Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Это моя собака - Лукницкий Сергей Павлович - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

— А может быть, ты — в самом деле фокс-крысолов? — спросила меня Мама-Маша.

А тётя Груша добавила:

— Фоме моему должно быть стыдно. Собака заместо кота мышей ловит.

— Молодец, Пиратыч! Только не ешь их, пожалуйста, это противно! — сказал Витя.

Гроза

28 июня. Выбор профессии отложил — была такая жарища, что я почти весь день провалялся, высунув язык. Два раза мы с Витей бегали на речку купаться.

Поздно вечером вдруг приехал Пал Палыч. Мы очень обрадовались, потому что он приезжает только в выходные дни, и бросились к нему навстречу.

— Стой! Ни с места! — закричал он страшным голосом. — Я огнедышащий и раскалённый.

— Павлуша, что случилось? — спросила Мама-Маша.

— Полотенце и плавки! Быстро! — приказал Пал Палыч. — Я не человек, пока не окунусь в реку. В городе — пекло, люди гибнут, превращаясь в горячие пироги!

Так мы в третий раз пошли на реку. Вода была чёрная. Пал Палыч и Витя кинулись в неё с ужасным воплем и скрылись надолго. Потом кинулась в воду Мама-Маша. Сам не зная почему, кинулся в этот кошмар и я.

На обратном пути Витя сказал:

— Знаешь, пап, Пиратыч всё-таки полюбил купаться.

Я хотел протестующе гавкнуть, но промолчал, подумал: к счастью, уже ночь и нам не придётся купаться в четвёртый раз. Но я ошибся. Пришлось.

Жара не спадала даже после ужина.

— «В воздухе пахнет грозой…» — пропел Пал Палыч.

— Уж как надо бы! — вздохнула тётя Груша. — Сушь не ко времени. Не погорело бы все в поле и в огородах.

Спать все легли на полу на террасе. Но только мы заснули — вдруг… Не могу этого описать. Что-то лопнуло, опять лопнуло и снова лопнуло с ужасающим треском и пошло молотить по нашей крыше молотками.

— Ура-а! — закричали Витя и Пал Палыч и застучали по крыльцу голыми пятками.

— Бельё, бельё у меня на верёвках! — закричала тётя Груша и промчалась мимо меня, опрокидывая стулья.

— Павлуша, окна закрой! — закричала Мама-Маша, и мне показалось, что в доме разбилась сразу вся посуда.

Из-под кровати меня вытащил Витя. Он был в одних трусах и весь мокрый. Он прыгал.

— Скорей, Пиратыч! Какой бешеный ливень! Ничего не видно!

Чему он обрадовался? Действительно, видно ничего не было. Отовсюду лилась вода: с неба, с крыши, с Пал Палыча, с тёти Груши и мамы Маши. Они катили бочку к водосточной трубе, из которой бил столб воды. Фома сидел на перилах террасы, но и с него уже натекло на пол.

А Витя скакал по самым глубоким лужам, как будто мало было воды сверху.

— «Играют волны, ветер свищет!..» — вопил он и хохотал во все горло. — Ко мне, Пиратыч, ко мне, мой храбрый пёс!

Мне совсем не хотелось купаться в четвёртый раз. И почему я вдруг сорвался, как ненормальный? Визжал, прыгал, лаял и носился по лужам. Не могу понять…

Потом мы все, стуча зубами, пили горячий чай с молоком и малиновым вареньем.

— Отлично! Великолепно! Грандиозно! — бросал восклицания Пал Палыч и дул в блюдце. — Гроза — это радость и обновление! Детство и счастье!

Я сидел в Витином старом свитере, и высокий его воротник мешал мне вылизывать миску.

Очень люблю малиновое варенье!

— Съел?! — удивилась тётя Груша и всплеснула руками. — Нет, нипочём не поймёшь вас, дачников: ночью голые скачут под дождём, а собака у них варенье жрёт!..

Лошадь в лесу

30 июня. Вчера была прекрасная прогулка в лес.

Я увидел крупные следы и пошёл по ним, не отрывая носа.

— Пиратыч что-то почуял, — прошептал Витя и побежал за мной.

Следы становились все виднее. Я поднял голову и увидел… лошадь.

Конечно, я сразу же на неё залаял. Лошадь тряхнула чёлкой и показала мне длинные жёлтые зубы. Я решил напасть на неё с другой стороны. Но там оказалась телега, в которой сидел старик с бородой.

— Шустрый пёсик… Какой породы? — спросил он.

— Фокс-крысолов, — мрачно ответил Витя.

— И ловит? — удивился старик.

— Пока нет, — ещё мрачнее ответил Витя и погрозил мне за спиной кулаком.

Я совсем сбился с толку: хватать мне лошадь за ноги или нет?

Витя больше не делал никаких знаков, а старик с бородой поманил меня пальцем:

— Поди, поди сюда, дурачок!.. Я не обижу. Я вашу лохматую братию люблю. — Вдруг он повернулся к Вите и спросил: — Ты когда уедешь с дачи, сынок, собачку-то как, здесь оставишь?

— Я? Пиратыча? — изумился Витя.

— Бывает и так. Дачники уедут, а животное бросят. У меня этих горемык бесхозных один раз семь душ скопилось — три собаки, четыре кота… А как выгонишь? Пропадут с голоду…

Старик слез с телеги и стал кидать на неё лопатой мусор из кучи. Витя стал ему помогать.

— Мусор — это тоже их, дачников, работа, — вздохнул старик. — Приедут, позагорают, кислородом подышут, а после них хоть в лес не ходи… Осторожно, пёсик, тут стекло, ты же у нас босиком…

Когда мы погрузили весь мусор, старик сказал нам «спасибо» и пригласил в гости.

— Я живу в жёлтом домике на горе. Его отовсюду видно. Легко найдёте.

Этот добрый старик мне очень понравился. Лошадь его — тоже. В хорошем настроении мы побежали догонять Пал Палыча и маму Машу.

Кто никогда не был городской собакой, даже представить себе не может, до чего же это здорово — мчаться вперёд, не разбирая дороги, перемахивать ямы и кусты, с налёту врезаться в чащу! Нос у меня чуть не разрывался — столько попадало в него прекрасных запахов! А один вдруг совсем свёл меня с ума. Я даже взвыл и сделал стойку возле большой чёрной норы. Но когда я засунул в неё голову… Нет, это даже описать нельзя! Там нестерпимо пахло настоящим лесным зверем! Я лаял, рыл землю передними лапами и отбрасывал её задними. А где-то далеко в земле что-то живое дышало, урчало и… боялось меня.

Пал Палыч, конечно, вытащил меня из этой норы.

— У этого пса есть задатки и темперамент, — сказал он.

— Я же говорил тебе, папа, Пиратыч себя ещё покажет! — с гордостью произнёс Витя.

Обратная дорога из леса тоже была очень интересной. Мы собирали коллекции. Мне попалось много забавных находок: сухая сплющенная лягушка, птичье крыло, чья-то челюсть и круглое волосатое гнездо с дыркой. Но все это пришлось бросить. Карманы у Вити и без того были набиты доверху.

Я ему завидовал, хотя вообще-то носить одежду очень противно. Витя как-то надел на меня трусы и майку, но я сразу же в них запутался и упал. А вот от двух боковых карманов я бы не отказался!

Страшный пёс

1 июля. Какая встреча! Не могу опомниться! Кажется, начинаю понимать смысл выражения «собачья жизнь».

Но лучше все по порядку.

Вчера после обеда я пошёл к забору закопать в заветном месте возле кустов кость про запас. Только вырыл ямку, вижу — на меня из кустов смотрит чей-то пронзительный глаз. Я, понятно, оскалил зубы. Но глаз не исчез. Тогда я разозлился:

— Эй ты, поди прочь! Тебе не достанется моя кость!

— Жадность и грубость не украшают даже собак, — медленным хриплым басом ответили мне из-за забора.

Ну, нахал! Вот я сейчас задам тебе трёпку! Я проскочил стрелой сквозь кусты — и остолбенел.

По ту сторону нашей изгороди сидел огромный страшный пёс. Чёрный, худой, весь в репейниках. На месте левого глаза у него… ничего не было. А правый смотрел на меня так, что я почему-то, независимо от собственного желания, встал на задние лапы.

— Отличное пузо!.. — насмешливо сказал чёрный пёс. — Ты каждый день набиваешь его до самого горла?

Я не люблю, когда со мной разговаривают подобным тоном, а потому сразу же привёл себя в порядок, то есть встал на четыре лапы и сказал небрежно:

— Очень возможно… Набиваю. Три раза, а то и четыре в день.

Пёс отвернулся, лёг, устало положил свою большую голову на передние лапы и закрыл свой единственный глаз.

Нехорошо стало у меня на душе: уж очень скверный был у него вид.

— Послушай, — спросил я, — ты болен?