Исповедь старого дома - Райт Лариса - Страница 21

Но на любой улице, как правило, наступает праздник. Во вселенной все же не забыли о доме и о его пристрастии к всезнайству. Прислали же зачем-то к воротам этого большого человека, который стоял и кричал на всю улицу:

— Анюта! Принимай гостей.

«Анюта, — понял дом. — Красивое имя».

Не успел он порадоваться долгожданному подарку, как тут же получил второй. Женщина поманила собаку в комнату и оставила ее за закрытой дверью. Тут же послышалось недовольное сопение и обиженный скулеж, заскреблись когти, но женщина, не обратив внимания, поспешила к воротам.

Дом был так счастлив, что тоже не стал придавать значения тому урону, который может нанести двери расстроенная заточением собака, и стал внимательно прислушиваться к разговору, который от ворот неторопливо перемещался к крыльцу.

— Вот теперь Москва тебя поймет, — говорил большой человек. — А то все негодуют: «Куда подевалась? Почему пропала?» А теперь все понятно: срослась с природой, живешь — горя не знаешь.

— Да уж куда мне, — невесело усмехнулась женщина, распахивая входную дверь и пропуская гостя на террасу.

Дом почувствовал негодование: что он себе позволяет, этот толстяк! Свалился как снег на голову, рассказывает о безоблачной жизни, а она, между прочим, ревет через день.

Но мужчина неожиданно погладил женщину по голове, и дом осенило: это он пошутил так неудачно, это у людей такие странные приемы поддержки. Пускай. Анюта улыбается, и ладно. А собака пусть знает, что не одна она утешать умеет.

— Ты чего запропала-то, мать? Операцию сделала. Лицо давно поправила. Выглядишь как новенькая. Иди играй. Театры ждут, зрители в нетерпении, режиссеры готовы удвоить гонорары, — он говорил громко, заполняя собой все большое, светлое пространство террасы.

«Актриса, — понял дом. — Хорошая актриса, зачем-то сбежавшая из Москвы. И операцию делала. Болела, наверное…»

— Нет, подумать только, куда забралась… Знаешь, как только я скажу, где ты обитаешь, здесь выстроится очередь из жаждущих с тобой пообщаться и заграбастать в очередной проект.

— Только попробуй кому-нибудь ляпнуть, где я…

Если бы дом мог сесть, он бы сел или просто упал бы в обморок от удивления. Он не предполагал, что эта женщина может командовать и угрожать. Да еще как командовать: решительно, бесцеремонно — тут любой пойдет на попятный.

Огромный незнакомец не стал исключением: картинно поднял вверх руки, сделал несколько шагов назад, сел на стул:

— Ладно, ладно, я — могила. Кто там у тебя? — Он обернулся на дверь, из-за которой слышался нетерпеливый скрежет.

— Дружок.

— Новый? Старый? Молодой? В годах? Я его знаю? Он из наших? Где снимался? У кого? На «Кинотавр» приезжал? Что ты смеешься?

— Не знаю, на какой вопрос ответить.

— На все.

— Ладно. Это собака.

Гость немного смутился, но тут же пришел в себя:

— Какая порода? Сколько лет? Где взяла? А родословную получила? Знаешь, питомник имеет большое значение. Ну, что ты смеешься?

— Смеюсь, потому что ты пытаешься выглядеть докой даже в тех вопросах, которыми тебе интересоваться ни к чему.

— Ты об аллергии? Не думал, что ты помнишь. Так слушай, моя последняя пассия откуда-то притащила кошку, и ничего… живем.

— Вместе?!

— Ага. Она с кошкой, я с антигистаминными. Так что с утра дозу принял. Можешь выпускать своего кобеля.

— Это девочка.

— Дружок?

Дому замечание показалось справедливым, он хотел бы услышать разумное объяснение, но женщина не посчитала нужным углубляться в историю происхождения имени собаки.

— Я не на псину тебя посмотреть пригласила.

— Извини, как я сразу не догадался. Тебе нужна роль? Какую ты хочешь? Ты решила играть в моем новом фильме? Я польщен. Беру, не глядя. Ты поэтому держишь в тайне свое местопребывание? Я понял: после случившегося ты решила покрыть себя ореолом тайны. Слушай, классный ход! Сама догадалась или продюсеры надоумили? Они нынче ушлые. Ой, на прошлой неделе, представляешь, подходит один…

Анна уже жалела, что позвонила Эдику. Она настолько привыкла к одиночеству за эти месяцы добровольной ссылки, что теперь ей было бы тяжело выдержать общение с любым, даже спокойным человеком. А спокойствие и Эдик — понятия несовместимые. С другой стороны, если бы у нее был другой вариант, она бы им непременно воспользовалась, но из всех кандидатур, что она перебирала в голове последние несколько недель, Эдик был, как ни крути, самой подходящей. Конечно, он слыл (и являлся) известным балаболкой, но не трепачом. Выражением «Я — могила» бросался со значением, а не для красного словца. К тому же всегда чувствовал грань, перед которой необходимо остановиться, то есть при всей кажущейся простоте и склонности к панибратству обладал феноменальной интуицией. Кроме того, Эдик был отличным профессионалом, обладал хорошими связями и, как никто другой, мог оказаться Анне очень и очень полезным.

— …нет, ну надо же такое вообразить, а? Лезть ко мне с подобными просьбами! Будто у меня времени вагон и маленькая тележка и…

— У меня тоже просьба к тебе…

— Во, мать, я же знал, что не просто так зовешь.

Дом вдруг увидел, как изменилось лицо Анны: из усталого, немного раздраженного, но живого и даже приветливого оно вдруг превратилось в холодное и отстраненное, заледенело. Дом даже забеспокоился: «Сейчас она его выставит, и я опять ничего не узнаю: ни кто он такой, ни зачем приезжал, ни почему она его пригласила». Но опасения оказались напрасными. Мужчина оставался верен себе: он прекрасно чувствовал настроение собеседника и мгновенно уловил, что Анна дошла до точки кипения.

— Все. — Он быстро приложил руку к груди, слегка наклонившись, мол, извиняется, и сделал вид, что закрывает рот на воображаемую молнию. — Молчу, молчу. Говори, я весь внимание.

— Говорить мне нечего. Буду показывать.

Анна скрылась в смежной с террасой комнатушкой, и через мгновение оттуда донеслись странные звуки: словно что-то тяжелое толкали по полу.

— Тебе помочь? Что ты там делаешь? — забеспокоился гость.

Собака же за другой дверью перестала скулить и притихла. Если бы дом мог усмехнуться и злорадно потереть руки, он бы непременно это сделал. Мужчина не имел ни малейшего понятия о происходившем в кладовой, а собака наверняка сейчас сидела в замешательстве и шевелила большими ушами, пытаясь определить, кто, что и куда тащит. Да куда ей! Зато дом все видит, все слышит, все знает, да и в отсутствии логики его нельзя упрекнуть. Кто, как не он, был свидетелем многочасовой работы Анны с лобзиком, лаком и красками? Собака в тот раз просто лежала рядом, сладко похрапывала и совсем не интересовалась процессом. Она не следила за тем, как куча старого дерева превращалась в по-настоящему красивую вещь, и даже не проснулась, когда воодушевленная Анна резко вскочила на ноги и громко воскликнула: «Готово!» А дом все видел, и радовался за женщину, и живо представлял, как в этот симпатичный шкафчик она поставит посуду, или книги, или одежду, или… Но Анна сначала выставила его на поляну — единственный открытый солнцу пятачок на участке, а через несколько дней, когда первоначально яркие цвета поблекли под воздействием ультрафиолета и смотревшаяся новой вещь приобрела налет старины, спрятала мебель в кладовую и, казалось, совершенно забыла о ней. «Почему? — недоумевал дом. — Для чего столько стараний, столько времени, столько трудов? Для того чтобы похоронить все в темной комнате? Выходит, все зря…»

Теперь дом ликовал. «Ничего не зря. Все со смыслом. С одной ей, Анне, пока известным смыслом». Дом тоже чувствовал себя причастным к тайне. Ведь он точно знал, что именно собиралась женщина вытащить на террасу и продемонстрировать гостю.

Дом не ошибся. Через секунду Анна возникла в проеме, таща за собой какую-то бандуру, покрытую серой тканью. Мужчина бросился на помощь, но она ее не приняла.

— Сядь на место и смотри внимательно!

Анна подтянула свой секрет на середину террасы и, внимательно осмотревшись вокруг и проверив угол падения света, сбросила ткань на пол.