самого-то потащили в город затем, чтобы лишь пирожными из кондитерской питаться.

— Постой, Йорх! — восклицает Леста. — У тебя же были родители, братья и… Где они?

— Средний брат погиб на войне, мать умерла прошлой зимой, отец и младший брат живут в Паунвере, там же, где и прежде. В их хибарке пристроилась и моя свояченица Маали, она, так сказать, при них двоих за экономку, да еще и вяжет помаленьку, когда время позволяет.

— Отчего же они не переезжают сюда?

— А-а, почем я знаю! — Георг Аадниель машет рукой. — Отец и брат уже давно не в ладах со мной.

— А теперь ответь, Кийр, совершенно откровенно и правдиво, — капитан продвигает свои локти чуть ли не к противоположной стороне стола, — доволен ли ты, что купил этот хутор или жалеешь? Нет, ты подумай, подумай сначала, а потом ответь; главное, чтобы ты сказал правду.

— А что за резон мне врать? У меня и без того голова дурная стала, да я и не умею больше врать, запутаюсь.

— Ог-го-о! Иные именно с дурной головы и начинают врать.

— Видишь ли, Паавель, — пихлакаский хозяин прищуривает глаза, — я могу, положа руку на сердце, сказать, что я и сам не знаю, доволен я этой покупкой или же нет. Когда так, а когда и этак.

— Гм… — Паавель убирает со стола свою правую руку и чешет в затылке,

— в таком случае, это все-таки минус Вот если бы ты всегда был доволен, тогда все было бы в порядке. Ну а виды на будущее — разработка целины и так далее?

— Где ж мне целину разрабатывать — с этим полуслепым Яакупом! Дай Бог с текущей работой справиться. Да я и впрямь собирался выкорчевать ольшаник там, на краю пастбища, сделать поле, но… да вы уже слышали.

— Второй минус, — бормочет капитан.

— Нет, пусть все так, — произносит Леста, кашлянув, но я поражаюсь твоей предприимчивости и смелости, дорогой школьный друг. И у меня тоже есть своя доля предприимчивости, но взяться за такое большое дело — нет! Так высоко взлететь я не в состоянии.

— Ох, дорогой Леста, об этом можно бы много чего порассказать. Ну да ведь я уже и рассказывал.

Яичницу с ветчиной приносят на стол, она пахнет так соблазнительно, что у всех текут слюнки. Только душа Кийра исходит желчью: смотри-ка, сколько всего съестного опять уплывает… просто так… ни за понюшку табаку.

— Спасибо, хозяюшка! — восклицает Паавель. — Это как раз то самое, чего в данный момент жаждут наше сердце и душа. Теперь быстренько под закуску еще по доброму глотку, тогда… Ох, простите! Пусть все же и сама хозяйка за стол сядет, тогда все будет, как надо.

— Ну куда мне! — Хозяйка нарезает для стола хлеб.

Но хотя бы вот это питье она должна отведать, тут ей не отвертеться.

— Ай-ай! — внезапно восклицает Киппель и поднимает вверх мизинец. — Чуть было не забыл…

Предприниматель выходит из-за стола, роется в своем рюкзаке, извлекает оттуда маленькую плиточку шоколада и, галантно поклонившись и щелкнув каблуками своих шикарных бахил, подает ее хозяйке. — Это специально для вас!

— произносит он с мягкой улыбкой, и кажется, будто при этом улыбается даже его борода; в лучах солнца белые пряди, которые уже никогда не изменят своей окраски, отливают синевой.

Киппель возвращается на свое прежнее место, и в передней комнате хутора Пихлака воцаряется почти полная тишина — до тех пор, пока гости не утоляют первый голод.

— Вообще-то я предложил бы вам чего-нибудь и посущественнее, — первым подает голос Кийр, — да нечего предложить в теперешнее время года. Если господа желают, я распоряжусь приготовить еще вторую порцию этого же блюда. Распорядиться?

— Нет, нет! — отвечают гости вразнобой. — Достаточно! Затем уже один Паавель убежденно добавляет:

— Достаточно, достаточно! Если мы наедимся сверх меры, мы не сможем идти. А нам сегодня надо еще одолеть порядочное расстояние. Перво-наперво — до Тоотса, оттуда — в Паунвере, а там и еще дальше. Вместо того, чтобы наедаться себе во вред, я кое-что скажу тебе, Георг Аадниель. Готов ли ты выслушать?

— Почему бы и нет! Говори же, говори, дорогой друг!

— Видишь ли, братец, из твоего рассказа касательно Пихлака я уловил два минуса. Их, разумеется, больше, но достаточно и двух.

— Ну и что дальше?

— Продай мне обратно хутор.

— К-как-кой хутор?

— Ну, этот же самый — Пихлака.

— Гм… гм… Все время мы вели серьезный разговор, теперь, поди, он так и норовит обернуться издевкой. Если бы такую байку завел какой-нибудь Тоотс, тогда еще куда ни…