Завещание таежного охотника - Лускач Рудольф Рудольфович - Страница 16

Но тот исчерпывающего ответа дать не мог.

— Я и сам толком ничего не знаю. Андрей Феклистов погиб во время первой мировой войны, вскоре после смерти своего отца. Что произошло потом, не знаю. Должно быть, всё кончилось на смерти отца и сына. Не ломайте над этим голову. Вероятно, когда-нибудь всё откроется, хотя я лично обо всех этих «сокровищах» неважного мнения. Иначе бы Орлов о них что-нибудь да знал и после революции сделал бы всё возможное, чтобы богатое наследство Феклистова было использовано.

— А внук? Он, видимо, приехал с определённой целью? Не верится мне, чтобы его интересовали только соболи.

— Вот уж не думал, что вы такой дотошный! Я получил письмо от его дяди, биолога Реткина. Там написано, чтобы я помог его племяннику добраться до таких мест, где, по моему мнению, водятся соболи. Реткин сейчас занимается проблемой переселения соболей в места, где они раньше водились, но потом были истреблены. Ну, а когда он не смог приехать к нам, послал Олега. Тут все вполне естественно…

— …Вплоть до того, что племянник геолог и в соболях он разбирается, судя по всему, как я в звёздах!..

— Вы ошибаетесь, дорогой друг. Соболя Олег знает. Все его повадки, характер. Ведь доказал он нам, что мы делаем большую ошибку, когда оставляем соболя хотя бы на одну ночь в капкане. Он даже показал новые капканы, которые хочет осенью испытать. Вчера он договорился со здешним кузнецом, чтобы тот срочно сделал ему ещё несколько таких капканов. Правда, я сомневаюсь, чтобы сейчас, в тёплое время, ему удалось что-либо поймать.

— Значит, я должен отказаться от мысли, что у Олега иные намерения, чем соболи?

— Это, Рудольф Рудольфович, ваше дело. Для меня вопрос ясен: мы едем искать соболиный рай в Сурунганских горах, о которых когда-то рассказывал и, наверное, даже писал Иван Фомич Феклистов.

— Какая дорога ведёт к этому раю?

— Никакой. Как и к каждому обетованному месту, ведут лишь тропинки, да и те обычно загромождены камнями и деревьями. Летом и осенью попасть туда очень трудно!

— Но нам говорили, что старый геолог бывал там во все времена года.

— Так это ж был Феклистов! Однако даже он не рисковал отправляться туда в одиночку. Обычно его сопровождал Хатангин, опытный охотник. Но Хатангина уже нет в живых, а со времени смерти Ивана Фомича в тайге многое изменилось. Как-никак более двадцати лет прошло! Орлов тоже там бывал. Дважды, но всякий раз зимой, когда реки, ручьи и болота скованы льдом. Ездил на санях, часть пути, говорят, проделывал на лыжах.

В тот же вечер Родион Родионович подробно ознакомил нас со своими поездками к Сурунганским горам. Память у него была завидная, и он обращал наше внимание на непроходимые места, переправы, броды, болота, крутые обрывы. Он не скрывал сомнения, что вряд ли нам удастся совершить это трудное путешествие в начале осени.

Олег сначала записывал указания Орлова, но вдруг закрыл тетрадь. Минуту он молча смотрел на старика, потом тихо произнёс:

— Я надеюсь, Родион Родионович, вы нас поведёте?..

— Это будет ошибка в календаре, парень. О поездке мы говорили, но ты сказал, что хочешь ехать теперь. На санях бы куда ни шло, но верхом, а то и просто пешком! Куда там…

— Почему пешком?

— Потому что ты покалечил бы лошадей на обрывах, потопил бы их в болотах, поломал ноги об острые камни, которых в высокой траве конь не видит.

— Так кто же тогда нас поведёт? — растерянно спросил Олег.

Чижов не решался взять на себя обязанности проводника: он никогда не доходил до Сурунганских гор.

Правда, зимой он иногда охотился у холмов Лосиные Гривы, но это ж всего только половина пути.

— Во всей деревне не найдёте человека, — убеждал он, — который бы поручился, что доведёт вас туда. Брат мой, Тит, советует поискать проводника в посёлке эвенков.

На следующий день оба брата уехали, а Олег дожидался их возвращения и убивал время около меня. Я ловил хариусов в речке, прямо около деревни. К нам присоединилась внучка Орлова и, едва заметив Олега, засмеялась:

— Что дуетесь, как бука? Вам это не к лицу. Полюбуйтесь, при первых же затруднениях товарищ теряет настроение. Тайга — это, знаете, тайга, здесь не ездят как по Невскому проспекту.

— Что вы знаете, Тамара, о нашем Невском?

— Во всяком случае, больше, чем вы о тайге. От Адмиралтейства до Московского вокзала я помню чуть ли не каждый дом.

— Тогда сдаюсь. А откуда же вы так хорошо знаете Ленинград?

— А я там училась.

— В Институте народов Севера?

— Да, я теперь учительница в национальной школе.

— Значит, мне следовало бы идти к вам в школу и изучать тайгу.

— Едва ли у вас хватило бы терпения. Что-то сейчас вы не очень им отличаетесь.

— Это зависит от учительницы, — вмешался я в разговор, но закончить мне помешала внезапно клюнувшая рыба. Я подсёк большого хариуса, дугой изогнувшего удилище. Он пытался уйти к противоположному берегу и скрыться в коряги. Олег и Тамара с напряжением следили за моей борьбой с хариусом.

— Оборвёт леску и удочку сломает, — волновалась Тамара.

— Выдержит! — возразил Олег. — Удилище гибкое, рассчитано по формуле упругости.

Тамара так громко рассмеялась, что спугнула с мели маленьких рыбок, и они рассыпались по водной глади.

Тем временем мне удалось удержать хариуса в небольшой заводи, а затем вывести на мель. Тогда, недолго думая, я бросился в воду и в подсаке вынес красавца на берег.

— Ох, здорово! — восторгалась Тамара. — Сразу видно, что вы знаете своё дело. Я тоже рыбачу, но с такой рыбиной я бы не справилась.

— Так! Теперь, значит, и вы бы могли ходить в школу, — засмеялся Олег.

— Ну что ж, и пошла бы. Учиться никогда не поздно. Лишь бы только не пришлось изучать сложных формул упругости и вычислять динамическую силу рыбьей мускулатуры. Идёмте, теоретик, не будем мешать рыболову.

Когда вечером я вернулся в деревню, порядком обременённый пойманными хариусами, об экспедиции уже всё было решено. Внук Хатангина, молодой зоотехник Еменка Намынки, брался довести нашу экспедицию до Сурунганских гор.

Он занимался оленеводством, а также имел несколько опытных участков, где жили пятнистые олени. Были тут и маралы, панты которых тоже используются для приготовления лекарства.

Ещё мальчиком Еменка сопровождал своего деда на охоте и со временем стал лучшим следопытом в стойбище эвенков.

Эвенки кочевали многие годы после революции и долго не могли избавиться от старых родовых обычаев, поддерживаемых богатыми одноплеменниками и шаманами.

Однако действительность новой жизни всё увереннее вторгалась в сознание эвенков. Их дети посещали школы, подрастали — ехали учиться в Москву, Ленинград, Омск, Иркутск и Владивосток. Возвращаясь, они приносили в родные стойбища новые взгляды на жизнь и труд.

В конце 1924 года эвенки перешли на оседлый образ жизни. Кроме охоты, они стали также заниматься земледелием, скотоводством и традиционным оленеводством, которое теперь было поставлено на современной основе.

Новое хозяйство требовало новых специалистов, и Еменка Намынки был одним из них. Он с энтузиазмом внедрял и пропагандировал более совершенный способ разведения оленей и ухода за ними; взялся за устройство опытного участка для оленей, который, несмотря на свои малые размеры, уже приносил крупные денежные доходы.

Еменка располагал к себе сразу, с первого взгляда. Он был высок, плечист и с его лица не сходила улыбка.

Еменка лучше, чем кто иной, знал далёкие таёжные уголки, дорогу к Сурунганским горам — он несколько раз ходил с дедом Хатангином.

Олег спросил, много ли в этих неизвестных таёжных местах зверей и водятся ли там медведи.

— Хватает, — безразлично ответил Еменка. Беседа о предстоящем путешествии затянулась до полуночи. Серьёзным вопросом был выбор лошадей, потому что для такой трудной и утомительной дороги подойдёт далеко не всякая. Важно, чтобы лошадь была привычна к тайге, не пугливой и не шарахалась перед препятствиями.