Танкист на «иномарке». Победили Германию, разбили Японию - Лоза Дмитрий Федорович - Страница 2

После Стройнов рассказывал:

– Когда мы установили на позиции пулемет, старший лейтенант приказал мне сползать по-пластунски к машине и принести еще два магазина. Мол, нашей пары может не хватить, если завяжется тяжелый бой. Я отправился выполнять приказание… Добрался до танка, попросил Нижника подать мне два диска. Принял их. Повернулся лицом к пулеметной позиции, чтобы лечь на землю и ползти к «Брену». В сгустившихся сумерках я увидел, как командир с поднятыми руками бежал к немецким окопам. Я швырнул на траву оба магазина и помчался к пулемету. С разбегу упал возле него. Хотел передернуть затвор, чтобы открыть огонь, но его на месте не оказалось – он валялся на лугу чуть поодаль. Схватил. Поставил на место и, когда взводный уже подбегал к вражеским окопам, хлестанул длиннющей очередью – попал. Орлов завалился в окопы к немцам. В нервном возбуждении продолжал нажимать на спусковой крючок, пока не кончились боеприпасы…

Экипаж был снят с танка и расформирован. Ему вменялось в вину то, что он не предотвратил побег командира. А что они могли сделать? Подлец, все предусмотрел, расставил своих подчиненных так, что они не видели начала его действий…

Иван Решняк слушал меня внимательно, не перебивая. Когда я закончил, спросил:

– Так, Дмитрий, ты не знаешь дальнейшую судьбу экипажа Орлова? Хорошо бы еще одного свидетеля найти!

Моя улыбка немного разозлила капитана.

– Чего усмехаешься?! Дело серьезное. Решается судьба человека!

– Не вопрос! Павел Нижник – радист экипажа Орлова – все еще служит старшим писарем штаба батальона.

– Зови его сюда!

Через считанные минуты старший сержант Нижник входил в кабинет контрразведчика бригады. Капитан коротко ознакомил его с документом, прочитанным ранее мне, и попросил рассказать о том, как старший лейтенант Орлов сдался врагу…

В наших монологах больших расхождений не оказалось. Решняк был доволен и попросил нас через два-три дня принести ему письменное изложение событий 18 сентября сорок третьего года, что мы и сделали…

Где-то через месяца полтора Иван Григорьевич звонит мне:

– Дмитрий, бери Нижника и приходите ко мне. Есть интересная информация об Орлове.

Вот что нам стало известно из новых материалов, присланных бригадному контрразведчику… Когда Орлову прочитали и показали наши свидетельства, он побледнел. Несколько минут не мог говорить. Понял – он разоблачен. Нашлись-таки очевидцы тех событий. Надеяться ему было больше не на что, и он не стал скрывать свою «биографию»…

В середине сорок второго года попал в плен, был завербован и прошел необходимую подготовку в разведывательном центре под Берлином. В конце этого же года через Иран был заброшен в Советский Союз. Прибыл в город Горький с документами из госпиталя, где и попал в нашу 233-ю танковую бригаду.

После сдачи в плен 18 сентября сорок третьего года находился на излечении в немецком госпитале – Стройнов перебил ему правую ногу… После окончания лечения почти восемь месяцев проходил подготовку в разведцентре, готовившем разведчиков для работы в послевоенное время. Затем немцы поместили Орлова в концлагерь, организовали ему с группой пленных побег. В ходе преследования беглецов часть из них была уничтожена, а троих оставили в живых, как свидетелей «отважного» поступка офицера-танкиста, который не только сам вырвался из фашистских застенков, но и помог это сделать нескольким соотечественникам…

Орлову предписывалось: устроиться на жилье, где он пожелает (как известно, он поселился на Украине); ударно трудиться; после окончания войны явиться в военкомат, где рассказать о пленении вследствие тяжелого ранения. Пройдя проверку, требовалось продолжать честно и усердно работать. На начало ведения разведки и ее характер должна была поступить соответствующая команда…

В «яблочко»

Наступление на Рославль продолжалось. Побег старшего лейтенанта Сергея Орлова к немцам камнем лежал на душе – я все время ждал вызова в «Смерш». Однако контрразведчики продолжали разбираться с экипажем, а до меня очередь пока не дошла. А может, непрерывные бои не позволяли вызвать командира роты?..

22 сентября. Медленно продвигаемся, ведя бои за каждую деревню. И вот, выбив противника из очередного опорного пункта, моя танковая рота преследует вражескую пехоту, откатывающуюся на север по проселочной дороге через небольшое картофельное поле. Гусеницы «Матильд» с трудом проворачиваются, и мы движемся со скоростью пешеходов – надо уже останавливаться и очищать ходовую часть от грязи. Ко всему прочему то ли по чьему-то злому умыслу, то ли по недосмотру снабженцев к 40-мм пушкам «Матильд» подвезли только бронебойные снаряды – «болванки». Осколочных снарядов в боекомплекте не оказалось. То есть танк мог успешно вести борьбу с бронированными целями и с пехотой пулеметом на действительную дальность его стрельбы. Однако расстояние между «Матильдами» и неприятелем возросло до 800—900 метров, что делало его огонь малоэффективным.

Группа из десятка гитлеровцев вышагивала по полю левее дороги. Видя, что мы не стреляем, два верзилы из этой группы остановились и, спустив штаны, начали показывать нам свои задницы. Дескать – на, выкуси! Немец – в коломенскую версту ростом – даже ухитрялся, наклонившись, просовывать голову между расставленных ног и довольно, с захлебом, ржать…

На Украине, откуда я родом, такой «показ» является оскорблением самой высокой степени. Может, они просто обнаглели и уверовали в свою безнаказанность, а может, от Орлова знали, что я украинец, и решили «достать» до печенок? Не знаю…

Мой командир орудия сержант Юрий Слобода неоднократно просил меня:

– Ротный, разреши, я им засажу! Я его успокаивал:

– Не будешь же ты по каждой жопе бить бронебойным, да и осталось их 15–17 штук. А когда подвезут пополнение боеприпасов – неизвестно. Наберись терпения…

Ободренные безнаказанностью, «артисты» вошли в раж. Какие только «коленца» они не выдавали! И задом, и передом… Терпение мое наконец лопнуло:

– Юра, бей!

При очередном «спектакле» немцев, в котором участвовали уже трое «артистов», Слобода скомандовал механику-водителю:

– Короткая!

На секунды «Матильда» застыла на месте. Юрий схватил в перекрестие прицела самого высокого фашиста с достаточно объемной «хлебницей». Бронебойный снаряд попал точно в «яблочко», разорвав «актера» в клочья. Бесформенные куски его тела разлетелись в разные стороны. Оставшиеся в живых фрицы кинулись врассыпную… Как они смогли, улепетывая, подобрать штаны? Удивительно!

…Гнали мы неприятеля до наступления темноты. Бежал он прытко и больше «показов» не устраивал.

На следующий день, когда до Рославля оставалось рукой подать, сопротивление противника резко возросло. Видать, успел подтянуть резервы… В полдень мой танк был подбит, а я – тяжело ранен и отправлен в госпиталь, откуда вернулся в свою бригаду только через три месяца.

Находясь на излечении, нередко думал: «Слава богу, ранили! А то не избежать бы мне неприятного разговора, а возможно, и наказания за ЧП в роте – побег Орлова. А так командование корпуса за бои на Смоленщине наградило меня орденом Отечественной войны 2-й степени». Трудной была моя первая боевая награда!

Дорогие боевые ордена

Коль уж речь зашла о наградах, расскажу, как награждали в нашей бригаде. Порядок представления отличившегося в бою к награждению был следующий: в штабе батальона составлялся наградной материал, в котором кратко описывался подвиг представляемого к награде, что он конкретно совершил (сколько врагов уничтожил, какое количество огневых средств противника подавил и т. д. Надо сказать, что цифры немецких потерь, кроме количества подбитых танков, частенько брались, что называется, «с потолка») и награждения каким орденом достоин. К примеру, меня представили к награждению орденом Отечественной войны 2-й степени, право на награждение которым имел командир корпуса. Подписанный комбатом наградной лист поступал к командиру бригады, который писал заключение: «Достоин награждения орденом Отечественной войны 2-й степени», подписывал и ставил печать части. Далее материал направлялся в штаб корпуса, где готовили приказ по корпусу о награждении отличившихся танкистов, артиллеристов, пехотинцев в недавних боях. Надо сказать, что эта процедура проходила очень быстро – война есть война. Сегодня фронтовик жив, а завтра он может быть в госпитале или в земле сырой. Было немало примеров, когда тот или иной командир (командующий) сразу награждал особо отличившихся воинов, прямо на поле боя, а соответствующие документы оформлялись позже. У нас – в танковых войсках – известие о таком срочном награждении военачальник передавал посредством радиосвязи, так что все подчиненные узнавали об этом сразу. После подписания приказа о награждении командиром корпуса готовились выписки из него, для каждой части подбирались соответствующие награды и передавались в подчиненные штабы…