«Красные генералы». За Державу больше не обидно! - Бриз Илья - Страница 13

Все заулыбались. Теперь Александр Юрьевич так же удивленно, как ранее на Гольдштейна, взглянул на Николая. Как легко он снял напряжение разговора!

– А ведь среди нас есть и достаточно молодые, – Штолев радушно улыбнулся сидящим рядом Григорию с Веркой, – и, смею заметить, вполне зрелые люди. Причем довольно разного воспитания, – он с удовольствием подмигнул своей Катерине.

– Ты хочешь сказать, что уже сейчас можно подбирать людей для такого анклава? Сделать нашу особую промышленно-экономическую зону оплотом коммунизма?

– А почему нет? Ты думаешь, Рапопорт еще не догадался, откуда у поставляемой ему инсайдерской информации ноги растут? Не понял, что в переданном ему ноутбуке заложены революционные технологии? Если хорошо подумать, то каждый из нас с ходу назовет минимум десяток людей, кого можно привлечь к нашему делу. Так что, господа коммунисты, – ухмыльнулся Николай, – может, по рюмочке за успех нашего дела?

– Н-да, поговорили, – неожиданно сказал внимательно слушавший, но молчавший до того Коробицын. – И чему, интересно, вас всех в школе учили?

– Это ты к чему, Андрей? – спросила сидящая рядом Лена Кононова.

– Да потому что все переврали! – голос свежеиспеченного полковника ФСБ был достаточно громким, чтобы его услышали все.

– Что все? – немедленно отреагировал Гришка.

– Коммунизм, от латинского communis, то бишь – общий, в первую очередь подразумевает общественную собственность на средства производства, демократическую власть и равенство всех людей. И если первое меня не особо смущает, то второе – при нынешних политтехнологиях – глубоко порочно. А равенство… Ну это вообще абсолютная бессмыслица.

– С первыми двумя пунктами согласен, а вот о последнем давай-ка подробнее, – немедленно отреагировал мгновенно заинтересовавшийся Сахно.

– О каком равенстве идет речь? Если перед законом, то более-менее согласен. Хотя ответственность тоже не всегда должна быть одинаковая. Переход улицы в неположенном месте, приведший к ДТП, должен для маразматической старушки и инспектора дорожной полиции караться совершенно по-разному.

– Логично, – согласился Штолев.

– Гитлер и Эйнштейн. Оба родились с разницей всего в десяток лет в Европе. Оба оказали огромное влияние на человеческую цивилизацию. Кто-нибудь из нас осмелится поставить между ними знак равенства?

– Кто бы спорил, – хмыкнул Гришка.

– Вот перед нами два Гольдштейна, – Андрей указал рукой на тихо сопящего носиком завернутого в пеленки Валерика и его отца, неосознанно положившего руку так, чтобы ребенок не свалился со стола, хотя перевернуться самому в этом возрасте было довольно проблематично. – Кого из них, Гена, – Коробицын повернулся к недалеко сидящему Кононову-старшему, – ты будешь при возникновении какой-либо опасной ситуации спасать в первую очередь?

Светлана мгновенно напряглась и обеими руками ухватилась за сына, где встретилась с ладонью мужа. Хотя тут же успокоилась, осознав, что опасность чисто гипотетическая.

– Леську, – без малейшей задержки отреагировал Геннадий, – Витя у нас хоть и не силач, но позаботиться о себе может.

– Или, может быть, поговорим о равенстве мужчины и женщины? – улыбнулся полковник ФСБ Наталье, оглаживающей свой большой живот. – Нам, мужикам, не дано самим рожать детей, но разве без нас они на свет могут появиться?

– Ну, как минимум, нам для этого требуется пусть махонький кусочек, – расхохотавшись, жена Сахно показала большим и указательным пальцем правой руки символический зазор, – но все-таки от настоящего мужчины.

Засмеялись все. Дождавшись, когда смех начал утихать, Коробицын продолжил:

– Итак, о равенстве во всем не может быть и речи. Ведь не будет же никто в здравом уме отрицать, что не у всех одинаковые таланты? Следовательно, коммунистическая идея хоть и имеет свои привлекательные стороны, но, раз в основе ее неверные постулаты, даже теоретически неосуществима.

– Хорошо, – согласился Сахно, – тогда как ты видишь устройство общества в будущем?

– Да точно так же, Саша, как и ты, – сейчас России остро требуется осуществить переход от дикого олигархического капитализма в его самой разнузданной форме к порядку государственного капитализма. Ну, не в полном виде госкапитализм, но на всех стратегических направлениях.

– А власть? – немедленно последовал следующий вопрос.

– Именно то, что ты сделал – диктатура умного патриота. Кстати, знаешь, как это называется по-научному?

– Ну? – интерес в глазах Александра Юрьевича стал заметнее.

– Меритократия[17]. Буквальный перевод с латинского и греческого – власть достойных.

– А ведь под государственным капитализмом принципы «от каждого по способностям» и «каждому по потребностям», соответственно только разумным потребностям, в паре вполне могут работать, – мгновенно сориентировался Сахно.

– То есть мы – меритократы? Никак не коммунисты? – дошло до Гришки.

– Вообще-то, это несколько разного класса понятия, но, по большому счету, ты прав, – согласился Андрей. – Это же Красные полковники привели к власти генерала Полонского, с моей точки зрения, именно достойного.

– Вроде бы разобрались, – констатировала баронесса, почему-то переглянувшаяся с Леной Кононовой.

– Вот теперь можно и по рюмочке за успех нашего дела, – опять предложил Штолев.

В этот раз предложение было встречено с энтузиазмом – хотя вино и крепкие напитки всегда стояли в баре малой гостиной Красного-один, алкоголь употреблялся довольно редко. Просто не до выпивки было – столько сверхинтересной работы. Конечно, женщинам по определенным причинам налили чисто символически, но это сейчас не имело особого значения.

– И как, Лев Давыдович, первое впечатление? – спросил Сахно, когда Рапопорт наконец-то оторвался от краткого описания истории и возможностей открытия, а также ближайших планов.

– Знаешь, Саша, нечто такое я уже давно предполагал. Кстати, а для кого составлялся этот документ? – старый миллиардер снял очки и ткнул изящной тонкой оправой в гриф «Особой важности»[18].

– Только для высших государственных чиновников, которые будут связаны с работой в Особой экономическо-производственной зоне.

– Значит для Военного совета. Тогда зачем ты мне эту бумагу показал?

– А как вы думаете? – выражение на лице Александра Юрьевича было несколько загадочным.

Рапопорт посмотрел зятю прямо в глаза, тяжело вздохнул и ответил:

– Даже не надейся. Стар я уже для таких игр.

– Каких таких? – тут же парировал Сахно. – Вы отлично руководите огромной корпорацией. Здесь же, – он ткнул незажженной сигаретой в лежащий на столе документ, – от вас требуется то же самое – общее руководство. Причем на правах министра и зама премьера, плюс все возможности нашей команды – от апартаментов в Красном, хотя это вас вряд ли прельстит, до эвакуационного браслета с портальным терминалом. И работа будет не просто бабки заколачивать – я, вообще-то, уже заметил, что это давно вам приелось, но все-таки доставляет некоторое удовольствие, – а приносить пользу своей стране.

Рапопорт хмыкнул и демонстративно изобразил кряхтение.

– Вот только не надо жаловаться на старость и плохое здоровье. Наташенькин дед – ваш отец, земля ему пухом – дожил до восьмидесяти трех лет. И почти до конца был в прекрасной форме. А ведь всю войну прошел инженером сначала танкового полка, потом дивизии. Два ранения. У нас, по сравнению с тем поколением, войн практически не было – ни голода, ни холода, как им и благодаря им, терпеть не пришлось. Персонально же ваше здоровье Наталья проверяет регулярно с помощью портального томографа – вы уж извините, что без спроса – и даже одну мелкую операцию провела – сосудик какой-то почистила. Тромб образовываться начал, его в профилактических целях и изъяла. Ну так что, Лев Давыдович, работать будем?