Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Собрание сочинений в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы

Маршак Самуил Яковлевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Собрание сочинений в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы - Маршак Самуил Яковлевич - Страница 5

Изменить размер шрифта:

* * *

Морская ширь полна движенья.

Она лежит у наших ног

И, не прощая униженья,

С разбега бьется о порог.

Прибрежный щебень беспокоя,

Прибой влачит его по дну.

И падает волна прибоя

На отходящую волну.

Гремит, бурлит простор пустынный,

А с вышины, со стороны

Глядит на взморье серп невинный

Едва родившейся луны.

Пушкин

У памятника на закате летом

Играют дети. И, склонив главу,

Чуть озаренную вечерним светом,

Он с возвышенья смотрит на Москву.

Шуршат машины, цепью выбегая

На площадь из-за каждого угла.

Шумит Москва — родная, но другая —

И старше и моложе, чем была.

А он все тот же. Только год от года

У ног его на площади Москвы

Все больше собирается народа

И все звучнее влажный шум листвы.

Участник наших радостей и бедствий

Стоит, незыблем в бурю и в грозу,

Там, где играл, быть может, в раннем детстве,

Как те ребята, что снуют внизу.

Надпись на книге переводов

В одно и то же время океан

Штурмует скалы севера и юга.

Живые волны — люди разных стран

О целом мире знают друг от друга.

На родине Бернса

Все это было мне знакомо,

Но увидал я в первый раз

И стены глиняные дома

Почти без окон, как без глаз,

И серую солому крыши,

И в тесной комнате кровать

У стенки справа, в душной нише,

Где песню напевала мать

Тому, кто стал певцом и другом

Простых людей из деревень,

Кто горевал, разрушив плугом

Жилье зверька в ненастный день.

Здесь, в этой хижине крестьянской,

Куда входили через хлев,

Впервые слышал он шотландский,

В горах родившийся напев.

А так как тяжкие налоги

В те дни платили за окно,

Синело в спаленке убогой

Окошко мутное одно.

Квадрат, крестом пересеченный,

Чуть пропускал неяркий свет.

Но сквозь него весь мир зеленый

Впервые увидал поэт.

Так мало жил он в этом мире,

Где плугом землю бороздил.

Где с милой по лугам бродил

И на стекле окна в трактире

Алмазом строчки выводил…

А умер в городской квартире.

В два этажа был этот дом,

И больше окон было в нем,

Да и кровать была повыше,

Чем в прежнем доме — в узкой нише.

Но за решетчатым окном

Поэту в день его последний

Был виден только двор соседний,

А не полей волнистых ширь,

Не речка под зеленым кровом

И не болотистый пустырь,

Поросший вереском лиловым.

В лондонском парке

Гайд-парк листвою сочною одет.

Но травы в парке мягче, зеленее.

И каждый из людей привносит цвет

В зеленые поляны и аллеи.

Вот эти люди принесли с собой

Оранжевый и красный — очень яркий.

А те — лиловый, желтый, голубой, —

Как будто бы цветы гуляют в парке.

И если бы не ветер, что волной

Проходит, листья и стволы колебля,

Я думал бы: не парк передо мной,

А полотно веселое Констебля.

1916-1949

Я перевел Шекспировы сонеты.

Пускай поэт, покинув старый дом,

Заговорит на языке другом,

В другие дни, в другом краю планеты.

Соратником его мы признаем,

Защитником свободы, правды, мира.

Недаром имя славное Шекспира

По-русски значит: потрясай копьем.

Три сотни раз и тридцать раз и три

Со дня его кончины очертила

Земля урочный путь вокруг светила,

Свергались троны, падали цари…

А гордый стих и в скромном переводе

Служил и служит правде и свободе.

* * *

Не знает вечность ни родства, ни племени,

Чужда ей боль рождений и смертей.

А у меньшoй сестры ее — у времени —

Бесчисленное множество детей.

Столетья разрешаются от бремени.

Плоды приносят год, и день, и час.

Пока в руках у нас частица времени,

Пускай оно работает для нас!

Пусть мерит нам стихи стопою четкою,

Работу, пляску, плаванье, полет

И — долгое оно или короткое —

Пусть вместе с нами что-то создает.

Бегущая минута незаметная

Рождает миру подвиг или стих.

Глядишь — и вечность, старая, бездетная,

Усыновит племянников своих.

* * *

Как призрачно мое существованье!

А дальше что? А дальше — ничего…

Забудет тело имя и прозванье, —

Не существо, а только вещество.

Пусть будет так.

Не жаль мне плоти тленной,

Хотя она седьмой десяток лет

Бессменно служит зеркалом вселенной,

Свидетелем, что существует свет.

Мне жаль моей любви, моих любимых.

Ваш краткий век, ушедшие друзья,

Иcчезнет без следа в неисчислимых,

Несознанных веках небытия.

Вам все равно, — взойдет ли вновь светило,

Рождая жизнь бурливую вдали,

Иль наше солнце навсегда остыло

И жизни нет и нет самой земли…

Здесь, на земле, вы прожили так мало,

Но в глубине открытых ваших глаз

Цвела земля, и небо расцветало,

И звездный мир сиял в зрачках у вас.

За краткий век страданий и усилий,

Тревог, печалей, радостей и дум

Вселенную вы сердцем отразили

И в музыку преобразили шум.