Плеск звездных морей - Войскунский Евгений Львович - Страница 50

Жить, как все. В сущности, так просто: живи, как живётся. Дом, семья, любимая профессия. Книги. Книги? Не от них ли моя неустроенность? Не слишком ли я увлекался в детстве книгами о путешественниках прошлых времён? Не знаю, почему так поразил моё воображение Фритьоф Нансен. Потратить больше года для того, чтобы с нечеловеческими муками пройти во льдах несколько географических градусов… Да и один ли Нансен! А капитан Скотт, а Седов, а тысячи других пионеров, не пожелавших «жить, как все»… А героическая эпопея Дубова на Венере…

Кто-то всё равно должен идти дальше. Человечество утратит нечто очень важное, если все будут «жить, как все».

В конце концов, не обязательно идти именно мне. Важно, чтобы кто-то пошёл…

«Приёмщика груза просят к шлюзу», — объявил динамик.

По кают-компании прошло движение. Монтажники наскоро заканчивали ужин, громко переговаривались, один за другим направлялись к выходу.

— Последнюю партию оборудования доставили, — сказал Борг и посмотрел на часы. — Надо бы мне слетать на второй корабль… Ну, да ладно, управятся без меня. Все-таки не каждый день у нас такие гости.

— Когда примерно думаешь закончить работу? — спросил Самарин.

— Зачем же примерно? Есть график. Через семнадцать суток.

— График есть и у меня. — Самарин принялся за второе. — Но, кроме него, есть ещё пилоты, которые с ним не в ладах. Вот сидит первый, — он кивнул на меня, — человек, выходящий из графика.

— Что-то Анатолий помалкивает, — сказал Борг. — Налить ещё вина, Анатолий?

— Налей, пожалуй, — ответил Греков.

— Не нравится тебе корабль?

— Нет, корабль хорош. — Греков пригубил вино. — Но я прикинул расход энергии и материалов — немалые цифры.

— Если хочешь, могу назвать точные цифры.

— Не надо. Об этом ещё предстоит разговор на Совете.

— Опять будешь голосовать против?

— Да.

— И опять останешься в меньшинстве.

— Возможно, — спокойно согласился Греков. — В декабре кончается мой срок. Выйду из Совета — вам легче станет.

— В декабре? — Борг грудью налёг на стол и сцепил руки вокруг своей тарелки, словно оберегая её от покушения. — Чего же я, в таком случае, гоню изо всех сил? Растяну-ка лучше до декабря.

— Дружески советую, Ивар: постарайся закончить монтаж как можно скорее. Дорог каждый день.

Самарин сказал:

— Насчёт расхода энергии — не знаю, кто расходует больше, чем ты на сеансах космической связи.

— Тут ничего не поделаешь, — возразил Греков. — Это расход оправданный.

— Гм! Особенного толка от связи с Сапиеной пока не наблюдается.

— Это неверно. Мы накапливаем информацию и учимся понимать друг друга.

— Ну, и что практически ценного узнали мы за последние, скажем, полвека? Можешь не отвечать. Минимум сомнительно расшифрованных сведений о составе атмосферы и… — Самарин, не закончив, махнул рукой.

Я вспомнил сеанс связи, на котором несколько лет назад мне довелось присутствовать. Вспомнил, как Дед расхаживал по аппаратной, гордый и довольный тем, что первую практически ценную информацию послали с Земли на Сапиену, а не наоборот.

— Старший, — сказал я, — помнишь, Сапиена запросила способ добывания огня…

— Помню ли я? — перебил Греков, повысив голос и в упор взглянув на меня. — Ты спрашиваешь, помню ли я? Да откуда, собственно, ты свалился, Улисс?

— С Юпитера. Я был в рейсе и давно не читал газет. Что-нибудь произошло?

Греков отодвинул тарелку и подпёр кулаком тяжёлый подбородок. Теперь его голос опять звучал ровно, монотонно, как обычно:

— Около четырех месяцев Сапиена молчала. Потом вдруг посыпались передачи, одна за другой. Один и тот же запрос: можете ли сообщить способ добывания огня? Наш ответ, посланный шесть лет назад, естественно, ещё не дошёл. Теперь мы несколько раз продублировали его. Что произошло на Сапиене? Хотел бы я знать…

— Их сигналы приходят с опережением? — спросил я.

— Каждый раз все с большим временным сдвигом. Да, конечно, — предупредил он мой следующий вопрос, — мы попросили Феликса разработать систему синхронизации для дальней связи. Группа ребят из его института сейчас у нас на узле.

— Полагаю, ты подсчитал, сколько энергии будет пожирать новая система? — спросил Самарин.

— Это подсчитано. Придётся поставить в Селеногорске ещё один реактор.

— Послушай, Анатолий, — сказал Борг, — а не приходило ли тебе в голову, что если сигнал приходит с опережением, то, может быть, источник сигнала приближается к нам?

— То есть как? — Греков уставился на Борга. — Ты хочешь сказать, что Сапиена…

— Нет, конечно. Сапиена-то на месте, но, может, их передатчик установлен на корабле, летящем в направлении нашего Солнца? Ты уверен, что вы полностью понимаете их код?

— Такой уверенности нет, — сказал Греков. — Но есть экспериментально подтверждённые расчёты Феликса… Да что толковать, — прервал он самого себя, — ты же сам построил хроноквантовый двигатель, основывающийся…

— Правильно, — мотнул головой Борг. — Уверенности нет. Но есть корабль, даже два. Надо лететь к Сапиене — вот тебе простейший путь обрести уверенность. Надо лететь к Сапиене, — повторил он.

— Я против такого полёта.

— Почему? — спросил я.

— Прежде всего потому, что он смертельно опасен. Ты сам говорил мне, Ивар, что вероятность опасности была оценена неточно и Улисс с Робином чудом возвратились из того безумного полёта.

— Да, говорил, — согласился Борг. — Но теперь-то в конструкцию двигателя внесена существенная поправка. Опасность мы оцениваем теперь не выше нормы, обычной для любого рейса внутри Системы.

— И тем не менее расчёты могут подвести тебя и на этот раз, — сказал Греков, откинувшись на спинку стула. — Такой полет опасен. Это во-первых. А во-вторых, преждевременен. Выход за пределы Системы потребует не одного корабля, а по меньшей мере целой эскадры подобных ему.

— Но речь идёт пока о разведывательном полёте! — воскликнул я.

— Мы обязаны смотреть дальше. Программа космического проникновения не ограничится разведкой. Строительство эскадры вызовет такие последствия, которые даже трудно себе представить.

— Старший, — сказал я, — в своей книге ты упирал на этику космического проникновения…

— Это один из аспектов проблемы. Я упираю, как ты изволишь выражаться, на всю проблему в целом. Я не раз говорил об этом, но ты ведь не умеешь выслушивать до конца.

— Я выслушаю до конца, старший.

— В кратчайшем виде, — начал Греков, — проблема выглядит так. Историческая необходимость всегда побуждала человечество расширять ареал своего существования. Первобытному человеку пришлось, поборов суеверный страх, выйти из леса на открытые просторы, в саванны, — так он покончил с обезьяньим прошлым и окончательно утвердил себя в человечьем качестве. Мореплавание резко раздвинуло горизонты. Страх перед океаном не помешал людям переплыть его, используя, как говорит твой друг Робин, тряпки и верёвки вместо двигателя. Из сравнительно густо населённой Европы хлынул поток переселенцев на вновь открытые материки, и это сопровождалось жестокими колониальными войнами, истреблением коренного населения. Империализм навязал человечеству опустошительные войны, пролил океаны крови. Ты изучал историю и знаешь, о чём я говорю: войны за передел мира, за расширение «жизненного пространства» были порождены корыстными интересами крупных монополий и империалистических правительств. Они не имели ничего общего с объективной исторической закономерностью, побуждавшей человечество к расширению ареала обитания. Таким новым ареалом с неизбежностью стал космос, а средством его достижения — наука. Рывок в космос был поистине великолепен, но мы должны чётко представлять себе сложную обстановку того времени. Империализм занёс над миром дамоклов меч термоядерной войны. Вначале была Хиросима, а потом уж появились атомные электростанции. Трассы первых космических кораблей проходили над территориями, выжженными напалмом, над обширными зонами голода. Социалистический мир, посылая корабли в космос, был вынужден в то же время тратить огромные средства на оборону. Противостояние двух систем определяло эпоху, её особенности, её облик.