Марсианин - Богатырев Александр Николаевич - Страница 12

Для многих из нас было именно так.

Восторг первых суток быстро прошел, и настали будни. Эксперименты, наблюдения, профилактика корабля, физкультура и медконтроль. Уже через двое суток полета Земля съежилась до малюсенького шарика диаметром в один градус дуги.

А через две недели Земля и Луна стали похожи на пару очень ярких звезд. Уже сам диаметр лунной орбиты был едва-едва больше диаметра полной Луны, какую ее видим мы с Земли. Только очень хорошо приглядевшись, можно было заметить два маленьких полумесяца. И тут наступил еще один психологический рубеж. Мы все больше и больше осознавали, что на этот раз мы действительно один на один с космосом.

Наверное, примерно то же самое ощущали первые космонавты, вышедшие за пределы земной атмосферы. У них тоже было очень серьезно – небольшая поломка или отказ аппаратуры вполне могли их обречь на гибель. Это сейчас, как мы его называем, Приземелье очень хорошо обжито, и если у кого-то что-то не заладится, то в течение максимум суток до них доберутся спасатели. У нас было так же, как и у первопроходцев космоса. Может, мы ими и являлись? Ведь первая пилотируемая экспедиция на другую планету… Возможно… Лететь черт-те куда, в малюсенькой скорлупке, хорошо осознавая, что тебе, кроме тебя самого, никто не поможет…

И именно из-за возможности отказов на корабле предполагалось изначально послать не один, а два корабля, чтобы в случае чего второй мог прийти на помощь терпящему бедствие. Это сейчас, когда у Марса висит орбитальная станция и там целых два челнока, которые в случае экстренной ситуации вполне можно снарядить как перехватчик терпящих бедствие, – можно быть спокойным.

Тогда же этого не было. Мы были именно предоставлены самим себе, и все зависело от нас. Многие, с кем я впоследствии беседовал здесь, на Земле, представив эту тотальную оторванность от Земли, чувствуют себя очень неуютно. Но мы восприняли это весьма легко. Нас тренировали и нас отбирали по части психологической устойчивости к таким стрессам.

Как это воспринималось именно мной? Да, собственно, никак! Как еще один ФАКТ нашего полета, нашей работы. Ну вот просто ФАКТ, и мы ПРОСТО живем и работаем.

Ведь если постоянно пугать себя тем, чего не случилось и, возможно, никогда не случится, согласитесь, можно свихнуться! И на хрена нам это?! Будем решать проблемы по мере их возникновения.

Вот вы тоже ПРОСТО смеетесь, а наши и особенно не наши «журнылы» меня этими расспросами про наше психологическое состояние натурально упарили!

Ну, нормально мы себя чувствовали, нор-маль-но! Даже дурачились. Довольно часто.

Да-да! Тот эпизод, кстати, что после часто крутили по ТВ, был один из первых. Заснял его опять-таки наш доктор Цай.

Вообще невесомость весьма благодатная почва для изобретения разных хохмочек. Я тогда выдул из «чайника» большой шар «чаю» и с диким выражением лица пытался тот шар «обкусить». Вся экспедиция хохотала так, что корабль трясся, от носа до реактора.

Вон, даже камера в руках доктора часто прыгает.

На втором месяце полета «звезда по имени Марс» стала заметно ярче и крупнее, а Земля с Луной изрядно потускнели. Мы нет-нет да и поглядывали на нее через иллюминаторы. И наши мысли как-то сами собой все больше и больше стали переключаться на то, что нам ТАМ предстоит сделать. И вот тут-то наш знаменитый доктор выдал то, о чем ни на Земле, ни тут, на корабле, даже не подумали. А соображения были элементарны и просты как валенок.

Это было после ужина, мы обсуждали прошедший день и планы на завтрашний. А он сказал следующее:

«Вот посмотрите: флаг СССР – красный, флаг КНР – красный, песок на Марсе – тоже красный. Установка флагов будет сниматься и транслироваться на Землю. А будут ли видны на видео, на фоне красного песка, красные же флаги?»

Быстро прикинули и пришли к выводу, что будут хорошо видны только флаги СЭВ и ООН.

Облом!

Посовещались и решили для всех флагов сделать окантовку из золотисто-желтой фольги. Для всех, чтобы никто не обиделся.

Когда это «историческое решение» было принято? Гм… на сорок третий день полета.

А вообще быт и работа на нашем корабле «Антарес» мало отличались от таковых на орбитальных станциях. Одно отличие от них – мы в межпланетном пространстве, и в иллюминаторе только звезды и Солнце.

Вход в сферу действия Марса, торможение и выход на орбиту прошли как по маслу. ЦУПовская программа нас аккурат к спускаемому аппарату вывела. Четко вывела. Здорово! А то мы приготовились было долго маневрировать, чтобы к нему на его орбите вырулить.

Ну, вы знаете, что до нашего старта были сделаны несколько чисто грузовых пусков автоматов к Марсу по гомановским траекториям. С ними прибыли грузы, необходимые для создания станции, ну и сам спускаемый аппарат. Так как предполагалась его длительная эксплуатация, то он был большой, толстый и с атомным движком.

Телезрители видят этот злосчастный спускаемый аппарат по имени «Ласточка», скользящий в тишине на фоне простирающихся далеко под ним марсианских ландшафтов. Видят, как он медленно вырастает, как стабилизируется, как мы с ним, наконец, стыкуемся.

А для нас всех это время как затянувшийся старт спринта. Ведь окно старта обратно на Землю при параболических траекториях очень мало. Это при полете через Венеру время ожидания – до восьмидесяти суток. А у нас тут все впритык получалось.

За это время надо высадиться на Марсе, построить Базу, оценить ее с точки зрения безопасности проживания, заселить ее первым экипажем и в срочном темпе умотать. И на все про все – неделя.

Вы скажете, что реально там у нас было почти двенадцать дней, но те пять дней на разные неожиданности и неувязки прибавлялись.

Так что, когда гидравлика еще только стягивала наши корабли, мы все – первая группа высадки – уже выстроились у люка шлюза.

Всего трое: второй пилот Леха Шатилов, механик Ли Чао и я. Наша задача самая почетная и самая тяжелая. Не просто высадиться на Марсе, но успеть собрать и запустить первый модуль постоянной Базы.

Следующим шагом программы был старт «Ласточки» с Марса с двумя людьми на борту. Я остаюсь и спешно демонтирую вторую секцию модуля, что оставляют на Марсе, просто отстегнув от «Ласточки», и подсоединяю к Базе, уже окончательно, мой любимый ядерный реактор.

Следующим рейсом прибывают уже восемь человек, а отбывают двое – я и пилот.

Шестеро оставшихся принимают грузовик с еще четырьмя секциями и присоединяют их к Базе.

Последний рейс «Ласточки» чисто страховочный – с корабля вниз спускаются контейнеры с разнообразными запасами, и если что пойдет на Базе наперекосяк – «Ласточка» забирает экипаж на орбиту. Вот так это выглядело в планах.

Где, по мнению всех специалистов, было самое узкое место? Элементарно! Посадка грузовика с недостающими секциями Базы. Если автоматика выкидывает коленце – он может сесть слишком далеко. Вот в этом случае и нужен был третий рейс. Рейс, когда неудавшихся «зимовщиков» поднимают на орбиту и увозят обратно на Землю.

Ну а пока, как только открылся люк, мы спешно обмениваемся рукопожатиями с остающимися и ныряем в спускаемый аппарат.

Последнее впечатление перед закрытием люка: доктор машет рукой и показывает по-нашему – большой палец.

Ну, доктор есть доктор, он за нами всеми поспевал…

Закрываются люки, и мы разлетаемся по своим местам. Только пристегнулись – пошла расстыковка.

– Садимся на автомате? – уточняю я у Алексея.

– Да, а на последнем этапе, если понадобится, доверну вручную.

Координаты места посадки давно уже заложены в бортовую ЭВМ «Ласточки». Поэтому наша задача чисто контрольная. Основная работа для нас там, на поверхности.

К тому же в районе посадки стоит с радиомаяком наш давешний «Марсоход». Именно на него автоматы «Ласточки» и будут наводиться на заключительном этапе спуска.

Сели мы тютелька в тютельку. Автомат сработал великолепно. И вообще…

Мне очень понравилось, как наша посадка выглядела со стороны телекамеры «Марсохода».