Осень - Лутс Оскар - Страница 43

— Но ежели вы никуда не спешите и у вас есть чуток свободного времени,

— продолжает Киппель, — я познакомлю вас с одним чрезвычайно рассудительным и интеллигентным господином, с отставным капитаном Паавелем.

— Гм… — произносит таллиннец. Про себя же думает: «На кой черт мне эти новые знакомства?!»

Однако это новое знакомство ему чуть ли не навязывают, ибо тот, кого Киппель назвал отставным капитаном Паавелем, мало-помалу к ним приблизился. Затем обстоятельства складываются так, что двое новоиспеченных знакомых поначалу не знают, что сказать друг другу. Но для чего же существует предприниматель Киппель?

— Может, пройдемте немного вперед? — произносит он, махнув рукой в неопределенном направлении.

Шагают дальше, и у Тали такое чувство, будто кто-то идет следом за ним, тихонько хихикает и спрашивает «Хе-хе-хе, какую же роль вы тут играете, господин Тали?»

Таким образом трое почти чужих друг другу мужчин выходят на площадь Барклая, [34] где предприниматель предлагает немного посидеть и дать отдых ногам.

Когда же они присаживаются на защищенную от солнца скамейку, господин Паавель начинает разговор, который никак нельзя назвать чересчур скучным.

— Никогда не следует сочетаться браком в сумятице и неразберихе военного времени, — произносит он словно бы в качестве предисловия, — в противном случае сам ты ненормальный, да и твоя избранница немногим умнее. Не правда ли? — И, усмехнувшись, добавляет: — Господин Тали, разумеется, в недоумении и мысленно решает, к чему это с ходу такая морализация, ее можно бы перенести и на потом, когда уже будет сказано что-нибудь посущественнее. Ох-хо, разве не все равно?! Можно так, можно иначе. Помните ли, господин Киппель, как у нас прошлой зимою во время ярмарки зашел разговор о некоем старом вояке, впоследствии поселенце, который перебрался из деревни в город и очутился на мели, словно на песке рыба?

— Помню, помню, — Киппель кивает. — Прекрасно помню.

— Видите ли, если бы я и сейчас еще находился в деревне, на своем золотом хуторе Пихлака, то жил бы сам и смог бы помогать другим. А теперь — все похерено! И кто виноват?

— Ну что об этом вздыхать! — предприниматель машет рукой. — Что случилось, того уже не изменить. Небось мы как-нибудь все же проживем, будь то хоть в деревне, хоть в городе.

— Да, как-нибудь, это конечно, но — плохо. То есть, разговор касается одного меня, не кого-то другою или же третьего. Вообще-то, почему бы и нет! Можно и в городе жить, но тогда у тебя, живая душа, должно быть свое устойчивое занятие и служба, своя цель. У меня, как вы знаете, этого нет. И каждый час, каждую минуту я ощущаю себя тут совершенно лишним. Если бы я владел каким-нибудь ремеслом, к примеру, был бы сапожником, портным, печником и тому подобное — тогда бы я и горя не знал! Приложи руки — и все пойдет. Но, видите ли, ничего я не умею. В деревне, на своем поселенческом хуторе… да, там я уже приспособился, неплохо со всем справлялся. Однако меня начал искушать дьявол в образе моей жены, не оставлял меня в покое ни днем, ни ночью: «Едем в город! Едем в город!» Ну вот, теперь мы в городе; жена, бывшая и прежде горожанкой, чувствует себя здесь как дома, что же до меня, то можно сказать так: из дому мне пришлось уйти, но места, где мог бы обосноваться, я еще не нашел.

— Поступайте снова на военную службу, — советует Киппель.

— Почему бы и нет, — отставной капитан склоняет голову, — если бы это было так просто. Знаете ли вы, мои господа, какие жуткие мысли время от времени лезут мне и голову: начнись снова война, я наверняка оказался бы на своем месте. — И, обращаясь к таллиннцу, виновато: —Знаю, знаю, господин Тали, что у вас от таких разговоров мурашки по спине бегают, но не принимайте все слишком серьезно. Я ведь о таком не говорю где попало. Здесь же, ну… здесь все мы не вчера родились. И, между прочим, я на том и закончу свой рассказ о себе, иначе можете подумать, будто я считаю себя такой важной персоной, вокруг которой и в интересах которой должны вертеться колесики всего мира. А закончу я теми же самыми словами, с которых начал: никогда не следует сочетаться браком в сумятице и неразберихе военного времени, как это сделал я.

— В известной мере это может быть и правдой, — тихо произносит Тали, глядя куда-то в сторону, — однако немало и таких браков, которые заключаются в дни глубокого мира и, несмотря на это, превращаются в войну и сумятицу сами по себе.

— Разумеется, разумеется! — сразу же соглашается господин Паавель. — Но в мирное время все-таки есть возможность присмотреться и получше узнать человеческое существо, с которым собираешься связать свою жизнь. В условиях же войны действуют, так сказать, «на ура» и. как правило, по-жалкому влипают… Я знаю и многих других, кроме себя самого: сегодня познакомились, завтра справляют свадьбу. Такими темпами даже похвалялись и называли подобный образ действий —учинить шумок. А гляди-ка, когда потом тебе самому учиняют шумок — каково это?! Ведь так называемая супружеская жизнь отнюдь не кончается свадьбой, а с нее лишь начинается, как выразился Йоозеп Тоотс во время своей свадьбы.

— Не знаю, умен я или же глуп, только никак не возьму в толк, зачем вообще жениться? — Киппель зажигаем погасший огрызок сигары. — Чем плохо жить одному? Настанут для тебя трудные времена, несешь свой крест один и хотя бы тем утешаешься, что рядом с тобою никто не хнычет, дескать, вот видишь, что ты наделал! Разве ты не мог поступить иначе, как муж вот той и вот этой! Не верю, чтобы какая-нибудь жена помогла своему мужу крест нести, нет, она сделает этот крест еще тяжелее.

— Смотря какая жена, — господин Паавель пожимает плечами. — Я тоже не вчера родился и видел женщин, которые, как в добрые, так и в злые времена, были для своих мужей истинными спутницами жизни.

— А-а, все они одним миром мазаны! — предприниматель машет рукой.

— А у вас, господин Киппель, никогда не было искушения вступить в брак?

— спрашивает отставной капитан с усмешкой.

— Нет, благодарение Богу, никогда! — Киппель ожесточенно мотает головой. — Я даже и мысли такой не допускал. Еще чего! Будучи в здравом рассудке, лезть в рабство! Жить под пятой другого человека! Мало, что ли я насмотрелся, как иной глупец стаптывает каблуки, стремясь заполучить свое «счастье», а потом снова их стаптывает, чтобы от этого «счастья» освободиться. Вы, господин капитан, только что сказали, будто в мирное время у мужчин больше возможностей узнать женщину, с которой он собирается вступить в брак… Знаете, что я на это отвечу? Женщину никогда — ни в мирное, ни в военное время — невозможно узнать полностью, покуда вы на ней не женитесь, да еще не пройдет, ну, скажем… медовый месяц или вроде того. В этом вопросе господин Тали совершенно прав. Женщины — прирожденные актрисы и успешнее всего разыгрывают наивность, пока не наденут чепец. Да, после этого они, разумеется, показывают свое истинное лицо… и даже откровеннее, чем вы того желаете.

— Хорошо же, господин Киппель, — капитан достает из кармана портсигар и предлагает Тали закурить, — у вас никогда и в мыслях не было жениться, но ведь любили же вы когда-нибудь… хотя бы в юности?

— Гм… Мне еще и сейчас нравится то одна, то другая женщина, но любви, такой, как о ней говорят и пишут, я не испытывал. И тем не менее я верю, что на свете имеется такая хвороба, которой заболевают чуть ли не все мужчины подряд, одни раньше, другие позже. Весьма возможно, и я тоже в пору своей молодости влюбился бы, если бы с самого начала не подметил кое-какие женские уловки, которые пришлись мне не по нраву. Не скажу, чтобы я был женоненавистником. Нет, зачем их ненавидеть, ежели такими они созданы Богом; только вот ни с одной из них я не желаю себя связывать. Э-эх, об этом и прежде велось немало разговоров, меня называли эгоистом и черт знает кем еще — не исключено, что я и впрямь нечто в этом роде! — но что тут поделаешь, ведь и я тоже не могу изменить себя и стать не таким, каков я есть. На этот счет можно бы еще немало сказать. К примеру, будто любовь слепа, но почему бы не добавить к этому, что супружество делает ее зрячей. Опять же говорят, что браки заключаются на небесах… но это еще вопрос, где их стряпают чаще — на небесах или в преисподней. Обратимся хотя бы к Священному писанию. Как известно, мастер Саваоф сделал из ребра Адама женщину, когда тот в раю прилег немного передохнуть, и в тот день наш праотец в последний раз спал спокойно. Потом из-за всяких штучек Евы начались разные странные истории, такие, как грехопадение, всемирный потоп и так далее.