Только ты - Лоуэлл Элизабет - Страница 18

Когда Этан запротестовал, Ева нагнулась и ласково заговорила с ним. Вскоре ее искусные руки смыли все мыло.

– Ну вот, мой сладкий. Не надо сердиться. Я сейчас в момент вытру тебя, и тебе будет тепло. Видишь? Вот и все.

Ева сдернула со своего плеча полотенце, завернула в него крепенького малыша и подняла над ванной. Она усадила Этана на лавку с таким знанием дела, за которым стояла целая история. Одновременно она легонько дергала Этана за пальцы ног и декламировала стишок – старую считалку, о которой не вспоминала несколько лет. —…А у этого поросеночка нет ничего…

Этан гукал от удовольствия. Игра в поросеночка была у него одной из самых любимых, почти как игра в кукушку.

–…А этот поросеночек визжал ви-ви, ви-ви…

Смеялся Этан, смеялась Ева. Закутав малыша в полотенце, она взяла его на руки, прижала и поцеловала.

Закрыв глаза и погрузившись в воспоминания, Ева покачивала Этана, мысленно переносясь в те годы, когда она мечтала о собственном доме, собственной семье, о ребенке.

Через некоторое время Ева почувствовала, что на кухне установилась полная тишина. Она открыла глаза и увидела, что Виллоу доброжелательно улыбается ей. Рено смотрел на нее так, словно никогда не видел, как женщина нянчит ребенка.

– У вас это очень здорово получается, – сказала Виллоу.

Ева положила Этана на лавку и стала деловито и весьма искусно его пеленать.

– В сиротском приюте всегда были малыши, – пояснила Ева. – Я воображала, что это мои… моя семья.

Виллоу сочувственно ахнула.

Рено прищурился. Он не знал, как остановить Еву, чтобы лживые душещипательные истории не звучали в этой кухне. Ева заговорила снова, и Виллоу слушала ее, широко раскрыв карие глаза.

– Но в приюте было больше детей постарше. Когда подходил срок, самых старших отправляли на Запад. В конце концов пришла моя очередь.

– Я прошу прощения, – мягко остановила ее Виллоу. – Я не хотела вызывать грустных воспоминаний.

Ева улыбнулась своей собеседнице.

– Ничего… Люди, которые купили меня, были гораздо добрее других.

– Купили?!

Голос Виллоу, в котором чувствовалось потрясение, замер в воцарившейся тишине.

– Не пора ли Этана укладывать спать? – отрывисто спросил Рено.

Виллоу с облегчением согласилась с переменой темы разговора.

– Да, – сказала она. – Он сегодня днем плохо спал.

– Можно, я уложу его спать? – спросила Ева.

– Конечно.

Рено проводил взглядом уходящую из кухни Еву. В его глазах можно было прочитать намерение рассчитаться с ней за то, что она расстроила его добрую и доверчивую сестру.

7

Плач Этана донесся до кухни, где Ева и Виллоу заканчивали мытье посуды.

– Я займусь им, – предложил Рено. – Если, конечно, он не голоден. В этом случае дело за тобой, Вилли.

Виллоу засмеялась, выжимая посудную тряпку.

– Не бойся. Час назад я накормила его досыта.

Послышался голос Калеба, который сидел за длинным столом в гостиной, занимаясь изучением журналов Леона и своего отца, служившего топографом в армии в 1850-е годы.

– Ева, – окликнул Калеб, – вы еще не кончили вылизывать тарелки? Мы тратим уйму времени, чтобы разобраться с вашим журналом.

– Иду, – ответила Ева.

Через несколько секунд она подошла к столу. Калеб встал и поставил для нее стул рядом с собой.

– Спасибо, – улыбнулась Ева.

Ответная улыбка превратила суровое лицо Калеба в красивое.

– Пожалуйста.

Рено из дверей спальни бросил на них недовольный взгляд, который никем не был замечен. Головы Калеба и Евы уже склонились над журналами.

Без особого желания Рено направился в комнату, где Этан возмущался, что его уложили спать, когда вся семья еще была на ногах.

– Вы можете разобраться с этим? – спросил Калеб Еву, показывая на рваную страницу.

Она придвинула лампу поближе и нахмурилась над выцветшими письменами.

– Дон считал, что эта аббревиатура означает седлообразный пик к северо-западу, – медленно ответила Ева.

Калеб услышал колебание в ее голосе.

– А что думаете вы?

– Я думаю, что это относится вот к чему.

Ева перевернула пару страниц назад и показала пальцами на странный знак на поле внизу.

На нем действительно была начертана в углу аббревиатура вроде той, что встретилась на последних страницах. Буквы настолько выцвели, что разобрать их было очень трудно.

– Если это так, – сказал Калеб, – Рено прав. Это скорее Абахос, а не Платас.

Калеб открыл журнал отца и быстро перелистал его.

– Вот, – указал он. – Начиная отсюда, земля напомнила отцу об испанской седловине, но…

– Но?

Калеб снова быстро перелистал журнал и открыл карту, которую он сделал сам, соединив наблюдения отца и свои собственные.

– Это горы, которые испанцы называли Лас-Платас, – пояснил он.

– Серебряные горы, – перевела Ева.

– Да.

Возбуждение, охватившее Еву, отразилось в ее улыбке.

– Если идти этим путем, – продолжал Калеб, – издалека вершины похожи на испанскую седловину. Но то же самое можно сказать об уйме других вершин.

– А они действительно нашли серебро в Лас-Платас?

Калеб пожал плечами.

– Они нашли серебро где-то на этой стороне Великого Водораздела.

– Поблизости отсюда?

– Никто точно не знает.

Калеб показал на разбросанные гряды вершин на карте. Некоторые поднимались подобно островам от Красной Пустыни до крайнего запада, другие примыкали к Скалистым горам. У основания одной горы было отмечено крестом местоположение ранчо Калеба.

Не было никаких отметок у основания других гор, кроме вопросительных знаков в тех местах, где несколько столетий назад могли располагаться старые испанские прииски. Однако страна не была полностью пустынной. Пунктиром были обозначены пути, похожие на притоки невидимой реки, которыми, как предполагалось, испанцы шли с гор, спускались к каньонам и направлялись к югу страны, получившей название Новая Испания.

– Но здесь, – сказал Калеб, показывая в центр страны каньонов, – в неделе напряженной езды на запад, еще остались следы вьючных караванов с серебром, которые можно увидеть даже сегодня.

– Где?

– В нижнем течении реки Колорадо, – произнес Рено из-за спины Калеба. – Правда, испанцы называли ее тогда Тизон.

Вздрогнув, Ева резко подняла голову, едва не столкнувшись с Калебом.

В глазах Рено светился гнев, который тлел и разрастался с того момента, когда он из спальни увидел, как золотистые волосы Евы касались густой черной шевелюры Калеба, склонившегося над журналами.

Ева восприняла гнев Рено без удивления. Он был сердит с того момента, когда Виллоу настояла, чтобы они остались на ночь.

Что удивило Еву, так это малыш, который счастливо гукал в его сильных руках. Она отметила про себя, что с момента их приезда он почти не спускает племянника с рук.

Для человека мягкого и щедрого, каким был отец Евы, это было бы неудивительно. Но для человека типа Рено… Это поразило Еву. Суровые мужчины, которых она знавала раньше, в любых обстоятельствах оставались суровыми. Для достижения своих целей они использовали силу, и всяк был за себя.

Рено был мягок со своими родными, а Ева не строила иллюзий, что его покровительство, его мягкие шутки и улыбки могут распространяться на девушку из салуна.

По всей видимости, Рено был сердит на Еву за то, что она втерлась в доверие к Виллоу, а также за галантность со стороны Калеба. Ева чувствовала это всякий раз, когда поднимала взор и встречалась с его гневными зелеными глазами.

Но хорошо уж то, что он старался не демонстрировать свой гнев Виллоу и Калебу. Подобную сдержанность Ева не записывала в свой актив. Просто он стремился избежать вопросов, чтобы не говорить в доме сестры о девушке из салуна.

– Так мы сюда направляемся? – спросила Ева у Рено. – К реке Колорадо?

– Надеюсь, что нет, – ответил Рено. – Я слышал, что испанцы знали кратчайший путь отсюда до Абахоса. Если он есть и мы его найдем, мы сократим наше путешествие на несколько недель.