Выстрелы над яром - Прокша Леонид Януарович - Страница 34

«Так я тебе и отвечу», — возражал ей в мыслях Заблоцкий. Двойственное чувство было у него к жене: он и любил ее и ненавидел. Сам Заблоцкий вышел из семьи мелкого торговца. С великим трудом добился образования. Он ненавидел некоторых выходцев из состоятельных семей. Они все имели и… бунтовали. Чего спрашивается: ведь все имеют! Вот уж он, после того как получил диплом инженера и должность у Грюнберга — больше ничего не хотел. Одного только: служить ему, умножать его прибыль, от которой и ему что-то перепадало! А жена — дочь состоятельных родителей — бунтовала. Против кого? Против тех, кто обеспечил ей жизнь. «Ты находишь в этом благо: видеть несчастных и радоваться своим счастьем. Нет, Серж, — это не благо, а пытка…» И все же она нравилась ему. «Я мелочен, конечно, — признавался он иногда самому себе. — Она великодушна. Но быть такой, как она, я не могу». Да, он любил поначалу Зинаиду Антоновну. И это было искренне. Но потом, поразмыслив, решил: секретарша Грюнберга, Лидия Васильевна, может сделать больше для его карьеры, чем дочь врача. И он «полюбил» секретаршу хозяина. Теперь она — секретарша Браткова. Следовательно, она и сейчас нужна ему.

Заблоцкий идет по заводу. Вокруг все грохочет. Нужно поговорить с Жоркой. Но его почему-то нет на рабочем месте.

— Вот он с Касьяновым стоит! — кивает в сторону молодой токарь.

«Работу проводит — комсомолец», — со злобой подумал о Касьянове инженер.

— Жора, на рабочее место! — подойдя, приказывает Заблоцкий. В конце концов он тут командует, а не Касьянов. Пусть это почувствует и Жорка. — Я не против политработы, товарищ Касьянов, но, извините, не в рабочее время. Дисциплина, дисциплина и еще раз дисциплина, — как говорил товарищ Ленин…

— Извините, Сергей Андреевич…

— Ничего, — снисходительно прощает инженер. — Но о дисциплине молодежи следует напоминать.

— Как раз об этом и шел разговор. В комсомол собирается Жора вступать, — объясняет Касьянов, возвращаясь к своему станку. Станок его работал, и он отошел на десять минут, пока точится деталь.

— В комсомол! Растет парень. Будет с него толк, но не мешает еще хорошенько наждачком почистить.

Касьянов улыбается. «Тебя тем более», — думает он. Не очень-то он верит этому Заблоцкому. Знают рабочие, что это за птица. При Грюнберге он «показал» бы им комсомол. А сейчас вон даже Ленина цитирует…

Инженер тем временем идет дальше. Сегодня, конечно, с Жоркой разговаривать не следует. Заблоцкий — хороший психолог.

И тут, и там стоят без движения станки. Их давно собрали, почистили, установили на место, но деталей не хватило…

Заблоцкий подходит к каждому станку, рассматривает и что-то записывает. Пусть видят рабочие: инженер Заблоцкий обеспокоен тем, что станки молчат. За исправленным станком стоит Антон Сенкевич. Он поставив деталь на обточку, обращается к инженеру:

— Повыворачивали же какие-то гады детали. Такие станки — и стоят…

У Заблоцкого мурашки забегали по спине. Он покосился на токаря.

— Гад, конечно, как еще назвать того… э… э… — подлаживается Заблоцкий. — А станки заграничные. Где теперь найдешь к ним детали? Однако попробуем, поедем искать. — А сам подумал: «При старых порядках я показал бы тебе гада».

Кто-то кричит из будки мастера:

— Инженер Заблоцкий, к телефону!

— Иду, иду…

Заблоцкий проходит возле Жорки. Тот старательно работает напильником.

— Вот это порядок! — похлопал он парня по плечу. В будке уборщица показывает на трубку:

— Директор… Заблоцкий берет трубку:

— Слушаю…

— Так как там с командировкой? Пора ехать.

— Проверяю еще раз станки, измеряю, подсчитываю. Надо, чтобы все было точно. Это же техника. Привезешь детали, а они — не подойдут. Денежки-то государственные…

Умеет инженер Заблоцкий себя показать: дескать, вот как он предан заводу.

— Понятно, Сергей Андреевич. А все же, когда? Вы же знаете, у нас заказ…

— Завтра вам доложу.

— Ну хорошо. Ага, еще. С Борковским поедете?

— Да. Парень он молодой, смекалистый…

— Завтра вас жду.

Заблоцкий повесил трубку, постоял немного, подумал.

— Позовите-ка мне Борковского, — приказал он уборщице.

— А кто такой Борковский?

— Ну, Жорка…

— А-а… Жорка! Минуточку.

Пригласив парня сесть, Заблоцкий сказал:

— Директор посылает меня в служебную, очень важную командировку — Москва, Ленинград, Нижний Новгород… Я попросил его командировать тебя со мной. Помогать будешь… Директор одобрил мою просьбу. Так что едем, Жора, вместе.

— Спасибо, — обрадовался парень.

— Давай теперь, — Заблоцкий встал, закрыл двери будки, чтобы было потише, — подумаем, как будем выполнять поручение директора.

После разговора с братом Зинаида Антоновна потеряла покой. Работа в саду теперь не приносила ей радости. Она любила свой сад, любила трудиться в нем. Но вот раскрылось преступление, и радости как не бывало.

Завтра придет Леша пилить яблоню, надо открыть ему тайну кованых ящиков и попросить, чтобы его отец передал детали заводу. Придут, заберут то, что им принадлежит — и можно будет вздохнуть с облегчением.

Только сделать все так, чтобы брат не знал. Леопольд Антонович такого ей никогда не простит. А ссора с братом может привести к разладу, и тогда Зинаида Антоновна потеряет все, ради чего жила все эти годы, — семью брата, которого любила и которому отдала всю свою молодость.

Если бы сбылось все, о чем нашептывал ей на ухо в беседке еще до революции Сергей Заблоцкий, а она, молодая и доверчивая, слушала его, трепеща от радости, жизнь ее сложилась бы иначе. Она бы не зависела от брата.

Сергей Заблоцкий… Когда-то она называла его Сержем. Ему это нравилось. Где он теперь? Зинаида Антоновна после разрыва с ним никогда этим не интересовалась. Она сказала себе: «Его нет и не было». И вот имя его вновь всплыло. Он бы мог сейчас избавить ее от переживаний. Леопольд Антонович тоже был бы спокоен — кто закопал, тот и забрал.

И было бы совсем хорошо, если бы Сергей Андреевич работал на «Металлисте». Нужно узнать, где теперь инженер Заблоцкий. И хотя очень тяжело встречаться с обманщиком — другого выхода нет.

Кто может ей помочь? Конечно, Леша. Отец ему скажет, работает ли инженер Заблоцкий на заводе. Завтра Леша придет пилить старую яблоню…

Погруженная в свои думы, Зинаида Антоновна забыла про Тамару. Спохватилась и, обеспокоенная, глянула на часы: сейчас родители Тамары встанут после отдыха, а дочки нет. Посмотрела в окно и обрадовалась: Тамара стремительно шла по аллее к дому. «Спасибо, моя милая…» — вздохнула.

А минуту спустя племянница вбежала в комнату тетки возбужденная, радостная:

— Ой, тетечка, какой прекрасный клуб сделали мальчики! Даже сцена будет! Можно спектакль поставить. Юра и Янина ищут пьесу…

Тамара рассказывала, а где-то в душе девочку мучила совесть, что не сдержала слово, проговорилась.

— Юра тоже там был? — спросила Зинаида Антоновна.

— Был. И Вася пришел, скучный такой, даже жалко его. Щека опухла. Говорит — убегу из дому. Ну как можно покинуть родителей? Леша и Юра советовали Васе не делать этого и придумали, как припугнуть Лачинского.

— И что придумали?

— Ой, сначала Юра говорит: давайте ночью на дороге возле кладбища разложим петлю из веревки. Лачинский будет возвращаться домой из театра и угодит ногой в петлю. Ребята наденут маски, дернут за веревку и потащут билетера в кусты на кладбище. Затянут в заросли и крикнут страшным голосом: «Обещай, что не будешь бить Васю!» Ой, и посмеялись мы, представив все это. Но Юра сказал: так не по-пионерски.

— А как по-пионерски?

— На сбор отряда Лачинского не вызовешь. Решили написать письмо. Вместе сочинили его. Юра вечером перепишет и пошлем.

— Что же вы написали?

— Написали так: «Мы, пионеры, знаем, что вы, билетер театра Лачинский Максим Иванович, бьете Васю. Если будете и дальше продолжать издеваться над сыном, мы обратимся в милицию…»