Тайну хранит пещера - Самсонов Михаил Николаевич - Страница 13

В торжественном молчании к небольшому отряду вплотную подступали увенчанные белыми чалмами горы. Дедушка Хусан, несмотря на свой преклонный возраст, шел бойким, торопким шагом, подбадривая спутников. Еще один поворот — и все, словно по команде, остановились, с изумлением глядя на чудо природы — зеленый амфитеатр, обрамленный с трех сторон могучими горами. Там, утопая в зелени, виднелись едва различимые мрачные развалины некогда величественных строений. Даже щедрое горное солнце не могло развеселить их.

— Перед спуском — отдых! — Хусан-ака сбросил с плеч рюкзак, вытер пот с лица и шеи. — Здесь передохнем как следует.

Вынул из вещевого мешка неизменный коврик из волчьей шкуры, разостлал его, сел, подобрав под себя ноги.

— Отдыхайте, друзья!

Шараф распаковал рюкзак, достал термос, пиалы. Арменак разжег костер и на вертеле подогревал вареную баранину, что дедушка Нуритдин приготовил. Саша собирал хворост, Гриша, расстелив плащ-палатку, ломал лепешки, крошил пахучий горный лук. Обязанности были распределены заранее, и каждый споро делал свое дело.

…Когда дорога шла на подъем, продвигались медленно.

— А теперь вообще ползем, как черепахи, — недовольно буркнул Саша.

— Да, тут не разбежишься, — согласился старый горец. — Тот же шиповник не пустит. Да и падалицы много, того и гляди, как на лыжах заскользишь. А обильный урожай здесь собирают не люди, а звери. Шакалы и те любят спелые яблоки и груши.

— Смотрите, — смотрите! — остановился он. — Вон словно пещера в зарослях, видите? Это тропа диких кабанов.

Пробирались через вековой бурелом по звериным тропам, утоптанным копытами кабанов, приметными когтистыми лапами медведей, шакалов, барсуков, дикобразов.

Издали была видна только густая завеса виноградных лоз. А подошли ближе, и взглядам путешественников открылась замшелая стена, сложенная из гранитных глыб произвольной формы и самой различной расцветки. Подбор цветов, рисунок, расположение камней свидетельствовали о большом художественном вкусе безвестных строителей. Гордое арочное перекрытие венчал клинообразный многотонный блок из розового мрамора с черными и золотыми прожилками. На нем с большим искусством был высечен барельеф шагающего буйвола с лицом человека и мощными крыльями. Вокруг барельефа — арабская письменность, поражающая зрителя ювелирным исполнением. Это, видно, и был главный вход в крепость.

Хусан-ака, словно совершая омовение, провел ладонями по лицу. Постоял, глядя в землю, что-то пошептал, еще раз провел ладонями по лицу. Заговорил, вернее, продекламировал:

— Это Бунин, — пояснил он спутникам. — В Петербурге любил читать его, когда учился.

Через ворота с боковыми давно рухнувшими подсобными строениями вышли на площадь. Мертво. Неестественная тишина. Корни могучих деревьев вспучили, исковеркали мраморные плиты, устилавшие некогда площадь. Все заросло шиповником, диким виноградом, деревьями, густой травой. Кое-где возвышались толстые оборонительные стены, сложенные из тесаных, хорошо пригнанных массивных блоков, да руины охранных башен.

Ребята испуганно оглядывались. Подумать только! Сейчас они стоят на площади, где кипела жизнь и царила смерть много сотен лет назад! На этих камнях и сейчас еще, может быть, сохранились следы их далеких-далеких предков! Только следы, а самих их давным-давно нет…

На развалинах крепостной башни изваяниями сидели, насупившись, хмурые грифы. Сидели и словно ждали своей очередной жертвы.

— Шараф! А они живые? — спросил Саша. И его шепот показался таким лишним на этой мертвой площади. Шараф ничего не ответил.

За площадью зеленел огромный шатер. Вот они — деревья-великаны! Это они выросли на том страшном пепле…

Теплов и ребята были поражены ростом деревьев. Вот пирамидальный тополь с диаметром ствола около трех метров. А чинары-и того больше — метра четыре и высота около сорока! Даже урючина не захотела отставать от своих соседей, вверх и вширь разбросив свои ветви метров на тридцать.

— Больше! — пытался опровергнуть подсчеты Арменака Саша. — Больше!

— Не спорьте, — вмешался в их спор Хусан-ака. — Это урюк сорта «ок-контак»— «белый сахар», высота его метров двадцать пять, а диаметр у корня метра три. Ежегодно дает сто пятьдесят — сто семьдесят килограммов фруктов. Урожай в четыре-пять раз больше, чем с других урючных деревьев. Дереву около трехсот лет, не меньше.

Шараф почти в центре дворцовой площади выбрал участок, густо заросший травой. Ребята разбивали бивак, а Гриша, захватив ружье, пошел «побродить по окрестностям», как он сам сказал. Послышавшиеся вскоре частые выстрелы красноречиво говорили о том, что «прогулка по окрестностям» была успешной.

Не прошло и часа, как Гриша вернулся и высыпал из мешка добычу — с десяток жирных сизаков и кекликов.

— Я, мальчики, дичь, приготовлю сам, — проговорил Хусан-ака, — Гриша и Арменак, идите за дровами, мы с Сашей займемся птицей. — И старик принялся копать рядом с костром яму. Саша заинтересовался: для чего? Может быть, дедушка торопится найти ход в подземные лабиринты?

— Нет, юноша, котел делаю, обед готовить буду.

— Дедушка, вы, оказывается, и шутник, — выпалил обидчиво Саша. — Как в этой яме вы обед сварите? Ни в одной книге по кулинарии такого рецепта нет. А читать я умею, не смейтесь, я не малыш, кончил восемь классов…

Неизвестно, что бы еще наговорил Саша, но тут Арменак громко прикрикнул на Сашу и приказал ему замолчать.

— Ты что? — передернул плечами Саша. Но тот только грозно глянул на товарища, и Саша притих.

«Разве можно так разговаривать с дедушкой? Болтаешь не знаешь что», — так и говорил взгляд Арменака. Саша молчал, растерянно моргая.

— Арменак, оставь его, — вмешался Теплов, — Саша сам скоро увидит, как в этом котле дедушка приготовит пищу. Не будем торопиться! Еще римляне говорили: поспешай медленно. Мудрые слова…

Саша, понурив голову, ощипывал кеклика. Когда Гриша, Арменак и Шараф ушли за топливом, старик стал поучать Сашу.

— Дичь нашу почистим, распотрошим, посолим, поперчим. Во внутрь положим слив, яблок, горного чеснока. Травой перевяжем, в ореховые и смородиновые листья запеленаем. Каждого отдельно глиной обмуруем, рядышком в ямку положим, угольками засыплем, а сверху новый костер разожжем. Знаешь, как картошку в золе пекут? Или как мама в духовке, в жаровне, утку или курицу готовит? Так и наши птицы. Сок не вытечет — упаковка из листьев не пустит. А ты обиделся, говоришь, дедушка шутит!

Саша поднял голову, виновато посмотрел на старика.

— Простите, дедушка, пожалуйста, я и вправду этого не знал, не хотел вас обидеть. — закашлялся, видимо, в горле запершило.

— Я даже не знаю, как картошку в золе пекут. У нас газ и все коммунальные услуги… А мама никуда меня не пускает. Бабушка тоже боится., как бы, я не простудился или что другое. Сюда, в горы, только после скандала попал. Дядя помог, в отпуск приехал. — Доверительно улыбнулся и продолжал — Он маме и бабушке так и сказал, что они портят верзилу. Значит, меня… Под его поручительство сюда отпустили. Я только змей боюсь. Бабушка про них много страшного рассказывала…

Подошли мальчики, принесли хворост. Хусан-ака бросил в костер большую охапку, попросил Шарафа нарвать листьев с ореха.

— Только покрупней, — крикнул он уже вслед ему. — А вы, мальчики, еще за дровами сходите. Огонь большой нужен.

Тушки уложены под костер, в «духовой шкаф». Саша сбегал к роднику, принес воды, рядом с «духовкой» на рогатине повис закопченный чайник.

— Ой, как вкусно! — заохал Саша, проглотив первый кусочек приготовленной дедушкой дичи.

— Ты, смотри, косточки не проглоти, — тут же отозвался Арменак.

— А что косточки! Они мягкие…