ВИА «Орден Единорога» - Лукьянова Наталья Гераниновна - Страница 19

Трое молодых людей неопределенно пожали плечами.

— Слушайте, что я вам скажу, паррни! — Шез резко пронесся по воздуху несколько вперед Рэна, Бэта (так мы все-таки будем пока называть Битьку, о,кей?) и Санди с мото…с конем, и встал в позу оголтелого прокурора, — Вы, парни…— Я положа руку на сердце скажу — не рокенрольщики! И хрена ими станете!

Аделаид на плече Санди побледнел и схватился за сердце.

— Объяснись! — рука самого рыцаря нервно задергалась на рукояти меча.

Дядюшка Луи с улыбкой (впрочем, он всегда с улыбкой) покачал курчавой головой и тихонько замурлыкал себе под нос блюз про паровозы.

— Простите, конечно, парни. Я ведь люблю вас всех, братушки, как свое измученное сердце. Но вы же не пьете! Не колетесь! И даже не нюхаете! Простите, конечно, родные, но помимо этого, вы даже не ругаетесь по-матери и… вы уж меня простите, прямого незамысловатого, не спите не только с герлами, но даже и друг с дружкой! Где попойки?! Где драки?! Где скандалы?! Я вас спрашиваю?!!

— Бэт, — передернул плечами Рэн, — это правда обязательно?

Битька исподлобья взглянула в серьезные глаза друга:

— Обычно. Обычно так бывает.

— Естественно так бывает, — раздраженно воскликнул Шез, воздевая к небу худые руки, — Когда я встретил вас, сэр Санди Сандонато, Вы требовали шампанского! С утра! А сколько раз с той поры Вы пили? Шампанское хотя бы? А? — голосом придирчивого и неподкупного учителя допрашивал Шез покрасневшего Санди, — Все рокенрольщики пили и кололись! Спились и прокололись! Хендрикс! Дженис! Башлачев! Кобейн, наконец! Да, блин, кто не пьет-то! Половина песен об этом! О бухле, о траве! Даже про мышку на кухне и лошадку маленькую. Что БГ говорит в своих интервью? «В наркотиках не нуждаюсь, НО РЕГУЛЯРНО УПОТРЕБЛЯЮ». Цой: «И если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день»! «И снится нам не рокот космодрома, не эта ледяная синева, а снится нам ТРАВА, ТРАВА у дома, зеленая, зеленая трава»!,,

Придавленные неоспоримой логикой духа, парни, не двигаясь дальше, в задумчивости уселись на дороге.

— Я даже, братушечки, не знаю, как с вами и разговаривать. У меня, вообще, время от времени возникает такое ощущение, что все вы тут еще …девственники!

Громкое, дружное, возмущенное «Нет!!!»было ему ответом. Даже Аделаид к нему присоединился. А Санди добавил, что «можно и, извините, по лицу». Собственно, что они так дружно возмутились, они и сами не поняли, покраснели, замолчали (не исключая Шеза). И только дядюшка Луи вынул изо рта трубку и, придерживая одной рукой шляпу, упал на спину громко хохотать.

Под аккомпанемент этого заразительного, но, увы, никого не заразившего хохота. Резко встал Рэн. Щеки его горели, но в целом он был спокоен, лишь слегка морщился:

— Все это — чушь, Шез. Мне нравятся эти песни, я чувствую в них смысл, красоту и силу. И мне все равно, что те, кто их написал… Еще неизвестно, кто диктовал им эти строки… Я не хочу пить и хочу петь. И не все песни обязательно о выпивке. Например эта:

Утро. Я проснулся в начале шестого.

Я наблюдал охоту на единорога…

Раньше Рэн никогда не решался солировать, а голос у него оказался чистый и глубокий. Не оперный, конечно, но какой-то живой, как его теплые глаза. Он стоял и пел. А все сидели и слушали:

—… Но я оставался при этом спокоен.

Я много читал о повадках этих животных…

«Красиво. Как хорошо снятый клип,»— подумала Битька, — «…И единорог очень кстати появился… Только маленький какой-то… Единорог?!!»— Битька вскочила. Действительно из-за поворота внезапно, будто выскочив, появилось небольшое животное, похожее то ли на олешка, то ли на козленка с одним витым рожком на белокуром лбу. Глаза у него были ярко-бирюзовые и жутко напуганные, очевидно, он не слышал слов песни о том, что «… никто не может смирить их пулей, никто не может поставить их в упряжь», и эти глаза смотрели прямо на девочку и кричали о помощи. Битька, даже не соображая , что делает, протянула единорожку руки и…

Все произошло мгновенно: сильный удар в живот, вцепившиеся в ее плечи пальцы, буквально сдернувшего ее с дороги Рэна и налетевшая как смерч пылевая буря.

Пылевая буря оказалась не самой по себе, создали ее копыта шестерки взмыленных, блестящих от пота лошадей. Как наша компания обошлась без жертв — непонятно. Шез пробормотал что-то вроде: «Видно, не судьба. Видно, здесь не помирать.»Однако, что касается Санди, тот не был уверен, что уже «пронесло», так как меч из ножен вынул. Битька же, заботливо поддерживаемая Рэном, еще не пришла в себя: ей даже казалось, что лошадей не шесть, а штук восемнадцать, и все они кружатся, как снежинки вокруг елки.

Лошади, правда, действительно кружили на месте, видимо всадники берегли их, не давая стоять сразу после бешеного галопа.

Всадников Битька видела тоже смутно, но что-то подсказывало ей, что от них жди неприятностей. Возможно то, как сильно Рэн сжимал ее плечи. А стоило им заговорить, как девочка утвердилась в своих подозрениях.

— Эй ! Вы! — один из конников подъехал к сползшимся кучнее в высокой, в пояс, придорожной траве друзьям так близко, что Битька видела только бок его лошади, сапог и здоровое колено, — Не видели единорога?!

«Ого»— подумала Беатриче, — «Значит, не привиделся однорогий козленок!»— и осторожно огляделась: единорожка видно не было. Битька почувствовала, как Рэн подался было в сторону Санди, но остановить его уже не успел.

— Если я правильно понял, сэр, Вас зовут «Эйвы». Неплохое имя: короткое, но звучное. Сэр Сандонато Санэйеро к Вашим услугам!

Похоже, не только всадник, но даже и лошадь под ним подпрыгнула от ярости. «Ой-ой!»— подумала Битька, Рэн очевидно за эту неделю хорошо изучил характер их друга, жаль только реакция у него хуже, чем у языка Сандонато. Второй прыжок коня, скорее всего, был бы прямо на троицу, но коллега возмущенного мужчины придержал его, указав, как еще двое, ускакавшие было вперед, издалека сигналят, что возвращаются ни с чем.

Одним, а точнее, одной из этой парочки была странного вида женщина, наряд которой совершенно не вязался ни с внешностью ее ни с манерами, составляя крайне экстравагантный контраст.

Женщине было лет тридцать семь. На грубоватом, обветренном лице уже наметились морщины, какие бывают у китобоев и героев Джека Лондона. Жилистая шея, мускулистые руки и ноги, и фигура, требующая костюма, типичного для дамы-воительницы из фэнтэзи, то есть кожаных ремешков и металлических чашек на груди. Вместо этого на даме было то ли кисейное платьице на бретельках, то ли ночная рубашечка и съехавший в пылу погони на бок веночек из задохнувшихся в пыли ромашек. Единственная гармоничная часть наряда — высокие потертые сапоги со шпорами и в заклепках, пропыленные до приобретения одного цвета с дорогой и лошадиным брюхом.

— Что, Хорн, они его не видели? — дама бесцеремонно растолкала прочих, и теперь над друзьями нависала помимо ранешнего еще и надсадно дышащая грудь ее кобылы и ее (дамы) круглое колено.

— Ну, что, малохольные, будете нормально разговаривать?!! — вместо ответа прогавкал Хорн .

Рэн и Битька помалкивали, понимая, что партию разыгрывает Санди.

— Да!!!

Так вот чего так боялся добряк Пруни. Меч Санди со свистом метнулся вверх. Или это со свистом сорвало с Санди крышу как с закипевшего чайника:

— Слазь с подставки!!! Златоуст!!! — и, подпрыгнув, Санди ловко сдернул раза в два более массивного охотника в траву. Не ожидавший такой наглости здоровяк морской звездой распластался под вибрирующим от клокочущей внутри хозяина ярости мечом. «Сейчас прольется чья-то кровь!»— с ужасом подумала Битька, — «И не без нашей!».

Пронзительная полицейская сирена парализовала дернувшихся было затоптать копытами дерзкую компанию охотников. Черная тень накрыла замершую в различных экспрессивно окрашенных позах группу с воздуха. С официальной наглостью зашарили синюшные прожекторы. И ехидный громовой голос задушевно завопил: