Бразилия - Апдайк Джон - Страница 24

Резкий толчок разбудил их, когда автобус, скрипя и раскачиваясь, остановился у единственной церкви какого-то городка, украшенной одиноким голым крестом на вершине искусственного фасада с вытесанными из камня жестикулирующими святыми, у которых были отколоты носы и прочие части тела. На залатанном фасаде магазина напротив остановки автобуса висели только изодранные в клочья старые рекламные транспаранты. Единственным символом коммерции была старая карга, которая продавала колосья пшеницы, поджаренные на угольной жаровне прямо на солнцепеке у беленой стены. Ее грязное платье украшал кружевной лиф, а голову венчала пластмассовая кепка с прозрачным козырьком и рекламой пива «Брахма». Казалось, будто глиняная черепица на крыше здания потрескалась и покосилась под тяжестью равнодушного неба, синего, как свежая краска.

Продвигаясь внутрь страны, они словно путешествовали назад во времени. Дороги становились уже, и все меньше автомобилей боролись с автобусом за место на шоссе. Мимо проплывали мужчины и женщины, восседавшие на ослах с огромными, как у кукол, ресницами. Машины имели прямоугольные кузова, подножки и гнутые из цельного листа крылья тех времен, когда в стране не было своей промышленности и автомобили после долгих путешествий по Северной Америке и многочисленных ремонтов поступали наконец в Бразилию. Впереди, ближе к горизонту, по дороге несся грузовик с дощатым кузовом, оставляя за собой расширяющееся облако рыжей пыли, а пастухи вакеро, одетые в кожу, были столь обильно посыпаны пылью, что их трудно было отличить от лошадей под ними и стад, которые они пасли. Да и сам пейзаж здесь, где огороженные проволокой поля не нарушали монотонности слегка всхолмленного плоскогорья, походил на пыльную темно-коричневую шкуру, которая не боится ссадин и воды, но хранит множество шрамов и потертостей. Сначала Тристан и Изабель с интересом вглядывались в однообразные пейзажи Гойаса, но через некоторое время у них защипало глаза, и они снова стали говорить о себе. Животы урчали от голода и страха перед тем, что они на себя взвалили.

— Здесь все принадлежит скоту и его владельцам, — заметил Тристан. — Я пока не вижу места для нас, как бы просторна ни была эта земля.

— Мы проехали всего лишь несколько миль, — заверила его Изабель. — А Бразилия бесконечна. Как бесконечны и наши возможности.

И все же в городе Гойания, куда они прибыли через шесть часов, безжалостная планировка улиц, расположенных по кругу и снабженных номерами вместо имен, постоянно возвращала их мыслями к автобусной станции на Авенида-Аньянгуэра. Сон урывками и нерегулярное питание начали сказываться на Тристане. Изабель упаковала в два синих чемодана много одежды и разных сокровищ, спина под оранжевым рюкзаком болела — жена тяжелым драгоценным камнем повисла на его шее. Мутными от кашасы взглядами меднокожие работники ранчо провожали на улицах ослепительно белую девушку с иссиня-черным мужчиной. Вдали от побережья индейская кровь чувствовалась сильнее. Тристан явно привлекал внимание, а в Гойании атмосфера была почти такой же, как в Бразилиа, — здесь планировщики тоже навязали податливой пустоте абстрактный узор, и потому отец Изабель казался угрожающе близким. Молодая парочка умирала от голода, однако рестораны, к которым они подходили, отпугивали их доносившимися оттуда взрывами грубого мужского хохота, стуком шпор по деревянному полу и терпкими запахами жаренной на углях говядины и дешевой пинги. Наконец они нашли на Авенида-Президенте-Варгас заведение под названием «Ресторан Дорадо», который специализировался на блюдах из рыбы, пойманной в окрестных реках и озерах. Ресторанчиком владел украинец, лысый человек со стальными зубами. Ему понравились его новые посетители, такие же экзотичные, как и он сам. Рыба Дорадо, сказал он им, особенно вкусна с соусом из бананового пюре, смешанного с толченым луком и лимонной цедрой. На десерт он порекомендовал редкий фрукт под названием мари-мари и сидел за их столиком так долго, что успел объяснить, каким образом его сюда занесло. История эта была запутанная и начиналась во время какой-то войны. Его захватили в плен во время немецкого нашествия и вынудили вступить в особые войска, которые охраняли какие-то непонятные лагеря для пленных. Он бежал, когда русские вторглись в Польшу, зная, что они казнят его как предателя и военного преступника.

— Я повидал слишком много истории, — говорил он. Каким-то образом он сумел пробраться в Бразилию. — Это счастливая страна. У нее глубокие карманы и короткая память. — Когда украинец смеялся, его старомодные железные зубы сверкали во рту, как ножи в ящике кухонного стола.

Утолив голод и восстановив жизненную энергию, Тристан и Изабель забрели в магазинчик на извилистой улочке под названием «Руа-82» и купили себе по паре востроносых ковбойских сапог, украшенных замысловатой вышивкой. Восприняв гостеприимность хозяина ресторана за доброе предзнаменование, они сели на ночной автобус, отправлявшийся на север к Гойас-Велью и хребту Дорадо.

Влюбленные очнулись от тяжелого сна и увидели, как автобус, подпрыгивая на камнях и скрежеща коробкой передач, карабкается вверх по дороге, которая превратилась в широкую грунтовую тропу. Было раннее утро. В сумерках ветки колючих кустов скребли по бортам автобуса. Оград вокруг больше не было, и автобус то и дело останавливался, чтобы пропустить стадо зебу — черных животных с опущенными ушами и нелепыми горбами. В одном месте автобусу довольно долго пришлось тащиться следом за запряженной быками повозкой, которая везла початки кукурузы под охраной босоногого мальчика лет десяти с кнутом и прохудившейся соломенной шляпой на голове. Когда рассвело, они увидели разбросанные по склонам холмов белые одноэтажные ранчо, а чуть повыше, там, где лишь небольшие расчищенные участки земли, засеянные маниокой и бобами, свидетельствовали о попытке человека бороться с пальмами, ползучими лианами, колючими кустарниками и опунтиями, стояли некрашеные хижины. То карабкаясь вверх, то устремляясь вниз, автобус шел по дороге, и голова Изабель, налитая свинцом отчаяния, покоилась на плече Тристана. Еще до полудня они приехали в городок у горного ручья; в нем почти ничего не было, кроме таверны, магазинчика и церкви с запечатанной дверью.

— Где мы? — спросил Тристан у водителя автобуса, когда пассажиры, будто по команде, которую Тристан пропустил мимо ушей, высыпали из автобуса на скользкий синий булыжник городской площади.

— Это Курва-ду-Франсес, — ответил водитель. — Дальше дороги нет.

Пассажиры постепенно расходились. Одних встречали, и воссоединившиеся пары, обнявшись, разбирали узлы, привезенные издалека, и удалялись в свои невидимые дома по протоптанным в зарослях дорожкам. Изабель подташнивало, и голова ее отяжелела после долгого путешествия; ее ошеломила та пропасть, в которую они низвергнулись. Сердце Тристана словно закрылось на замок. Ему пришлось набраться храбрости на двоих. Он должен защитить скрытые в багаже сокровища и свою пачку, крузейру. Может быть, так далеко от побережья инфляция их не достанет.

Откуда-то доносилось стремительное веселое журчанье горного ручья. Вокруг словно сгустились сумерки: высокие деревья подступали к самой площади, и солнце, как небольшая размытая язвочка, светило сквозь пелену облаков не ярче луны. Открытая дверь таверны под названием «Флор да Вида» манила к себе — только там угадывались признаки жизни и можно было укрыться от непогоды. Когда они вошли, горстка посетителей замолчала, прекратив разговор, который они вели такими громкими, резкими и гнусавыми голосами, будто старались перекричать ветер. Официантка — совсем еще ребенок, с плоским, как тарелка, лицом и столь туго затянутыми в узелок волосами, что они облегали ее голову, будто толстый слой лака, — робко подошла к ним.

— Мы с женой проголодались, — сказал Тристан, даже в этой скромной обстановке наслаждаясь возможностью называть Изабель своей женой. Казалось, будто из его тела выросло еще одно, и это сложное, неуклюжее, двойное существо внушало суеверный страх, так как обладало чудовищным чувством собственного достоинства.