Меч Немезиды - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 47

— Слушаю, Саша. Как дела?

— Все зашибись. Мы уже в поезде. Пацаны нас проводили да еще водкой и хавкой затарили. Только…

— Что «только»?

— Да тут какие-то «черные» чурбаны внагляк развыступались… Короче, не нравятся они мне… Ништяк, разберемся! А у вас чего? Какие там дела?

— Да пока все тихо. Тебя жду.

— Тогда давай!

— Пока…

Караваев отключился и спрятал мобильник. Однако за короткое время пребывания в Тиходонске Пан здорово изменил свой лексикон. Поднабрался у пацанов блатных словечек и чирикает, как Скуластый или Гвоздь. Наблатыкался, короче! Ну-ну! Раньше таких называли «фраер набушмаченный»…

Дядя усмехнулся и продолжил обход зала. Усмешка не сходила с его лица. Он представлял, как лощеный франт Григорьев начнет трекать на блатном жаргоне. Парни отпадут, особенно Жердь и Харли!

Он не знал, что Пан и пятеро его сопровождающих закопаны на дне глинистой траншеи, куда со дня на день ляжет толстая труба теплоэлектроцентрали. Он и подумать не мог, что разговаривал с ним голосом компаньона ловкий имитатор Емельян, для которого блатной жаргон был естественным и привычным средством общения. Поэтому Виктор Степанович Караваев шел по одному из залов казино «Алмаз» с улыбкой, которая вовсе не соответствовала реальному положению дел.

* * *

— Что-то я давно никого из наших не видел. Как будто нарочно избегают друг друга. Стесняются, что ли? — усмехнулся Борисов, развалившись в глубоком кожаном кресле и окутываясь табачным дымом. — Так вроде нечего стыдиться. Тогда мы все го-о-о-раздо чище были! Или не так?

— Так, Слава, конечно так. Только в этом не принято признаваться, — Карпенко, заложив руки за спину, с интересом прохаживался вдоль длинной стены кабинета, рассматривая искусно выполненные копии картин Дали. Периодически он останавливался, вглядывался, удивленно крутил головой и двигался дальше.

— Слушай, Слава, я никогда не замечал за тобой любви к живописи. Тем более к абстрактной. Ты никогда не интересовался ничем подобным. И вдруг такой поворот. С чего вдруг?

— А, — бывший начальник антитеррористического Управления «Т» Федеральной службы безопасности генерал-майор Борисов небрежно махнул рукой с зажатой между пальцами сигарой. — А чем я тогда интересовался? Агентурными сообщениями, сводками происшествий, боевой подготовкой своих людей, финансированием, снабжением и прочей ерундой. И только когда ушел в отставку, открыл для себя остальной мир… Первый раз я увидел вон то распятие и офонарел! Посмотри внимательно…

Карпенко вгляделся. В космической черноте парил крест с распятым Христом… Над причудливыми слоями розовых облаков, над синим небом, желтыми горами, окружающими голубой залив с готовыми к лову рыбацкими лодками… Над миром, над жизнью… А тот, кто это рисовал, должен был смотреть еще с более высокой точки. Кто мог смотреть так на мир? Разве что Господь Бог…

— Да-а-а… Сильно…

Карпенко шагнул назад.

— Ну а вот это — слон на мушиных ногах… Или это… Бессмыслица какая-то!

Старый боевой товарищ улыбнулся:

— Знаешь, что говорил про это сам Дали?

— Что?

Карпенко оторвался от созерцания картин и вернулся в высокое кожаное кресло. Он уже понял, что пришел сюда напрасно. Вариант с Черкасовым повторялся. Но он привык отрабатывать все варианты. Даже совершенно безнадежные.

— Он говорил: если в моих картинах на момент их написания я не вижу никакого смысла, это вовсе не значит, что его нет, — Борисов выпустил очередную порцию дыма, на этот раз кольцами. — Так это он не видел, их гениальный создатель… Поэтому не расстраивайся!

— Я и не расстраиваюсь. Я ничего не понимаю в картинах. Да и вообще в искусстве. То, чем я занимался всю жизнь, никак не соприкасалось с прекрасным. И у меня никогда не было такого кабинета.

— Честно говоря, мне все это осточертело, — неожиданно сказал Борисов.

— Что «все»? — удивился Карпенко.

— Все, что ты видишь вокруг. Осточертело отмывать деньги, улыбаться полным нулям, выполнять приказы бездарей…

— Да ну?! — оживился Карпенко. — Так ты хочешь сменить работу?

Борисов описал рукой полукруг и вонзил сигару в хрустальную пепельницу, как баллистическую ракету, нашедшую свою цель. Коричневый цилиндрик брызнул искрами и раскрошился до половины.

— А ты пришел мне предложить новую? — усмехнулся консультант по безопасности.

— Ты не ошибся, — кивнул Карпенко. — Однако я думал, что до предложения дело не дойдет. Уж слишком комфортно тут у тебя. Все есть, даже картины…

— Дались тебе эти картины, — поморщился Борисов. — Ветра нет, настоящей жизни нет, адреналина в крови нет…

— В моем предложении адреналина больше, чем денег.

— И о чем идет речь?

— Примерно о том же, чем занимался «Белый орел». Только на более высоком уровне. С государственной поддержкой и широкими возможностями.

— Это интересно! — Борисов наклонился вперед. — Надеюсь, ты не собираешься поставить меня в низовой строй? Я более полезен на своем нынешнем уровне.

— Несомненно. Я хочу предложить тебе должность моего первого заместителя. По широкому кругу вопросов.

— Ну что ж, давай подробней…

— Ну что ж, тогда давай слушай, — в тон ему ответил Карпенко. — По решению высшего руководства страны мной сформирована и приступила к тренировкам оперативно-боевая группа «Меч Немезиды». Точнее, ее российский дивизион. Потому что такие группы созданы в разных странах…

— Это уже интересно, — заинтригованно наклонился вперед Борисов.

Через час командир российского дивизиона «Меч Немезиды» Карпенко и главный консультант по безопасности крупного российского благотворительного фонда Борисов вместе вышли из здания и сели в одну машину.

* * *

Фирменный поезд из Тиходонска прибывает в столицу рано утром. Но Григорьев в офисе не появился и к полудню. Вначале Караваев не беспокоился: Пан не был бы Паном, если бы с вокзала не отправился домой — к пенящейся шампунем ванне, чистой отглаженной одежде и коллекции дорогих одеколонов. Но потом в душу заползла тревога: уж отзвониться о своем прибытии Пан должен в любом случае! К тому же не вышли на связь с Жердью сопровождавшие Григорьева бойцы. Мобильники всех шестерых не отвечали. В час дня Караваев объявил тревогу.

— Там какие-то «черные» к ним вязались, — сказал он своим бригадирам. — Как бы не вышло чего. Посылайте людей на вокзал, опросите бригадира, проводников… Другие поезда проверьте, которые могли идти через Тиходонск: может, они туда подсели…

Жердь мрачно кивал. Шнур, Харли и Арно многозначительно переглядывались. Если бы пацаны возвращались после отдыха с морей, дело одно. Но когда они едут после серьезной заявы тиходонской братве, маловероятно, что в дело вмешался случай. Но Караваеву явно не хотелось верить в то, о чем думали все бригадиры. Поэтому они слушали его молча. В конце концов Жердь не выдержал.

— Слышь, Витек, а может, они в поезд и не садились? — глядя в сторону, произнес он. — Может, их тиходонские замочили?

Караваев вскочил:

— Вы меня что, за дурака держите?! Мне Пан звонил из вагона, когда они уже ехали! Тиходонские им поляну хорошую накрыли, с собой все, что надо, загрузили! Да и договорились они обо всем! Как могли их тиходонские замочить?!

«Мало ли какие подлянки бывают, целые постановки разыгрывают!» — подумал Жердь, но злить шефа не стал.

— Ну, если так, ладно. Проверим все, как положено!

Через полчаса несколько хищных бандитских машин на полной скорости неслись к Казанскому вокзалу.

* * *

Любая спецслужба имеет агентурную сеть, состоящую из внедренных повсеместно информаторов, в криминальных структурах она действует ничуть не хуже, чем у государственных ведомств правопорядка. Даже лучше, потому что хотя граждане опасаются всех: и эфэсбэшников, и ментов, и бандитов — но последних все же больше. А в наше время всеобщего страха степень опасения порождает прямо пропорциональную степень уважения и желания помогать. Тем более что, в отличие от ограниченных законом офицеров, бандиты не жалеют ни денег, ни силы, а кнут и пряник, как известно, развязывают языки даже самым упорным молчунам.