Рыжая Соня и Меч Севера - Бахорин Юрий - Страница 49

Есть ли хоть малейшая возможность избежать такого конца? Утром, когда за ним явится стража, он уже ничего не сумеет изменить. А сейчас, в каменном мешке? Он окинул взглядом комнату: крепкая дверь с наружным замком, под потолком светильник, кровать с волосяным матрасом, стол, табуретка и голые стены.

Чтобы попробовать выбраться из коридора и подняться по лестнице, он должен для начала выйти из камеры и одной рукой уложить тюремщика и двух стражников. Пожалуй, трое — это слишком много. Хорошо бы одного отослать наверх с поручением… Хорошо бы… Что толку мечтать о несбыточном, если дверь все равно останется запертой? Север задумался, и ему стало смешно. Как легко все удается в мечтах! Тюремщик уходит наверх и уводит с собой стражу, оставляя при этом двери открытыми! Только все это ерунда! Вожак вздохнул и вновь принялся за еду, подумав о том, что делает это, быть может, последний раз в жизни.

Паг обсуждал с двумя стражниками недавно закончившийся поединок между Ревсом и Злуном, когда что-то гулко ударилось о каменный пол, судя по всему, одной из камер, потому что в коридоре упасть ничего не могло.

— Что это? — спросил один из стражников.

— Где? — прислушался тюремщик.

— Ай! — пренебрежительно махнул рукой второй стражник, давая понять, что здесь ничего необычного произойти не может.

Его приятель расслабился, а Паг, напротив, насторожился. Он поднялся со скамьи и медленно двинулся вдоль коридора, старательно заглядывая в каждую камеру, освещенную мягким желтоватым светом ламп. Он прошел уже почти половину пути, когда вдруг замер, потом резко бросился вправо и приник к окошку. Стражники удивленно посмотрели друг на друга, гадая, что же он увидел.

— Лекаря! Живо! — заорал Паг, отпрянув от двери.— Реве повесился!

— Плевать,— отмахнулся стражник.

— Ты завтра что скажешь повелителю, когда он тебя к Столбу Пыток привяжет? — заорал Паг, и тут до обоих вояк дошло, что старый тюремщик говорит дело.

Приятели бросились к лестнице и принялись что есть сил дубасить в дверь.

— Открывай! — кричали они то в один голос, то раздельно.— Реве повесился!

Паг трясущимися пальцами перебирал связку ключей, пытаясь отыскать нужный, в сотый раз задавая себе один и тот же вопрос: «Какой идиот придумал навесить на двери разные замки?» Наконец нужный ключ нашелся, замок, щелкнул два раза, дверь распахнулась. Паг влетел внутрь и остановился при входе.

Снятая с потолка лампа стояла на столе. Опрокинутый табурет валялся посредине камеры, а на крюке, тихонько покачиваясь, болтался висельник. Он так и не снял плаща. Даже не откинул капюшон.

— Ах, глупый башка! — покачал головой Паг и шагнул вперед.

— Не совсем,— донесся из-за его спины тихий голос, и в тот же миг тюремщик почувствовал, как шею ему сдавил стальной капкан.— Не дергайся,— сказал тот же голос,— и я не убью тебя. Только усыплю.

Тюремщик послушно затих, и почти сразу перед его глазами заплясали огненные круги, мир закружился и перестал существовать. Пленник тихонько положил его на пол и стянул с бесчувственного тела плащ.

— Помоги! — крикнул он, старательно подражая голосу янайдарца.— Тяжело!

В коридоре раздались торопливые шаги. «Двое»,— определил Вожак и, быстро выскочив, свалил одного ударом в висок. Второй коротко ойкнул и, развернувшись, кинулся бежать к только что отворившейся двери. Не обращая внимания на лежащего, Север бросился следом и уже в проеме пнул его ногой между лопатками. Тот врезался лбом в переносицу спешившего навстречу воина, и оба упали на пол.

Вожак подхватил чей-то меч и помчался наверх. Только бы ему успеть выбраться из дворца, прежде чем слух о его смерти достигнет Уру! Стражники на первом посту умерли почти мгновенно, даже не поняв толком, что же произошло. Но, падая, один из них ударился головой о стену, шлем слетел с него и со звоном, породившим гулкое эхо, покатился по полу.

Пленник кинулся к выходу, но через десяток ударов сердца услышал, что навстречу ему бегут, однако не остановился. Будь у него две здоровые руки, он действовал бы иначе, но сейчас ему оставалось только одно — выиграть время, и он бросился на врагов, хотя тех было не меньше десятка.

Латники Уру неуклюже топтались на месте, пытаясь, разрубить надвое сновавшего между ними раба. Север опять закружился, словно исполнял некий смертельный танец, а меч его описывал замысловатую кривую, постоянно обагряясь свежей кровью. Он бы давно вырвался, не стекайся со всех сторон свежие силы. Положение становилось явно безнадежным, и все-таки он продолжал сражаться.

— Быстрей! — орал кто-то из темноты зычным басом.— Если уйдет, с живых шкуры спущу!

Толпа вокруг беглеца уплотнилась, но теперь стражники только мешали друг другу. Хотя каждый из нападавших и стремился нанести решающий удар, клинки их вспарывали только воздух. Они размахивали мечами, а он убивал. На миг окружившим его бородачам стало страшно. Им показалось, что сама смерть переселилась на время в этого человека, сделав его неуязвимым и пробудив у его клинка неутолимую жажду крови. Однорукий нещадно рубил латников, а те умирали в твердой уверенности, что повстречались с демоном смерти.

— Живьем брать, идиоты! — орал все тот же бас.— Живьем!

Ну вот и последняя надежда пропала — живьем. И Север пошел вперед, положил еще двоих, дотянулся до третьего, и тут на него навалилась стена щитов. Его зажали со всех сторон, рукоять чьего-то меча ударила в висок, и воин упал на залитый кровью пол. Его долго пинали ногами, и даже когда он потерял сознание от боли, продолжали жестоко избивать уже просто так, выплескивая накопившуюся злость. Били долго и со знанием дела, а устав, перетащили в камеру, и там за раба взялись надсмотрщики…

Пока старухи возвращались в отведенные им покои, они еще старались держать себя в руках. Тем более что двое людей Уру неотрывно следовали за ними по пятам от самого амфитеатра. Однако как только они вошли в комнату и заперли за собой дверь, Гана мгновенно сникла. Соня обернулась к раскисшей подруге и окинула ее оценивающим взглядом.

— Ну-ка наливай,— скомандовала она, но Гана продолжала сидеть, словно бы и не слыша ее, и впрямь похожая на старую обиженную жабу.

— Пропал добрый господин…— прошептала она.— Теперь его уже ничто не спасет.

Воительница сокрушенно покачала головой и поняла, что действовать ей придется самой. Влив в подругу два кубка крепкого пальмового, она перетащила ее на постель и, освободив от «сбруи», уложила под одеяло. Только после этого Соня смогла расслабиться сама. Ей вдруг непреодолимо захотелось вот так же напиться и уснуть, потому что последняя фраза Ганы: «Теперь его уже ничто не спасет»,— больше всего походила на правду.

Девушка вдруг почувствовала озноб, подошла к камину, разожгла огонь, присела рядом в кресло и уставилась на огонь. Пожираемое пламенем дерево тихо потрескивало, время от времени выбрасывая разноцветные искры, и Соне неожиданно припомнился другой вечер. Казалось, это было давным-давно, вообще в какой-то другой жизни, а вместе с тем случилось всего несколько лун назад, в начале лета. Тогда она сидела не в роскошном резном кресле, а на простой грубой скамье, сделанной Хэлдиром, и тоже смотрела в огонь, а тот показывал ей странные картины, в которых смешалось все: настоящее с будущим, истина с игрой.

Как не похож тот вечер на нынешний! Там ее окружали друзья, а здесь — враги. Там впереди брезжил лучик надежды, здесь же все окрашено в мрачные цвета безнадежности. Но и тогда, как сейчас, она испытывала злость и отчаяние, душевную боль и жажду мести! Так может ли она сейчас сделать что-то ради спасения Севера, и если может, то что? Этот вопрос она непрестанно задавала себе, и постепенно он вытеснил все иные мысли. Она смотрела на огонь, а решение так и не приходило… Наверное потому, что его просто не было…

С громким щелчком красная искорка выскочила из смолистого поленца. Соня проследила за ней взглядом, а затем посмотрела на кусок дерева, от которого исходила тонкая струйка синего дыма. Струйка медленно истончалась и потихоньку сошла на нет.