Выстрелы над яром - Прокша Леонид Януарович - Страница 25

— Разве ты не пойдешь сегодня в школу? — спросила.

— Пойду. Вот сбегаю домой, переоденусь и пойду. У нас же занятия с двух…

— А когда же ты делаешь уроки?

— Вечером, когда приду со школы. Малыши спят, никто не мешает…

— А когда же читать книжки?

— Утром, в яру. Корова пасется, а я сижу и читаю.

— Я бы так не смогла, — с участием взглянув на Лешку, призналась Тамара.

— Если бы мой отец был доктором, а я у него — единственным сыном, тоже, наверно, не смог бы, — улыбнулся Лешка. — Нас у отца семеро. Скоро сестра из деревни вернется…

Тамара не знала, чем утешить Лешу, и вдруг вспомнила:

— А я с Юрой была в кленовом сквере. Собирали листья. Видишь, какой букет…

— Моя мать на таких листьях хлеб печет…

— Тогда возьми их и отдай маме…

— Спасибо. Она уже испекла хлеб. Когда опять понадобятся, малыши насобирают и принесут.

— А в кленовнике так хорошо: желтые листья шелестят под ногами. Их там много-много… Все дорожки застланы золотым ковром.

Лешка посмотрел на Тамару: глаза ее блестели, каштановые волосы кучерявились на висках…

— Ну, мне пора идти, — спохватился паренек. — Передай тете Зине — я все, что она просила, сделал…

— Хорошо, Леша, передам, — пообещала Тамара и махнула ему вслед букетом кленовых листьев.

— Ешь, сынок, быстрее да выгоняй в яр Маргариту, а то она уже застоялась в хлеву…

За большим столом Алесь, Катя и Олег с аппетитом уплетают крупник. Янка с завистью смотрит на малышей. «Хорошо им, — думает. — Наедятся и пойдут играть». И Янка побежал бы на улицу, туда, где гоняют «черта», но эта корова… Лучше бы уж ее продали вместо Пестрого.

— Уроки когда я буду делать? — ноет Янка.

— Часика три попасешь, а тем временем я управлюсь здесь и приду с малышами, подменю…

Миска Лешкина пуста. Он съел свой крупник, переоделся, сложил книжки и теперь завязывает галстук. На мальчике новый красивый костюм. Это за проданного Пестрого и дрожки купили всем детям обновку. Лешка причесывает набок густые и как спелая рожь волосы и думает: «Пусть бы Тамара увидела его вот таким в саду». Умытое лицо его свежо, блестят серые живые глаза. Если бы не эти рыжеватые пятнышки на переносице, был бы ничего паренек. Но что поделаешь — веснушки не смываются…

— Продали бы уже и Маргариту, — говорит Янка, подымаясь из-за стола.

Уже не раз заводил отец с матерью такой разговор. Хотя и неплохо иметь для детей свой стакан молока, а все же забот с коровой хватает и старым и малым. А мальчикам надо учиться. Мать не соглашается с отцом: «Летом не ходят дети в школу, а весной и осенью как-то выкрутимся…»

— А крупник будете есть постный? — сердится мать на Янку, который повторяет отцовские слова. — Вам бы только носиться, задрав штаны, да «черта» гонять…

Янка бежит в хлев отвязывать корову. Мать, того и гляди, и за ухо дернет, или шлепнет по затылку. Она любит Маргариту и не представляет себе, как можно обойтись без буренки.

За Янкой, крикнув: «Я пошел!», выбегает из дома с сумкой Лешка.

— А с собой ты что-либо взял? — спрашивает мать.

— Да не надо…

— Как это «не надо»? Погоди.

Лешка ждет, пока мать вынесет ему два ломтя хлеба, намазанные постным маслом, и предупреждает Янку:

— Держись подальше от Листрата. Он бросался на меня с палкой, но Жорка его осадил. Еще начнет сгонять злость на тебе…

— Пусть только полезет, — храбрится Янка, но чувствуется по голосу — боится.

Лешка берет из рук матери хлеб и выбегает на улицу. Класть полдник в сумку он не собирается: еще постное масло просочится на тетрадь или учебник, тогда от Язэпа Сидоровича влетит и дети засмеют. Было уже однажды так. Хлеб он съест, пока дойдет до кладбища.

Только так подумал, раздался унылый голос Лачинской: «Ва-а-ся…», и сама она появилась в калитке.

— Нет ли у вас Васи?

— Нет, не было… — не задерживаясь, отвечает Лешка.

— Вот разбойник… Где он шатается? Мальчики приходили из класса, спрашивали: почему он не был в школе. А он же пошел в школу…

Лешка поворачивает за угол, выходит на Задулинскую улицу. До него все тише и тише доносится горестный голос Лачинской: «Ва-а-ся-а…»

А вот у кладбища маячит и хрупкая фигурка Васи. Он идет, понурив голову.

— Ты где был? — подбегая к мальчику, спрашивает Лешка.

— А что?

— Мамка тебя ищет! Она знает, что ты не был в школе.

Вася краснеет, моргает длинными черными ресницами.

— А я в цирке был на тренировке…

Вася забывает, что его ждет дома, и начинает увлеченно рассказывать:

— Арнольд берет меня в напарники. Знаешь, какие у него мускулы? Я уже делаю на его руках стойку…

Цирк в городе временный, заезжий. Когда он приезжает, над крутым берегом Витьбы поднимается высокий шатер.

— Что у тебя в бумаге? — потянул носом Вася.

— Хлеб.

— Дай кусман.

Лешка отдает Васе ломоть хлеба, а сам, комкая в руке бумажку, съедает второй.

— Все равно я убегу с цирком, — говорит Вася, жуя хлеб. Проголодался он, видно, изрядно. Не чувствует даже, как по бороде стекает желтая струйка постного масла.

Лешка не знает, что ему ответить, да и времени нет подумать.

— Погубишь мать, ты же у нее один… — он представляет, какое это горе будет для Лачинской.

Они расходятся. Лешка шагает быстро, чуть не бегом, а Вася медленно плетется, печально склонив чернявую голову. Арнольду он не случайно понравился. Мальчик, как кукла.

Вот и кленовый сквер. Слева от него, немного в стороне от центральной аллеи, приютился небольшой домик-водокачка. Там, в окошке, сидит пожилая женщина. Берет она по пол-копейки за ведро воды, а напиться можно и бесплатно. День сегодня хотя и сентябрьский, но теплый. Солнышко приятно пригревает. Особенно здесь, в затишном месте.

Женщина подает Лешке эмалированную кружку с прозрачной водой, поворачивается к стене, на которой висят ходики:

— Леша, торопись, уже без двадцати два.

Вода холодная, вкусная. После чашки супа и ломтя хлеба с постным маслом пьется с удовольствием.

— Спасибо.

— На здоровьечко, — добродушно улыбается женщина, — пионерчик…

Лешкина школа за Двиной, на Вокзальной улице. Есть и ближе — на Гоголевской, в которой учится Юрка. Почему отец записал Лешку и Янку в эту, что на Вокзальной, Лешка не знает. Возможно, в другой не было места.

Желтые листья клена кружатся в прозрачном воздухе и тихо опускаются на землю. Лешка идет по главной аллее. То здесь, то там женщины и подростки сгребают листья в кучу и набивают ими мешки. «Нужно и нам набрать» — думает Лешка. Листья — хорошая подстилка для коровы.

Навстречу идут мужчина и женщина. Они не спешат. Серое легкое пальто на мужчине расстегнуто, шляпа сдвинута назад. В руке его зонтик, на который он опирается, как на палку.

Женщина рядом с ним — стройная, красивая. Она очень похожа на учительницу Ванду Грушецкую. А может быть это она? Даже сердце сильно забилось. Нет. И голос не тот, хотя тоже приятный. Лешка уже слышит их разговор.

— Я ненавижу, Лида, твоего Браткова…

— Почему моего?.. Ты злой, Серж…

Лешка почувствовал приятный запах духов. Паренек оглянулся: над шляпой женщины кружил большой кленовый лист, и мужчина пытался пробить его на лету острым концом зонтика.

Мужчина с зонтиком! Вдруг Лешка вспомнил его. Это он гнался за Лешкой над яром. Да, это он. И женщина та же. Тогда она держала в руках васильки. «Хорошо, что они меня не узнали», — подумал Лешка и прибавил шагу.

В конце кленовника его ждал Юрка. Он поднялся с лавочки.

— Салют!

— Салют!

Они пионерским салютом приветствовали друг друга.

— Мама послала меня в магазин на Замковую, так я решил подождать тебя, — сказал Юрка, шагая рядом. — Дело есть. В охотничьем магазине, на витрине, я видел сегодня «монтекристо». Никельный, с длинным стволом. Не такой, как раньше продавали, с коротким. Стреляет теми же патронами, что и мелкокалиберная винтовка. Мелкокалиберный пистолет! Понимаешь? Вот я и подумал: а что, если мы соберем деньги да купим «монтекристо»? Сделаем в яру тир и будем учиться стрелять. А? Вот будет здорово!