Воин из Киригуа - Кинжалов Ростислав Васильевич - Страница 44

И снова в голове теснятся мысли, упрямые, настойчивые, неспокойные… Вукуб-Тихаш сказал, что не все еще погибло, что умирать надо с пользой. А тем более жить. Старик еще сказал, что сама жизнь подскажет Хун-Ахау, что он должен делать. Об этом нужно подумать в первую очередь…

В Ололтун возвращаться нельзя: для этого ему и Ах-Мису пришлось бы пересечь все тикальское царство. Конечно, их скоро задержат и казнят. Значит, надо продвигаться на юг. Там никому нет дела до событий в Тикале… И только там он может исправить свои ошибки. Пожалуй, раньше всего он должен попасть в Копан, найти там брата Укана, через него связаться с рабами, но не только с ними. И вокруг Копана живут такие же земледельцы, как Вукуб-Тихаш, как его покойный отец, как другие жители его родного поселка. Они тоже непосильно работают на правителя Ололтуна… «Только смелый вернется в Ололтун», — говорила царевна… Она манила его надеждой на возвращение в родной Цолчен. Хун-Ахау невесело улыбнулся. «Слишком высоко стояла умершая Эк-Лоль, — подумал он, — не понять ей было, что простому рабу может показаться тесным даже Ололтун. Не поняла бы царевна, что и раба может манить большее, чем только возвращение в родную деревню; что борьба за свободу может стать целью его жизни… Только жить и умереть нужно с пользой. И думать нужно не только о себе, как сказал Вукуб-Тихаш…»

С каждым днем, чем больше новостей узнавал Хун-Ахау, тем больше усиливалось нетерпеливое желание юноши поскорее покинуть пределы опостылевшего ему Тикальского царства. Нет, его больше уже не тянуло ни в Ололтун, ни в родное селение! И там, и здесь у него было достаточно горя! Скорей, скорей уйти подальше от Тикаля!

Наконец наступил желанный день. Поздней ночью Хун-Ахау и Ах-Мис, сопровождаемые Вукуб-Тихашем, после ласкового прощания с хозяйкой вышли из хижины. Задолго до этого вечера старик растолковал им, как они должны идти, чтобы добраться до большого леса, поэтому все трое шли молча. За спинами у Хун-Ахау и Ах-Миса висели мешки с едой — хозяева щедро снабдили их на дорогу. В правой руке юноша держал топор, подаренный Эк-Лоль. Ах-Мис, рискуя жизнью, спас не только своего друга, но и его оружие, помня, как оно дорого Хун-Ахау.

Там, где кончались поля, Вукуб-Тихаш остановился. Тихим голосом он еще раз повторил свои указания относительно дороги, крепко стиснул юношей в объятиях и, стремительно повернувшись, быстро пошел обратно. Только по его внезапно согнувшейся спине да неровной походке можно было почувствовать, как сильно переживал старик это расставание.

Хун-Ахау и Ах-Мис стояли и смотрели ему вслед, пока тени ночи не поглотили его фигуру. Наконец, повернувшись, они подошли к первым деревьям. Ноздри юношей широко раздувались, вдыхая неповторимый, пряный и страшный аромат девственного леса. Прошла минута. Хун-Ахау решительно раздвинул рукой лианы и скрылся в чаще; Ах-Мис шел за ним следом.

Глава двадцатая

СТРАННЫЙ ПЛЕННИК

Жгучее полуденное солнце без устали метало свои огненные стрелы на гладь большой реки и подступивший к ней вплотную густой лес.

Совсем рядом, в двух шагах от берега, в душной лесной чаще царил полумрак; здесь солнечные лучи не могли пробить плотной многоэтажной кроны могучих старых великанов. У их подножия безнадежно хирели лишенные животворного света их собственные отпрыски; даже буйные травы и лианы и те были здесь какого-то странного желтовато-белесого цвета. И поэтому казалось, что молодые деревца, волей случая оказавшиеся на речном берегу, пришли в радостное неистовство от открывшегося перед ними свободного пространства и солнца. Они исступленно вытягивали свои ветви над водой, стремясь захватить себе побольше места, света, свободно игравшего над рекой ветерка.

Неожиданно заросли раздвинулись, и из них медленно выступил человек. Вслед за первым показался и второй — по росту и телосложению настоящий великан. Они долго стояли молча на берегу, оглядывая раскрывшуюся перед ними картину.

Это были Хун-Ахау и Ах-Мис.

Прошел почти год с тех пор, как они покинули хижину Вукуб-Тихаша. Первое время юноши старательно избегали всех встречавшихся им по пути селений, помня советы старого земледельца. Но как-то раз, когда, по расчетам Хун-Ахау, они были уже далеко за пределами власти тикальского владыки, юноши, мучимые голодом, решили войти в небольшой поселок. Оказалось, что дурные вести распространяются очень быстро; их сразу узнали и попытались задержать. Если бы не быстрота их ног, то плен и последующая казнь в Тикале закончили бы эту попытку достать себе пищу. С тех пор Хун-Ахау и Ах-Мис уже больше никогда не приближались к селениям и обходили их далеко стороной. Правда, потом города и селения стали встречаться все реже и реже — путники вступили в пустынную горную область.

Казалось, в Хун-Ахау пробудился дух великого путешественника — его прапрадеда. Еще у Вукуб-Тихаша, в Цихбаче, было решено, что юноши пойдут на юг, чтобы скорее выбраться из Тикальского царства; и где бы они ни находились, бывший предводитель рабов всегда быстро находил нужное направление. В густом лесу, где не было видно солнца, в первозданном хаосе горных ущелий, при обходе многочисленных рек, преграждавших им путь, он всегда шел вперед уверенно и твердо, как будто прогуливался по знакомой с детства широкой дороге. Так же легко и, казалось, беззаботно молодой предводитель определял подходящее место для ночлега или длительного, на несколько дней, отдыха, когда иссякали силы; разжигал огонь, находил удобную пещеру или нависшую скалу, чтобы переждать непогоду.

Хун-Ахау много думал о прошедшем, и не только о неудаче восстания. Чем дальше они уходили от Тикаля, тем все живее перед его глазами вставали картины недавнего прошлого: залитая лунным светом пирамида, огромные, тревожные глаза, доверчивое пожатие руки…

Только теперь Хун-Ахау почувствовал по-настоящему, какое большое место в его жизни заняла Эк-Лоль. И сердце юноши жгла тоска, что он никогда больше не увидит ее, не услышит ее голоса, не поднимет хрупкую девушку, чтобы посадить на носилки… Никогда… никогда!

И чем печальнее становилось у него на сердце, тем все больше удлинял он дневные переходы, словно стремясь убежать от прошлого. Хун-Ахау не знал еще великого закона жизни, по которому горе неизменно сменяется радостью, а радость — горем.

Первое время в своих странствованиях юноши очень страдали от отсутствия привычной пищи; запасы, которые им дал Вукуб-Тихаш, быстро истощились, как ни стремились они беречь их. После неудачной попытки добыть припасы в селении пришлось перейти на то, чем снабжала их природа. Различные коренья, грибы, плоды тапаль* и кавуэш*, пойманные в ручье рыба и раки, попавшие в силки кролики и птицы — вот что стало обычной пищей странников. Как-то раз, найдя хорошую гончарную глину, Хун-Ахау вылепил из нее два сосуда и обжег их на костре. С тех пор юноши могли даже варить мясо, когда им удавалась охота. Теперь они уже почти никогда не голодали, и только по временам их мучала острая тоска по свежеиспеченным кукурузным лепешкам и дымящейся бобовой похлебке. Ах-Мис однажды даже попросил Хун-Ахау никогда не говорить при нем слова «бобы».

Примерно в середине их странствований, когда юноши как-то раз остановились на ночлег в узком горном ущелье, у них произошла странная встреча.

Ах-Мис сидел у костра, наблюдая за варившимся в горшке кроликом, — клубы пара, поднимавшиеся вверх, уже приятно щекотали ноздри юноши. Хун-Ахау бродил неподалеку, собирая топливо. Вдруг ему показалось, что около близлежащей скалы чуть заметно шевельнулась чья-то тень. Бесшумно ступая босыми ногами — обувь путешественников уже давно превратилась в лохмотья и была выброшена, — юноша осторожно подкрался поближе. Его глазам предстало удивительное для этих пустынных мест зрелище.