Выстрелы над яром - Прокша Леонид Януарович - Страница 9

Предложение поддержали все. Но работу, да еще с оплатой, трудно было получить.

— Леше действительно надо помочь, — поддержал пионеров Касьянов. — Я сейчас пойду к директору, попрошу подряд.

Касьянов встал. В этот момент Майя взглянула в окно и прыснула.

— Посмотрите, какой чумазый!

По двору завода важно шел подросток в картузе без козырька. Лицо его было в мазуте.

— Это Жорка, — улыбнулся Касьянов. — Недавно работает на заводе. Чтоб показать, что и он рабочий, нарочно пачкает лицо, когда идет домой.

Касьянов вышел. Пионеры с любопытством следили за Жорой, который важно направлялся к заводским воротам.

— Эх, — вздохнул Валентин, — когда и меня примут на завод, я тоже выпачкаю лицо…

— Леша, пойдем, я тебя взвешу, — позвала мальчика медсестра.

Лешка послушно пошел за ней. Они спустились на первый этаж, и только в коридоре сестра шепнула:

— С тобой хочет поговорить Рыгор Иванович, а про весы я просто так сказала, чтоб Семка не знал, куда идешь.

Рыгор Иванович был не один. В палате возле койки раненого сидел какой-то мужчина с большими усами. Оба, увидев Лешку, приветливо улыбнулись.

— Ну, давай познакомимся ближе, — сказал Рыгор Иванович. — Юра мне про тебя рассказывал, а тебе, наверно, про меня. Так что мы с тобой знакомы заочно. А это мой друг по работе — Павел Андреевич. — Чтобы не напугать мальчика, Рыгор Иванович не сказал, что это начальник уголовного розыска. — С виду он суровый, но добрый дядька, как дед-мороз.

— Это смотря для кого, — усмехнулся усач. — Дед-мороз бывает и лютым. К тем, например, кто стреляет в хороших людей. А вот ты, Леша, помог раскрыть преступников. Спасибо тебе за это от имени службы. И грамоту еще получите с Юрой, когда посадим бандитов на скамью подсудимых.

Лешка покраснел. В школе его редко хвалили, больше упрекали за то, что пропускал занятия, небрежно, а то и вовсе не выполнял домашние задания.

А как он мог их выполнять, если дома и присесть негде, чтобы писать, нет свободного уголка. Под рукой всегда кто-то из малышей: то толкнет, то пальцем запачкает тетрадь. Правда, мать и отец кричат на малышей: «Не мешайте Леше делать уроки!» На минуту дети затихают, а потом снова начинают свое.

— Я тоже, Леша, сидел на скамье подсудимых, — сказал сердечно Павел Андреевич, совершенно не подходящим к его суровому выражению лица голосом. — И в тюрьме сидел. В Сибири кандалы носил. Но тогда были не те судьи и не та тюрьма. Меня, рабочего, судили за то, что я хотел трудящимся людям свободы и счастья. А те, кто прячут в яру оружие, крадут, выводят коров из хлева, чего хотят? Жить за счет людей, которым революция дала свободу и счастье работать на себя.

Павел Андреевич об этом не раз говорил на собраниях. Он увлекся и забыл, что сейчас его слушает двенадцатилетний мальчик. Свиридов отдал революции свою молодость, мечтал в тюрьмах и ссылках о том, чтоб люди хорошо жили, и вот снова мешают бандиты.

— Садись, Леша, — сказал Рыгор Иванович, показывая на постель.

— Словом, бандиты, — враги революции.

— И мой тата был на фронте, — неожиданно для себя сказал Лешка. — Он тоже бил врагов революции.

— Молодец. Правильно меня понял, — обрадовался Павел Андреевич.

— Но татка боится, чтоб хату бандиты не спалили. Семья у нас большая. Куда же нам тогда деваться?

Павел Андреевич внезапно умолк и с интересом посмотрел на Лешку. Потом, обращаясь к Вишнякову, сказал:

— Вот почему, Рыгор Иванович, бандиты имеют возможность еще рыскать по нашей земле. — И снова ласково к Леше: — Не спалят, сынок. Не дадим.

— Они трусы, такие как Листрат, — сказал Рыгор Иванович. — Стегани их кнутом, как тогда Юрка, и побегут в кусты. Не правда ли? — тронул за плечо мальчика Рыгор Иванович.

Лешка улыбнулся.

— Ты был в доме доктора Леванцевича? — спросил Рыгор Иванович.

— Был.

— А в его кабинете?

— Заглядывал в дверь.

— Какие там запоры на дверях?

— Двери крепкие, дубовые. На окнах железные решетки.

— Двери запираются на ключ?

— Да.

— А когда доктор принимает больных, ключ торчит в дверях?

— Видел однажды. Торчит.

— А когда доктор уходит обедать?

— Тетя Зина запирает кабинет. Иногда это делает жена доктора, она вместе с ним принимает больных. Ну, как медсестра в больнице. А бывает, ключ торчит в дверях и во время обеда.

— Значит, они могут залезть в кабинет только через дверь, — обращаясь к Павлу Андреевичу, сделал вывод Рыгор Иванович. — Среди больных может оказаться специалист, который подделает ключ.

В это время медсестра открыла дверь.

— Простите, Рыгор Иванович. К вам еще гость, — и пропустила вперед Тамару с букетом красных роз.

За обедом доктор Леванцевич сказал жене:

— Около нашей усадьбы, Аннушка, бродят какие-то люди. Я подозреваю, что это сыщики. Не понимаю, чего они хотят: о доходах я исправно сообщаю в финотдел. Патент за частную практику плачу аккуратно. Налоги за сад и дом также. К Советской власти я отношусь лояльно. Каковы мои чувства к ней, это мое дело. Чего же тогда они от меня хотят? — спросил Леопольд Антонович, обращаясь к тете Зине, будто она должна была ответить на его вопросы.

— А может, это просто воры, — сказала спокойно Зинаида Антоновна.

— Если бы воры, они бы что-то украли. На яблонях не сорвали ни одного яблока, — недовольно ответил брат: он недолюбливал сестру за их расхождение во взглядах по отношению к Советской власти. — И вообще я воров не боюсь. Деньги от моих доходов лежат в банке. Пианино и мебель они не потащат.

— Это в самом деле ужасно, Леопольд, — тревожно сказала жена. — Почему нам не дают спокойно жить? А как нам хорошо жилось в Германии, там такого не было.

— Надо было там и оставаться.

— Ах, Зина, разве ты не знаешь, что папа перед смертью хотел передать свое дело любимому сыну?

— Аннушка, Зина все понимает, — сказал Леопольд Антонович, — но сестре хочется обязательно сказать что-нибудь наоборот. Дух противоречия ее преследовал с детства.

Отец Леопольда Антоновича — известный хирург — действительно любил своего сына. Послал его учиться в Германию. Дочь Зину он любил не меньше. Но держал ее возле себя. После смерти матери Зинаида Антоновна взяла на себя заботу о брате. Так и осталась только хозяйкой дома, и то не законной. Перед смертью отец завещал сыну все имущество, надеясь, что он не обидит сестру.

Зинаида Антоновна не возражала, она любила влюбленного в свое дело брата. Терпела его капризы и чудачества. И жалела, что у него не было хорошего советчика. Жена превозносила до небес талант мужа, угождала ему. Сестра же говорила брату правду. А правда привыкшему к похвалам человеку — неприятна.

Тамара ела молча. Ей не разрешалось вмешиваться в разговоры старших. Но девочка была на стороне тети Зины. Отец это чувствовал.

— Мне не нравится, Тамара, и твое поведение! — строго сказал Леопольд Антонович дочери.

Зинаида Антоновна насторожилась.

— Кто он, этот мальчик в красном галстуке?

— Юра… — ответила Тамара.

— Меня не интересует его имя.

— Тамара, веди себя пристойно, — сказала мать.

— Я ответила на вопрос.

— Видишь, Леопольд, как она дерзит. А все это плоды влияния Зины.

— А что ты еще знаешь, кроме того, что он Юра? — спросил отец.

— Если мне разрешено ответить, он хороший мальчик.

— Мальчик, который носит красный галстук, не может быть хорошим. Это вызов нашей морали. У нас свой взгляд на жизнь. И я хочу, чтобы на нашем небольшом острове, отделенном, слава богу, от хаоса хорошим забором, существовал тот порядок, который завел твой дед.

Отец встал, перекрестился и, взяв жену под руку, отправился на послеобеденный отдых.

Тамара должна была идти отдыхать в свою комнату. Но от дверей она на пальчиках вернулась в столовую и начала помогать тете Зине убирать со стола.

Они делали все молча, думая о своей обиде. «Наконец брошу я все, и пускай тогда баронесса Анна управляется со всем хозяйством сама. Я им отдала свою молодость, а они смотрят на меня, как на служанку». Так не раз думала Зинаида Антоновна, но ей было жаль своего брата, который, несмотря на свои ошибочные взгляды на современную жизнь, был все же хорошим врачом и честным человеком. Больше же всего ей было жаль Тамару. Девочка выросла на ее руках. Брат с женой вернулись из-за границы, но Тамара не сразу признала их своими родителями. И теперь она больше тянулась к тете Зине и только ей открывала свои тайны.