Раскинулось море широко - Белоусов Валерий Иванович "Холера -Хам" - Страница 42

«Не надо доску! Мон дьё, мы же цивилизованные люди… яйца!»

«И много?»

«Семьдесят пять миллионов штук…»

Вот так и случилось то, что в последствии было названо – «Оставили самураев без яиц!»

Да, задержание транспорта немедленно отозвалось буквально на каждой японской кухне. Это был прекрасный пример успешной экономической войны против Империи Восходящего Солнца, когда одиночный вспомогательный крейсер единственной своей акцией может нанести серьезный урон целому государству.

Погрузив в холодильники и ледники сколь возможно «диэтического» продукта, «Херсон» продолжил путь на Родину… а «Бретань», ведомая призовым экипажем во главе с мичманом Посоховым, направилась под собственным французским флагом – прямо в Порт-Артур!

Забегая немного вперёд, скажем, что военно-морской суд, возглавляемый злобным по жизни Виреном, постановил конфисковать и груз, и судно. Впоследствии «Бретань» была отправлена в союзный Циндао, где вооружена, переименована в «Атлантис»… впрочем, к этому мы ещё вернёмся.

«Не могло этого быть! – пишет Взыскательный Читатель – В 1904 Вирен адмиралом не был и решать вопросы призового права ему не по чину…»

Однако же именно капитан первого ранга Роберт Николаевич Вирен, командир крейсера «Баян», председательствовал в начале 1904 года в Артурском призовом суде… может, от того, что он был «флажком» контр-адмирала князя Ухтомского? И князь делегировал ему ряд своих служебных обязанностей?

Честно говоря, Вирен сначала хотел гуманно ограничиться только конфискацией груза, но после того, как европейский «общечеловек» публично назвал его грязным пособником грязного пирата – немножечко вышел из себя… болезненно чистоплотный, как все немцы, таких инсинуаций не стерпел, а потому начал много и горячо говорить, размахивая руками… из литературных слов Янчевецкий, корреспондент «Нового Края», сумел записать исключительно:«Вот… именно… поэтому… и… повешу… лягушатник… на… поганая… верёвка… фершейн?»

Однако быстро успокоился, попил водички, в сердцах откусив край чайного стакана, и ограничился конфискацией всего, что возможно…

Глава двенадцатая. «La femme fatale»

Хороший вкус – если верить российским модным журналам 1900 года – отличало также умение подбирать ткань и фасон в соответствии с предназначением будущего наряда.

Русская дворянка вполне могла принимать гостей в «парадном неглиже», но ее «неприбранность» должна была быть тонко продуманной. В утреннем капоте или шлафроке, сшитом из легкой, светлой ткани, позволительно было выйти к завтраку и даже принять в раннее время неожиданного гостя. Однако и капот, и шлафрок уже считались неуместными после полудня.

Дневное домашнее платье чаще всего шилось из кашемира коричневого или гранатового цвета; а кашемир – это тончайшая шерстяная ткань из шерсти горных козочек далёкого Кашмира!

К концу XIX в. в гардеробе обеспеченных горожанок появились особые наряды, предназначенные для домашних приемов гостей. Они отличались от вечерних и бальных туалетов меньшим богатством использованных тканей, меньшей пышностью декора, так как должны были производить впечатление прежде всего удобных, носимых как бы повседневно. Однако они практически не отличались одним – ценою…

Часто такие домашние, «будуарные» платья кроились из целого куска материи и делались более свободными, чем для выхода на улицу. Прическа, вершившая домашний вечерний наряд, исключала использование богатых украшений, цветов или перьев; наиболее уместными считались черепаховые гребни, шпильки и изящная небрежность двух-трех «случайно выбившихся» локонов.

Для выхода на улицу и для визитов модные журналы рекомендовали иметь особые дополнения к нарядам, так как выходить на улицу в том же платье, в каком ходили дома или предполагали быть в театре – считалось дурным тоном. Одним из таких дополнений могла быть короткая пелерина, «тальма» или, например, шарф с подобранной в тон шляпкой и перчатками, не говоря уже о разнообразной верхней одежде (пальто, казакинах, манто и тому подобных милых пустячках).

Увы! Владивосток был ужасен именно тем, что практически ежедневно в порт приходили пассажирские пароходы из Америки и Европы – привозящие для «Кунста и Альберта» новые «веяния палящего хамсина» последних изысков, с метками известнейших парижских кутюрье… пошитых в Шанхае и Кантоне… (Уже тогда! О времена, о нравы… )

Не говоря уж о том, что ежедневно из почтового вагона московского экспресса выбрасывали на перрон пачки иллюстрированных модных журналов…

Самым модным силуэтом в этом сезоне считался стиль «амфоры», для чего баску, шарф или «тюнику» драпировали спирально вокруг фигуры. Идеальной драпировкой являлись также меховые или страусовые боа.

Дамы и барышни, следуя новой моде, заказывали платья с высоким глухим воротником-стойкой или же, наоборот декольтированные, открывавшие ставшие вдруг модными худые ключицы.

Чаще других материалов использовались атлас и матовый, шуршащий шелк-муар, воспетый Королём поэтов, который без излишней скромности писал:«Я – гений, Игорь Северянин…». Платья из муара глухо и плавно колебались, подобно волнам, смущая слабые мужские умы…

Типичными цветами стиля модерн считались водянисто-зеленый, серо-зеленый, пепельно-серый, черный в сочетании с лиловым или лиловато-сиреневым, а также, по контрасту, с огненно-рыжим.

Струящиеся платья и костюмы для визитов дополнялись своеобразными шляпами с огромными полями шире плеч или, наоборот, маленькими восточными тюрбанами с прикрепленной надо лбом отделкой, поставленной вертикально.

Скользящая походка, бледное лицо с подведенными трагической синевой глазами и томный голос считались исключительно хорошим тоном.

«Какая изящная немочь!» – говорили подруги, глядя на супругу капитана фон Бреннера…

Увы! Не знали они, каких мучений стоило Елизавете Сергеевне, урождённой Пряжкиной, согнать со щёк своих природный, здоровый мещанский румянец… сколько уксуса пришлось выпить, какие немыслимые «диэты» вытерпеть, чтобы согнать запасы жирку с проблемных мест… (Что только над собою женщина не сотворит – качает в ужасе головою автор… потому что вкусы у автора самые плебейские!)

Но теперь – о, теперь! Елизавете Сергеевне удалось достичь над собственной натурой почти полной победы…

«Лизанька, нам надо серьёзно поговорить…»

«Мм-да!»

«Мы живём не по средствам!»

«Мм-рак!»

«Я получаю вместе с дальневосточными надбавками сто сорок рублей, квартирных двадцать два рубля семьдесят копеек, на конюшню шесть, на отопление двадцать пять рублей в год…»

«Жж-уть!»

«А счет от от портного – на пятьдесят рублей!»

«Мм-да!»

«Лизанька, тебе, солнышко, следовало бы…»

«Ты толстый и глупый парниша!»

«Я попросил бы… Кто там еще?!»

«Извините, господин капитан, ежели помешал Вашей приватной беседе… но мы к Вам по неотложному делу…»

«Что такое? Кто Вы такой, что Вам от меня надо…»

«Я, видите ли, из полиции…»

«Позвольте Вам выйти вон! Все вопросы – только через разрешение военного губернатора Приморской области генерал-майора фон Флуг… хр-хр…»

«Я тебе дам фона-барона, сволочь ты такая, продажная… где карта?»

«Владимир Иванович, отпустите Вы его Бога ради, удушите последнего свидетеля… не извольте визжать, барышня! Без Вас тошно. А Вы, господин ШТАБС-капитан, будьте уж так любезны, уделите нам пару минут Вашего драгоценного внимания, лицам, старшим Вас по чину…»

«Где карта, сволочь?»

«Да хватит Вам его трясти, Владимир Иванович, шею ему свернёте… эк Вас расследование-то увлекло! Что значит, новый человек – сплошной энтузиазм, огонёк в работе… не рекомендую запираться, уважаемый господин фон Бреннер… мой невольный коллега – человек горячий, увлекающийся, законных процессуальных тонкостей не знает, а подноготную – узнать очень стремиться… а Вы знаете, что такое подноготная правда? Это когда под ногти щепочки такие специальные загоняют…»