Сердце мое - Лоуэлл Элизабет - Страница 9

И теперь он был уверен, что такие же чувства испытывает и Шелли. Там, в какой-то сотне футов от дороги, ведущей к ее дому, земля нисколько не изменилась с того дня, когда на ней высадились испанцы и некий капитан, приняв новый континент за землю обетованную, назвал ее Калифорнией.

Молча Кейн смотрел на удивительной красоты пейзажи, раскинувшиеся за окнами дома Шелли. Ее дом вместе с цепочкой домиков, расположенных по соседству, казался ему крохотным камешком в сверкающем на солнце ожерелье, наброшенном на безлюдные склоны Крутых вершин. Далеко внизу вьющаяся лента дороги вела к другим домам, но они были едва видны за зарослями, укутывавшими холмы.

Более яркие «ожерелья» домов расположились на других холмах, выстроившихся в высокие кряжи, от океана до высоких гор в глубине материка. Они были изрезаны узкими долинами, в которых скопления городов разрастались, поглощая землю вокруг себя.

Но здесь, на холмах, где был расположен дом Шелли, все было не так. Здесь дикая земля жила и дышала свободно.

— Неземная красота, — произнес Кейн.

Он не ждал от Шелли никакого ответа. Он даже не заметил, что произнес эти слова вслух. Кейн сосредоточенно созерцал. Он, казалось, вдыхал, впитывал в себя гармонию между домом и пейзажем.

Постепенно его вниманием стали овладевать и другие вещи, отвлекая от любования крутыми скалистыми хребтами. Сама комната была обставлена предметами меблировки, не доведенными при этом до идеального совершенства законченного гарнитура-ансамбля. Но цвет и фактура мебели, казалось, вторили гармоний пейзажа за окном. Всюду по этой просторной, залитой солнцем комнате были разбросаны различные произведения искусства.

Кейн улыбнулся и одобрительно кивнул. В отличие от Джо-Линн Шелли подбирала предметы обстановки скорее не по принципу совершенства формы, а в соответствии с тем эмоциональным настроем, который они и вызывали.

Светлый кашемировый ковер издали напоминал выложенный драгоценными каменьями прозрачный водоем. Он занимал примерно треть всей комнаты. Оставшаяся часть была украшена похожими ковриками меньших размеров, выделявшими композиционно законченные группы-островки в общем меблированном пространстве комнаты. Великолепная японская ширма с вышитыми белоснежными журавлями, сделанная еще в прошлом веке, занимала правый угол комнаты. Но были здесь и изящные ширмы меньших размеров, гармонично вписывающиеся в уютные островки пространства, образованные кашемировыми коврами.

Забыв о Сквиззи, отчаянно извивавшемся в наволочке, которую он держал все это время в правой руке, Кейн осматривал комнату. И Шелли, уже довольно долгое время сохранявшая молчание, сейчас спрашивали себя, о чем он думает, стоя перед карандашным рисунком, изображающим индонезийскую танцовщицу. Эта картинка, для пущей сохранности заключенная в золотую рамку, в своих быстрых, летящих штрихах отражала удивительную женственность и вместе с тем силу.

«А эта примитивная эскимосская костяная фигурка, изображающая старушку? Видит ли Кейн за этими грубыми чертами явную решимость и одновременно безмятежное спокойствие? — спрашивала себя Шелли. — А сейчас, глядя на блестящие выточенные фигурки арабских шахмат, очень дорогие и изысканные, способен ли он разгадать в них вечное торжество разума, праздничную игру духа? Разглядит ли он в этом дорогостоящее старинном египетском скарабее воплощение человеческого страха и набожности?» Но в это время Кейн, перестав бродить по комнате, замер перед стеклянным ларцом-витриной. Шелли затаила дыхание. Там, внутри ларца, хранилась одна из прекраснейших и любимых ее вещиц — ягуар, вырезананый искусным немецким ювелиром из огромного опала, оставленного в том же обломке горного минерала, в котором его и нашли. Этот австралийский опал излучал волшебное мерцание голубого и зеленого, сияющих искр оранжевого и золотистого оттенков его переливающихся граней. Казалось, что в этом камне разлетается на бесконечные светящиеся осколки, рассыпается и снова застывает в прозрачном серебристом облаке сказочная радуга.

Вырезая ягуара, ювелир сумел подчеркнуть в его тонких линиях всю огромную жизненную силу хищного зверя, его мощь и вместе с тем благородство. Минерал, в котором и нашли опал, был глубокого, блестящего серого цвета, словно на дикую кошку падали тени джунглей, слегка затеняя ее хищную, сильную красоту.

Уже сама эта тонкая ювелирная работа стоила огромных денег. Но камень был тем более уникальным и бесценным, что на одной из мощных лап опалового хищника искрилась рубиновая бабочка. Тонкий узор ее крыльев был выполнен золотыми нитями, и она казалась живой, присевшей на мгновение, чтобы уже в следующий миг снова взлететь.

Ювелир каким-то образом сумел придать ягуару выражение изумления и вместе с тем удовольствия. Казалось, что хищник и сам не отрываясь смотрит на крошечное рубиновое создание, на мгновение доверчиво застывшее у него на лапе, на это воплощение красоты и изящества, спустившееся с небес.

Шелли взглянула на Кейна. Подобное выражение она уже видела у него на лице — в тот момент, когда она первый раз взяла на руки удава в доме Джо-Линн под отчаянные визги и вопли хозяйки.

Краем глаза Шелли уловила какое-то движение. Она быстро обернулась.

Это была ее любимица — огромная енотовидная кошка, из тех, которые водятся в штате Мэн. Сейчас она осторожно подкрадывалась сзади к Кейну, явно завороженная и заинтригованная отчаянно извивающейся наволочкой у него в руке. Кошка бесшумно шла по глад-кому, отполированному полу. Она не сводила хищных глаз с подпрыгивающей кружевной темницы Сквиззи.

Подойдя к Кейну, Шелли взяла у него из рук наволочку с удавом и высоко подняла над головой, защищая от явно плотоядных намерений хищника. Но, не рассчитав всей ее тяжести, она закачалась, потеряла равновесие и… Еще немного — и Шелли упала бы на хрупкую стеклянную поверхность драгоценного ларца и навсегда лишилась бы своего сокровища… Но Кейн успел подхватить Шелли — и вот уже она в его крепких объятиях, обвивает руками его шею.

На какое-то мгновение эта сцена напомнила ей их поездку на мотоцикле, когда она так же крепко обнимала рукой талию Кейна. Но разумеется, это было не совсем одно и то же. Сейчас Кейн крепко прижимал ее к себе, и лица их почти соприкасались. Шелли густо покраснела — ей явно начинало изменять самообладание.

— Я бы ни за что не уронил Сквиззи, — мягко сказал Кейн, видя этот предательский румянец на щеках Шелли.

Шелли с трудом пробормотала:

— Толкуша…

— Что? Это я толкуша? Ты сама меня чуть-чуть подтолкнула, но я не жалуюсь. И он склонился ниже.

— Нет, ты не понял меня. — И Шелли попыталась ему объяснить, что же все-таки произошло. Но это было не так-то просто. Она понимала, что теперь ей не избежать поцелуя, прикосновения этих нежных губ. — Толкуше захотелось поохотиться на удавчика.

Кейн улыбнулся, прижимаясь к ней еще теснее.

— Хорошая шутка.

— Какая еще шутка?

— Толкуше — поохотиться на удавчика. Заигрывать со змейкой, чтобы выглядеть еще сексуальнее.

Шелли, издав приглушенный звук — нечто среднее между смехом и рыданиями, — пояснила:

— Толкуша — это моя кошка.

— А, ну тогда все понятно, — с некоторым разочарованием ответил ей Кейн.

— И что же тебе понятно?

— Я-то уж подумал, что у тебя каким-то непостижимым образом появилась третья нога — специально, чтобы заигрывать со мной. А это, оказывается, твоя кошка…

Удивившаяся такому предположению, Шелли уставилась на пол.

— Нет, это действительно кошка, енотовидная.

— И что, она даже царапается? — поинтересовался Кейн, все еще не выпуская Шелли из рук.

— Послушай, если ты меня сейчас же не отпустишь, я…

— Да ты не волнуйся, — ответил ей Кейн, и его губы приблизились ко рту Шелли. — Я ничего не имею против того, чтобы меня кто-нибудь царапал.

Его поцелуй был такой же, как и улыбка, — медленный, нежный, чувственный. Он словно изучал ее губы, доставлявшие ему такое удовольствие. На какое-то мгновение Шелли почувствовала себя хрупкой рубиновой бабочкой, зажатой в сильных лапах ягуара. По всему ее телу, словно электрический ток, пробежала волна наслаждения.