Миры Роджера Желязны. Том 1 - Желязны Роджер Джозеф - Страница 41

— Я рад, что мне удалось помочь, — сказал я. — А еще я хочу поблагодарить тебя за то, что ты для меня сделал.

— Это не так много по сравнению с миром, который ты мне открыл, — ответило существо. — На заложенном тобой фундаменте я начал строить свое собственное здание и понял, что мы — особенные.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы, которые обладаем сознанием. Я знал сигналы, а ты рассказал мне о предметах. Но ведь должна быть и третья категория? Те, кто мыслят? Люди?

— М-м-м, да, — сказал я. — Те, у кого есть разум, действительно особенные.

— Мы, люди, — продолжало существо, — не просто предметы, не материя, лишенная самоорганизующих сигналов. И именно к людям применимо то самое понятие, о котором ты рассказывал мне напоследок. Разве не так?

— Мораль?

— Да. Ты должен сказать мне, правильно ли я все понял. Для тех из нас, кто принадлежит к третьей категории, категории людей, относиться к другим существам этой категории так, словно бы они из второй, плохо. Я прав?

Я быстро обдумал его вопрос. Мои собственные представления о том, что плохо или хорошо, выглядели примерно так же.

— Ты выразил это в довольно интересной форме, но, пожалуй, да, ты прав.

— Поэтому я уничтожил Барбье, — сказало существо. — Он использовал тебя и многих других, словно вы принадлежали ко второй категории. Однако я вмешался только потому, что тебе угрожала опасность. Я все еще не был уверен в моральности такого поступка, и мне не хотелось действовать, подчиняясь неверной, возможно, программе. Но я должен был тебя спасти, поскольку ты единственный, с кем я могу говорить. И все же это создало новые вопросы, так как мои действия потребовали от меня отнестись к Барбье как к чему-то из второй категории. Я сделал добро или зло?

— Это хороший вопрос, — сказал я, — но я недостаточно хорош, чтобы на него ответить. Я же не могу знать всего…

— Понимаю. Но ты знаешь больше меня. Ты функционируешь непосредственно в том мире, где все это реально. Возможно, меня ждет когда-нибудь то же самое, и я не хотел бы ошибиться.

— Об этом нам предстоит говорить еще не раз, — ответил я. — Попытайся я вручить тебе сейчас слишком простую программу, результаты могли бы привести к катастрофе. Кроме того, я едва ли специалист в этой области…

— Однако, кроме тебя, у меня никого нет. Ты попытаешься научить меня?

— Если ты хочешь, чтобы я сыграл роль змея-искусителя в твоем Эдеме, — сказал я, — тогда я попробую. Но в определенном смысле, как личность, ты, возможно, выше меня.

— Как бы там ни было, я рад, что смог снова поговорить с тобой. Возвращайся к Коре. Я позабочусь об остальном. Мы обязательно встретимся.

— Хорошо. Береги Энн-программу. Видно, она хотела добра, но пострадала от того, что верила не тем людям. Возможно, это станет тебе предупреждением.

— Она будет рядом со мной.

Фигура Энн слилась с большой призрачной фигурой, и мгновение спустя я оказался словно в тысяче световых лет от них. Снова затрещало вокруг, появились пузырьки, и меня понесло по виткам какой-то немыслимой спирали…

Выпрямившись, я заметил, что Кора смотрит на меня с удивлением — видимо, просто не успела еще испугаться, — и догадался, что меня не было с ней всего несколько секунд реального времени.

— Не волнуйся, — сказал я, обняв ее за плечи, и повернулся в ту сторону, откуда доносилось гудение мотора: за нами летел пустой вертолет с одной из посадочных площадок полигона. — Теперь все будет в порядке, и у тебя появится забавная возможность узнать меня еще раз. Кстати, меня зовут Стив.

— Привет, Стив, — ответила она, прижимаясь ко мне.

Когда мы поднялись в воздух, я бросил последний взгляд на полигон номер четыре компании «Ангро», и меня охватило странное сложное чувство, которое я никак не мог разделить на составляющие. Но мне было хорошо от того, что мы улетаем, и от того, что я снова стал самим собой. Я держал Кору за руку, а под нами медленно поворачивался наш мир.

Клик. Кликлик.

Черный трон

Глава 1

Ее пение воспаряло над немолчным ропотом моря, и он внятно слышал его.

Тем сумрачным теплым утром сквозь почти молочной белизны туман, который был в своем совершенстве подобен снегу и успокаивал — как смирительная рубашка или саван, мальчик шел с определенной осторожностью, чтоб не споткнуться о камень или о выступающий из земли древесный корень. В его голове звучала чужая песня без слов, справа и слева колыхались размытые темные пятна, и казалось, что в лесу позади школы, на этих неожиданно загадочных задворках некогда досконально знакомого места, обитала его тайна, очень личная, неповторимая, причем она была помещена сюда нарочно, дабы в заданный час пробудить к жизни куколки неких истин в душе и быть маяком, указующим путь в тумане — путь безотклонный, маршрут всей жизни — ясно прочерченный, четкий и неотменимый, как навечный шрам или навечная татуировка.

Не только мрачный голос моря был причиной того, что исчезнувший в тумане мир воспринимался так обостренно. А что до моря, то оно, кстати говоря, не должно быть так близко — ведь не должно, да? По крайней мере не в этом направлении. Нет, не должно.

И все же море здесь — было. Каким-то образом песня подсказала ему это, даром что она без слов. Море здесь быть — должно. И к нему торопился он в тот день, что был уложен в ватную чашу туманного утра, коего воздух был тепл и солоноват, — а песня пульсировала, как кровь в артерии.

Ветка хлестнула мальчика по плечу, и он ощутил влажный поцелуй листьев. Шарахнувшись от одного темнеющего у самых глаз ствола, чуть было не стукнулся лбом о другой. После секундного смятения он пришел в себя и снова двинулся вперед — уверенной поступью.

Люди довольно быстро привыкают к лондонским туманам. Даже американский мальчик достаточно быстро наловчился перемещаться в непроглядном тумане — не пугаться каждой тени, а только проявлять разумную осторожность, верно оценивать искаженное расстояние, не удивляться тому, как туман обгладывает звуки, и всегда ставить ноги так, чтобы не поскользнуться на слякотных улицах.

Сейчас мальчик шел по лесу, полубессознательно ориентируясь на поющий голос, — в поисках того, кто поет. Эти поиски начались, быть может, до того, как он проснулся. Да и вообще все происходящее казалось причудливым продолжением причудливого сна.

Он не помнил, как встал, оделся, вышел из дома. Было ли все это? Впрочем, неважно. Главное, что-то когда-то уже происходило с ним на морском берегу — да, у самого моря. Надо пойти туда и выяснить все до конца. Он предчувствовал, что найдет море там, где моря никогда прежде не было. Если он проснулся — а проснулся ли он? — то песня без слов, звучавшая во сне, не смолкла с пробуждением. Песня принадлежала сну и реальности, если реальность — была. Песня подсказывала, направляла…

Он продолжал идти. Волглая от тумана одежда прилипала к телу, сырость проникла в башмаки. Тропа вела вниз по склону — и мало-помалу лес редел, хотя темные силуэты деревьев еще мелькали в тумане; да, еще и колокол где-то гудел: краешек сознания воспринимал его монотонно-медленное басовито-простецкое буханье — подголосок воздушно-легкой, эфирной песни без слов.

Уже в самом начале спуска ноздри его ощутили крепкий соленый морской воздух, и он невольно ускорил шаг. Скоро, уже скоро…

Склон вдруг стал круче. Откуда-то донеслись вскрики чаек, и несколько темных теней прочертили белизну над ним. Легчайший ветерок пахнул в лицо еще более резким ароматом моря.

Крутая тропинка наконец вывела мальчика на плоское место. Неожиданно он ощутил под ногами песок и перестук голышей. Стал слышен шум волн. Чайки громко ссорились в небе. А звук колокола почти пропал.