Клад отца Иоанна - Лимонов Анатолий Иванович - Страница 4

- О, Господи,да откуда же они тут взялись!? - подумал я и почувствовал, как в животе у менянедовольно заурчала потревоженная пища и даже погрозила небольшим спазмом.Малыш, которого кое-как утерли бабуси, протянул мне теплую бутылочку с минералкойи заговорщически подмигнул. Я тоже моргнул ему глазом и, взяв «баклажку»,немного промочил горло. Возвращая бутылку, шепотом спросил у мальца, кивая нацветы:

- Откуда это?

- Тетенька вокошко забросила! - отозвался он также тихо и покосился на старушек.

- Понятно, -сказал я. - Спасибо за информацию! - и снова отодвинулся к своей сумке.

- Да хранитвас Господь, добрая-добрая тетенька! - сказал я про себя, глядя в окошко. Я былтак растроган поступком цветочницы, что не мог больше говорить. Немногоуспокоившись, поглядел на часы. Ну вот и все - следующая остановка минут черездвадцать, и там меня ждет Прасковья... Я улыбнулся, вздохнул и, понюхав цветы,стал думать о нашей встрече. Колеса по-прежнему считали стыки на рельсах, авагон-подлодка, качаясь, мчал меня по бушующему зеленому морю лета.

«ЗЁРНЫШКИ»

Я увидел Пашкупочти сразу же, едва только спрыгнул на серый пыльный бетон перрона. Правда,пассажиров, сошедших на этой станции и встречающих их родственников, былонемного, но все равно я узнал бы эту девчонку и в тысячной толпе. Такая легкая,светлая, до боли знакомая, она стояла недалеко от здания вокзала и напряженноглядела на выходивших из вагонов людей. На ней было голубое в белый горошекплатье, а пестрая косынка спадала на плечи. На ногах были синие полукеды инежно-розовые носочки. Русые косички по-прежнему озорно резвились на девичьейгруди. Увидев меня, Прасковья махнула рукой и, заулыбавшись, быстрым шагомнаправилась ко мне, ловко лавируя средь переходящих ей дорогу пассажиров электропоезда.Через несколько секунд мы уже были рядом друг с другом. И тут я невольнообнаружил, что Пашка за эти 10 месяцев разлуки заметно похорошела иповзрослела. Красота ее стала еще более яркой и трогательной, так что я на мигдаже растерялся и почувствовал, как чьи-то невидимые холодные пальцы пробежалисьпо моему позвоночнику. Я не знал, как же мне лучше поприветствовать своюдолгожданную подружку. Хотя, скажу честно, хотелось лишь одного: обнять еекрепко-крепко и, смеясь, закружить по перрону. Но я на такое так и не решился.К счастью, все устроилось как-то само собой.

- Жорка,привет! Ну, наконец-то! - произнесла Пашка, обнимая меня за шею.

- Здравствуй,Пятница! - отозвался я, и мы, не сговариваясь, трижды по-христианскирасцеловались.

- Вот, это тебе!- я вручил девчонке чудесный благоухающий букет.

- О, Господи!Какая прелесть! Это мне?!

- Ага, -кивнул я.

- Спасибо! - иона еще раз чмокнула меня в щечку. Потом Прасковья взяла меня за руку ипотащила с перрона:

- Жор, знаешь,как же я рада тебя видеть! Пошли, пошли скорее...

- Уж думал ине увидимся больше! Соскучился страшно... - отозвался я, поправляя сумку наплече.

- Ну что ты,Жор, да быть такого не может, чтобы мы больше не встретились-то! Ведь не дляэтого Господь нас познакомил, верно?

- Конечно! Эх,Пятница ты моя, вот чудо-то - мы опять вместе! Просто не верится! - радостновоскликнул я и обнял девчонку, прижимая ее к себе. В ответ она только веселорассмеялась.

За зданиемвокзала нас поджидала повозка на резиновом ходу, запряженная темно-рыжейкобылкой. За вожжами сидел мальчуган лет 12. Всю одежду его составляли лишькороткие, изрядно потертые джинсы, да желто-зеленая кепка-бейсболка, повернутаякозырьком назад. Загар у пацана был уже почти африканский.

- Вот, этонаше лесное такси! - улыбнулась Пашка. - Ты не против?

- Еще бы! -согласился я. - Я на такой тачке еще ни разу в жизни не ездил! Если, конечно,не считать прогулки по парку на пони... лет так... дцать тому назад.

Когда мыподошли к телеге, Паша представила мне возницу:

- Это Петя!Он, правда, не из нашего лагеря, а местный, но с нами вместе работает.

- Здорово,шеф! - сказал я и крепко пожал загорелую руку пацана.

Тот ничего несказал, а только кивнул головой в знак приветствия, но я заметил, как онудивленно и восхищенно любуется моей мускулатурой.

- А этоЗоська! - доложила Пашка, кивнув на лошадь, которая с любопытством глядела наее букет и при этом активно шевелила ноздрями, улавливая дивные ароматы цветов.- Она, правда, уже старенькая, но все еще бойкая.

- Оченьприятно! - и я погладил кобылу.

Та несколькораз махнула головой сверху вниз и, кажется, потеряв к нам всякий интерес, сталанеторопливо пощипывать пыльную травку-муравку. На дне подводы лежала скошеннаяи уже изрядно подвявшая трава, источавшая какие-то пряные запахи.

- Садись.Поедем. - предложила Пашка и ловко запрыгнула в тележку. - До лагеря отсюда 12 километров.

- Ого,далековато вы забрались! - отозвался я и, сняв с плеча сумку, забросил ее наповозку. Затем, оглядевшись, вздохнул и тоже плюхнулся рядом с Прасковьей. -Ну, Петр и Павла, поехали!

Возница веселодернул за вожжи. Зоська не сразу, а сначала тщательно дожевав вырванный скорнем пучок травы, двинулась с места. Колеса тележки протяжно заскрипели и мы,наконец, мало-помалу тронулись в путь. На выезде из поселка я попросил Петрапритормозить, а сам, взяв большой полиэтиленовый пакет, побежал в сельмаг запокупками. Ехать в гости без гостинцев мне не хотелось, поэтому я накупилнесколько килограммов всяких сладостей для обитателей летнего трудового лагеря.Не забыл и о своих попутчиках и угостил их мороженым. А рыжей Зоське далсдобную булочку, которую она тут же и не без удовольствия зажевала. После этогонаше дальнейшее путешествие шло уже веселее. Кобылка взяла мелкой рысью, аПетька, забыв о рулевом управлении, все свое внимание уделял лишь быстротаявшему пломбиру, едва успевая подхватывать языком вытекающие из высокоговафельного стаканчика прохладные сливочные струйки, пробивающиеся то сверху, тоснизу, то с боков. Да и Пашке было не до меня, ведь и она тоже решала задачку,как бы не пролить на платье сладкую ванильную кляксу. Я не мешал им и, надев наголову белую панаму, любовался окрестной природой. Таким образом мы какое-товремя ехали молча, и я приводил в порядок свою душу и мысли, растревоженные новойвстречей с Прасковьей. День уже давно перевалил за свою середину, однако солнцепо-прежнему висело высоко и жарило землю нещадно. День - с год! Что уж тут иговорить, ведь стоял июнь - пестрый, горячий и голосистый. Юное лето с каждымднем шагало все шире и увереннее. Наступала вершина года... Вдоль проселочнойдороги, серой и пыльной, по обе стороны растекались луга, колыхающиеся яркимифиолетовыми волнами мышиного горошка с нежными оторочками аниса и ромашек,среди которых сверкало ослепительное золото лютиков и плескались лазоревые«отмели» вероники. Лишь ближе к горизонту виднелись несколько мрачноватыезаросли ивняка, куги да осоки. Похоже, там были и болота. Что ж, верный атрибутМещерского края. Горячий ветер окутывал меня дивными ароматами цветущейприроды, кружил голову и будоражил чувства. Хотелось встать на подводе ипрокричать вдаль что-нибудь радостное, помахать руками далеким кустам ипосвистеть вместе с птичками. Земля справляла свои именины, и это праздничноенастроение передавалось и людям.

Лугапостепенно перешли в молодой соснячок. Сразу же запахло смолой и хвоей, а подколесами повозки стали потрескивать сухие сучья и шишки. Такие милые и знакомыезапахи, звуки... Какие-то восторженные чувства бередили мою душу. Я дышалполной грудью и улыбался:

- Помнишь,Паш, как я по такому лесу скакал в одних обмотках?

Девчонкаулыбнулась и легла в повозке.

- А у вас тутпрямо, как на Урале! - продолжал я. - А биргашей много?

- Скороузнаешь, - отозвалась Пашка, любуясь букетом и нюхая нежные цветочки лилий.

- А я мазьзабыл взять... Ну, ничего, на Урале не слопали, думаю, и тут не осилят, а напару литров мне похудеть не помешало бы! - пошутил я.

Прасковьяулыбнулась и закрыла глаза. Я осторожно положил ладонь на ее горячую косичку: