Макар-Следопыт - Остроумов Лев Евгеньевич - Страница 42

Макар успокоился: на белых люди эти были совсем не похожи. Значит, можно смело заходить в корчму и заночевать с ними.

Он обогнул домик и увидел с другой стороны галлерейку и вход. Над дверью висела вывеска, и, зажегши спичку, мальчик различил буквы: «Духан Алла-Верды». Без колебания он отворил дверь и вошел в дом.

Сидевшие разом оглянулись на него. Большой дядька у стойки уставился круглыми свинцовыми глазами на Следопыта и поманил его пальцем. Макар нерешительно приблизился к нему.

— Что оно за отродье? — спросил дядька, указывая пальцем на мальчишку.

— А тебе что за дело, дядька? — огрызнулся тот.

— Куда идешь?

— В Голубино.

— В Голубино?!

— Ну, да.

— Что за Голубино? Никогда такого не слыхивал. Брешешь ты, малый.

— Собака брешет, не я.

— А откуда ж тебя несет?

— Из Туапсе.

— Кто такой?

— Рабочий человек. К сродственникам иду… А вы кто такие?

— Купцы, — усмехнулся дядька и подмигнул черкесу. Тот осклабился всеми своими зубищами и сказал на ломаном русском языке:

— Бродячы чиловэк, малчышка. Пускай сыдыт, брынзу ест.

— Пускай сидит, — согласился дядька. — Нам не помешает. Раку пьешь, малый?

— Какую еще раку? — удивился Следопыт.

— Рака, водка такая, самогон грушевый. Давай налью, гостем будешь.

Макар хоть водки не много пивал на своем веку, а головой кивнул: как компании не поддержать? Трезвый для пьяных — чужой человек, а коли выпьешь с прохожим — сразу с ним другом сердечным станешь.

Дядька тотчас же налил чарочку, а черкес поставил перед мальчиком тарелку с большим куском белого крепкого сыра и несколькими головками зеленого лука.

— Кушай, дюша, кунак будышь! — приветливо буркнул он Следопыту.

— Что за слово: кунак? — спросил Макар, беря чарку.

— Да, ты видно, дальний, — заметил дядька. — Кунак есть друг закадышный, на ихнем, черкесском, наречии. Жри брынзу, — указал он на сыр.

— А она из чего делается?

— Это овечий сыр, голова твоя садовая! Откуда ты взялся здесь?

— Я с Украины, — пояснил Макар.

— Эге! Вон оно что! Земляки, значит! Давно ли оттуда?

— С неделю.

— Что там делается, друг? А ну, расскажи.

Макар лихо опрокинул чарку в горло и закусил не спеша брынзой. Ее соленый острый вкус ему понравился. Затем он, снова подвинув чарку к бочонку черкеса, солидно и со смаком начал рассказывать о событиях на Украине, о восстании батьки Махно, об отступлении белых и тревоге в Таганроге и Ростове.

— Ого! А ну, хлопцы, идите сюда, слушайте, что он говорит! — крикнул дядька остальным пирующим, и мало-по-малу вокруг Следопыта образовался целый кружок слушателей. Они дивились, покачивали головами, переглядывались, — и по выражению их лиц зоркий и внимательный глаз нашего разведчика сразу подметил, что вести эти пришлись им по душе. Странно! Почему бы стали купцы радоваться крушению белых? Ох, не купцы они вовсе, — здесь дело темное! Так и зудило Макара разузнать, что это за компания. Он начал задавать им тонкие вопросы, в надежде, что они проговорятся; но «купцы» ловко отвиливали, отшучивались, или вовсе не отвечали на вопрос. Когда же Следопыт уж слишком стал докучать им, дядька хлопнул кулаком по стойке и рявкнул:

— Какого чорта пристал? Ты свои разговоры брось, не по нас они! Наше дело торговое, вот тебе и край! Не цепляйся!

Макар смекнул, что прямым путем решительно ничего не добьется, и решил действовать окольным. Минут через пять он начал притворяться страшно усталым и пьяным — и завалился спать в уголке, на полу. Его оставили в покое и скоро за попойкой забыли о нем. Следопыт чутко прислушивался к их разговорам: но, к сожалению, они ему мало что объяснили; речь больше шла о каких-то товарах, потом об охоте на диких коз, потом компания снова запела «Алла-верды, готовься к бою».

Макар уж и в самом деле начал задремывать, когда вдруг он заметил, как дядька поднялся с табуретки и выскользнул за дверь, сделав знак черкесу; тот вышел вслед за ним и оставил дверь полуоткрытой. Этого только и надо было Следопыту: он змеей выполз в дверь и притаился на галлерее.

Сперва, со свету, он ничего не мог различить: ночь была черна, как сажа. Мало-по-малу, однако, мальчик привык и скоро заметил две темные фигуры, стоявшие в конце галлерей и тихо беседовавшие друг с другом. Скользнуть вниз на землю и подползти к ним — было для Следопыта делом одной минуты. Он спрятался за столбиком и начал напряженно вслушиваться.

Говорили черкес и дядька. Голоса их, пониженные и глухие, звучали таинственно и серьезно.

— В каждом тюке пятьдесят патронов, — говорил черкес, — итого четыре сотни. Мануфактуры хватит на весь отряд. Штаны есть, гимнастерки есть: большой джигит Машко Дзусов!

— Ты, Дзусов, вправду молодец, — отвечал дядька. — Если бы ты нам еще и винтовочек десятка два раздобыл: нехватка у нас.

— Вынтовка? Трудно дело вынтовка. Поверчу — покручу, что будыт — не знаю… Смотры, твои джигиты громка песня пел: кордонный казак послышит.

— Мы сейчас уйдем, Машко. Дай передохнуть: уж очень обрыдло нам в горах, душу отвести нечем.

— Атвыдешь душу в тюрьме. Будыт тогда одна неприятность.

— Ну, ладно, не серчай. Пойду подымать ребят. Спасибо… А я тебя вот зачем сюда вызвал, чтоб никто не слыхал: ты Голубино знаешь?

— Боышься, не шпион ли мальчишка?

— Знамо дело, боюсь.

— Не бойся: есть Голубыно. Далеко отсюда. Пустое дело, ныкто там не живет.

— Взять нечего?

— Если б хозяин был, много можно: богатый князь.

— А так итти незачем?

— Не, брось! Даром.

— Ну-ну. Плохо, — деньгами больно обнищали!

Они прошли мимо Макара и скрылись в духане. Следопыт встал на ноги; он призадумался; этот разговор, несмотря на свою загадочность, сказал многоопытному разведчику; ясное дело, — это партизанский отряд, и дядька, верно, атаман. Черкес доставляет им патроны и одежду… Значит, свои, повстанцы. Не лучше ли открыться им? Да не повести ли их в Голубино, благо хозяин теперь приехал: сразу его захватим и освободим Любочку! А ну, Следопыт, пользуйся таким случаем! Бандиты они, правда, ищут, где бы пограбить, — ну да что! Дай только Красной армии на Кавказ притти, тогда уж быть им красноармейцами. Ладно!

Он решительно распахнул дверь и остановился на пороге. «Купцы» уже собирали свой «товар», нагружали друг другу на плечи, кряхтели, ругались и наскоро допивали «раку». Когда Макар появился в комнате, дядька взглянул на него — и лицо его сразу переменилось.

— Где был?! — рявкнул он Макару, багровея. — Э, хлопче, у тебя никак уши слишком великие? Мы этого не любим.

Все замолкли и обернулись к Следопыту. Но тот спокойно прошел сквозь кучку «купцов» и, усмехнувшись, ответил дядьке:

— Уши у меня хоть и не великие, а здорово слышат: как и полагается Макару-Следопыту, разведчику Красной армии.

Если б бомба разорвалась посреди комнаты, это произвело бы меньшее впечатление, чем простые слова Макара. Все остолбенели, разинув рты и выпучив на него глаза. Первый опомнился дядька. Он подскочил к мальчику и, ухватив его за плечи, начал трясти, как грушу.

— Смотри, брат, как бы мы из тебя кишек не выпустили! Как сюда может попасть разведчик Красной армии? Брешешь ты, щеня! — ты белый шпион и провокатор.

— Заткни глотку! — сверкнул на него глазами Следопыт. — Разуй уши и слушай, что я тебе скажу. Да ручищи-то свои убери подальше.

Дядька словно испугался этого окрика и, сейчас же сняв руки с плеч мальчика, тупо уставился ему в рот круглыми, грозными глазами. Следопыт уселся на стол и, с улыбкой оглядывая теснившихся к нему «купцов», начал свою речь:

— Вижу я, братва, что вы не из наших врагов, не из офицерья или казаков. Чорт вас разберет, кто вы такие, батьки Махна у вас не имеется, но, может быть, этот дядька за батьку и сойдет. Одно понятно, что у вас в этих тюках четыре сотни патронов и обмундировки на целую роту. Да еще здорово горланить умеете боевые песни. Стало быть, вы — народ военный и Красной армии пригодиться сможете. Верно я говорю?