Раскинулось море широко - Белоусов Валерий Иванович "Холера -Хам" - Страница 76

Вероятно, это были японские эсминцы, первая блокадная линия.

В 21 ч. 50 м. повернул на О и шел средним ходом, в расчете встретить большие блокадные корабли.

В 23 ч. 30 м. повернул корабль на обратный курс, с тем чтобы к 4 час. утра успеть вернуться в гавань, идя под берегом, со стороны полуострова Хайси, если не будет благоприятной встречи с противником.

В 0 ч. 15 м. при дальности и плохой видимости в 20 каб. был замечен большой силуэт, идущий контркурсом.

Повернув на параллельный курс, оценил ход цели в 8-10 узлов, курс О и по двум мачтам и одной трубе решил, что имеем дело с одним из броненосцев береговой обороны.

Иду на перехват цели. Принял решение атаковать.»

… На дистанции в 900 метров вражеский корабль уже хорошо различался на фоне чуть светлеющего неба… Лейтенант Бруннер не зря заходил с юга – там было темнее всего…

- «О-о-о, колоссаль! Дас ист фантастиш! Ребята, мы берём его! Торпедная атака, полный вперёд!»

Под носом у миноносца поднялся белый бурун пены… видимо, на вражеском корабле его заметили – потому что над чёрными волнами разнёсся тревожный звук горна…

Но было поздно – с дистанции 300 метров взблеснули красные отблески трёх-торпедного залпа… последовательно, с интервалами в 10 секунд между выстрелами.

Мучительно долгие минуты ожидания… ледяная рука ужаса – неужели промах? И наконец!

Огненный столб взрыва, поднявшийся почти на сто метров…

Сильнейший взрыв буквально разорвал атакованный корабль на две части. Осколки летели на такое расстояние, что после падения их на палубу и на прожектор S-90 команда последнего бросилась под укрытия.

«Хох! Зиг хайль!» – и миноносец, рассекая окрашенные кровавыми бликами огня белопенные волны, рванулся к Циндао…

Этот огненный обелиск для 23 японских офицеров, в том числе и командира, 5 кондукторов и 243 человек команды, наблюдали одновременно с палубы «Херсона», уходящего из Циндао – и с мостика «Ангары», в Циндао направлявшейся…

… В Богоспасаемой Вильне было храмов православных двадцать восемь, храмов католических ровно двадцать (в том числе особо почитаемая часовня Остробрамской Божьей Матери), а также лютеранская кирха, молельный дом кальвинистов, мечеть и… синагога, правильно! Куда уж без неё…

И во всех храмах шли сегодня молебны о даровании победы и одоления неприятеля для Русского оружия…

Однако о совсем ином мечтали в виленских учебных заведениях – кроме, само собой, местного юнкерского…

В учебных заведениях Виленского УчебнАго округа – как в пригородном Михайловском железно – дорожном техническом училище, так и в городских, среди которых были две мужских гимназии, женская гимназия, реальное – оно же Высшее начальное мужское, Мариинское высшее женское училище, два учительских института – обычный и еврейский, коммерческое училище, рисовальная школа, православная Литовская духовная семинария, католическая духовная семинария, мужское и женское епархиальные духовные училища и много -много других рассадников разумного, доброго, вечного, общим числом до шестидесяти – было нехорошо.

Очень нехорошо.

… В накуренном до синевы воздухе жалобно зазвенел колокольчик:«Господа, тише! Ну будьте же сознательны! Послушайте! Успокойтесь!»

Однако собравшиеся с Большом зале Педагогического Музея «господа», ошалевшие от чувства свободы – вовсе не собирались успокаиваться… ещё бы! Вместо гнусной латыни или скучной алгебры, вместо надоевшей бухгалтерии или проевшей плешь гомилевтики – они в учебное время! На законных основаниях, с дозволения преподавательского состава и педагогического совета! Собрались сюда, как взрослые! И здесь можно картинно курить, поправляя несуществующие усики (пушок на верхней губе), искоса заглядываясь на круглые коленки и топорщащиеся на груди коричневые фартуки сконфуженно хихикающих и поминутно краснеющих гимназисток и отчаянно, отважно старающихся СООТВЕТСТВОВАТЬ епархиалок…

Заседающие в президиуме, за стоящим на невысоком подиуме, покрытом зелёной бархатной скатертью столом представители Комитета – тощий, долговязый, неуклюжий, всклокоченный, похожий на цыплака, причём уже три дня как скончавшегося от куриного поноса – гимназист; звероватый, заросший по плечи дурным волосом, великовозрастный – бурсак с пудовыми волосатыми кулачищами и синей щетиной на абсолютно разбойничьей роже (вот ведь кому-то повезёт с приходским батюшкой – заранее позавидуешь); и – даже по виду – исключительно хитрожопый, кругленький, толстенький, масленый, как блин – «коммерсант»… походили на неумелого ученика чародея, который демона вызвать-то вызвал, а теперь очень опасался, что указанный демон может его просто сожрать…

«Ну господа! Тише, тише! Слушайте! „ – голос гимназиста сорвался на предательский фальцет…

„А НУ, ХЕВРА, МОЛЧАААТЬ!!“ – протодьяконским басом проревел семинарист. В зале наступило минутное затишье… Воспользовавшись им, председательствующий (видимо, так, потому что именно он сидел в середине и держал в руках колокольчик) продолжал:“

Господа! Мы собрались сюда…»

«Чтобы всласть побузить!»

«Господа, будьте же серьёзными! Мы собрались сюда, чтобы выработать совместную программу…»

«Чего там вырабатывать-то! Учиться вместе с девками! И никакой латыни!»

«Какие мы тебе девки, остолоп? Сначала сопли утри – распустил до нижней губы… и ещё нас спроси сначала, захотим ли мы с тобой, сопляком, за одной партой сидеть? В принципе, мы не против совместного обучения…»

«И чтобы пиво в гимназическом буфете! И чтобы курить в коридорах!»

«Правильна! И никакой латыни!!»

«Нас, „внучков“ – вышеначальников, ваша, „сизари“, латынь не волнует! Нам, чтобы форму отменили, и разрешили ходить в классы в домашнем…»

«Правильна! И никакой латыни!»

«Господа, господа…»

«Какие мы тебе господа? Мы – товарищи!!»

«Правильна, товарищ! Даёшь свободу! Долой латынь!»

«Госп… товарищи! Ну я прошу вас… дело крайне серьёзное… сейчас перед вами выступит товарищ Феликс!»

Из-за бархатной портьеры неслышно выступил худощавый, с длинным лицом, увенчанным узкой козлиной бородкой, относительно молодой человек в студенческой тужурке… он провёл по залу своими узкими, ледяными глазами, и под его змеиным взором бузотёры и крикуны мгновенно замирали – как будто с класс внезапно вошёл школьный инспектор… или в клетку с белыми, пушистыми кроликами медленно вполз огромный удав…

Товарищ Феликс поднял вверх узкую, белую ладонь с тонкими, изящными пальцами ксендза… зал замер…

- «Товарищи… вы есть избранные от своих учебнИй заведЭний… мы, социал-дэмократы боЛшевики, приветствуем вас от лица революСионный студенчество!»

Снова подняв вверх руку, он погасил вспыхнувшие было аплодисменты…

«Царский рЭжим снова влопался в преступнИй авантюрьера… все честнИй и дэмократический стьюдент Россияния есть протестовать! Ви, завтрашний стьюдент, не должны оставайся вне политика! Ви должен протэстовать, призывать бастовать и сами бастовать! Поражение царя – есть победа революшн!! Долой царски авантюрьера! Долой царья!»

«Урра!! И долой латыыынь!!!»

«Стойте, стойте, господа… так нельзя…» – из глубины зала протискивался курносый, веснушчатый юноша в серой курточке ремесленного училища и потёртой фуражке с чёрным околышем…

«Господа, имейте же совесть! На нас ведь напали! Крейсер „Варяг“, в далёких водах Японского моря, грудью встал за Русь, за Отчизну… погибли русские люди! Простые матросы! И сейчас, на батареях Порт-Артура, как некогда в Севастополе…»

Товарищ Феликс что-то шепнул на ухо председателю собрания… тот сунул два тощих пальца в лягушачий рот и громко свистнул… ученик «ремеслухи» недоумённо обернулся… в этот момент кто-то накинул ему на голову гимназическую шинель…

«Бейте его, это переодетый жандарм! Провокатор!!»

Били провокатора долго и страшно… пинали ногами, охаживали специально принесённой кочергой… гимназистки румяные старались ударить носками модных сапожек промеж ног – а кому не доставалось – те просто визжали и плевались…