Письмо королевы - Арсеньева Елена - Страница 35

Вахтерша громко фыркнула, хотя это совершенно не шло к ее презентабельной внешности:

– Да боже мой, вот уж нашли знаменитость! Фоссе вообще неизвестно кто! Его в наш театр по протекции взяли, сразу такую роль дали!

– Извините, а он, случайно, не был в Париже совсем недавно?

– Где?! – Вахтерша чуть не уронила очки. – В Париже?! О господи… В Париже! Да он сплошная провинция, просто насквозь, по каким-то театришкам разным шатался раньше. А между тем учился в Петербурге! То есть задатки есть, но… Там он не ужился, тут не ужился – у нас тоже не уживется, с его претензиями, это точно! Сразу хочет и Зигфрида в «Лебедином озере» танцевать, и Эскамильо в «Кармен-сюите», а сам… да сам просто ничтожный человек и самый настоящий балерун, а не артист балета! Просто не пойму, почему ему все роли дают. Наш худрук вообще мужчина железный, а тут… Ничего понять не можем! Вы знаете, у нас такие замечательные актеры исполняли партию Альберта, вот увидите, в фойе выставка фотографий, посвященная пятидесятилетию первой постановки! Какие танцоры, какие все красавцы, а этот – смотреть не на что, к тому же у него ноги короткие и ляжки слишком толстые.

Алёна вспомнила ходячий портрет лорда Бекингема. Ничего себе, смотреть не на что! И ноги вроде какие надо…

– А по-моему, он весьма эффектен, – сказала она запальчиво. – И внешность, и одежда, и автомобиль…

Вахтерша расхохоталась:

– Это вы о том господине, который сюда вошел? Ну это же не Фоссе! Это наш спонсор, муж Васечки, то есть Василины Васильевой, ну, которая партию Жизели танцует! Дай ему Бог здоровья, благодаря ему и занавес новый пошили, и декорации сменили, и костюмы, и вообще ремонт смогли сделать в театре…

– Э-э… Вера Ивановна! – ворвался в коридорчик невысокий бледный мужчина в заношенной дубленке нараспашку. – Что опять за…

– Я не Вера Ивановна, а Ольга Сергеевна, – с достоинством перебила вахтерша. – Что вам угодно, господин Фоссе?

При этих словах она бросила мгновенный взгляд в сторону Алёны: мол, ну как, правду я говорила?

Да уж… Правду. Ноу комментс, как говорится. Чччччерт, а стоит ли вообще идти на балет, где танцует такой граф Альберт?!

– Мне угодно знать, куда девалось мое кашне, которое я вчера забыл в гримерной! – скандальным голосом вскричал «граф Альберт». – Мне угодно знать, кто вчера убирался в моей гримерной и прикарманил его!

– Господин Фоссе! – величаво поднялась из кресла вахтерша. – Почему бы вам получше не поискать несчастное кашне в своих вещах? До вашего появления у нас никогда и ничего не пропадало в театре! Вы вечно всех обвиняете, а потом оказывается, что просто-напросто забыли эту вещь где-то в другом месте. У вас просто мания преследования какая-то.

– Что? – страшным голосом проговорил Фоссе. – Что вы сказали?! Вы слышали? – обернулся он к Алёне. – Вы будете свидетельницей! Она сказала, что у меня паранойя!

– Ничего подобного она не говорила, – усмехнулась Алёна. – А что касается паранойи… если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят!

Неведомо, почему и зачем она ввернула эту расхожую фразу. Наверное, для того, чтобы Фоссе оцепенел от изумления.

И он оцепенел-таки.

– Ну вот видите теперь? – плачущим голосом воскликнула вахтерша. – А вы еще хотели у него автограф взять!

Невыразительная физиономия Фоссе преобразилась столь мгновенно, что Алёне стало смешно – и в то же время жалко его. Отказаться от автографа было теперь невозможно. Она достала блокнот.

Чтобы не волновать Веру Ивановну, то есть Ольгу Сергеевну, которая смотрела на нашу героиню с презрением и укоризной, Алёна предложила выйти на улицу.

– Вот-вот, – ядовито проворчала вслед Ольга Сергеевна. – Как на меня – так орать, а как автограф – сразу сладенький. Фу! Неискренний вы человек! Двуликий Янус, одно слово!

– Кому написать добрые пожелания? – играя глазами (ну, между нами, играть особо было нечем, так себе глаза!), спросил Фоссе.

– Меня зовут Алёна Дмитриева, – ответила наша героиня, не надеясь, само собой, на узнавание. Она писала детективы. Дамские. Этим все сказано.

«Артист балета Петр Фоссе желает счастья прекрасной Алёне Дмитриевой!»

Начертав эту галантную фразу, Фоссе изящно расписался.

Бормоча слова искренней благодарности – нет, ну правда, слова-то приятные! – Алёна вгляделась в почерк. Почерк был острый, резкий, никакого сходства с круглым, мелким, которым было написано слово на билетике «Retro Dancing». Да уймись ты уже, расследовательница, мысленно воззвала Алёна, неужели ты всерьез могла предположить, что этот Фоссе… однако расследовательница не унималась:

– Вы недавно в Нижнем, я слышала? А где поселились? Наверное, недалеко от театра?

– Вот именно что далеко, – вздохнул Фоссе. – У меня недавно отец умер, оставил кое-какие деньги… очень небольшие, правда, ну, я купил квартиру аж в Щербинках! Страшно неудобно добираться. Я бы ее сдал, чтоб деньги капали, а сам поселился бы в другом месте. Вы не знаете, где-то здесь, поблизости, никто квартиру не сдает?

– Нет, но я знаю, что в Канавино сдают, – голосом кинопровокатора проговорила Алёна.

Фоссе посмотрел на нее пренебрежительно:

– Канавино! Это очень далеко и непрестижно, заречная часть города… нет!

– Ну да, у нас эти районы не очень котируются, – согласилась Алёна. – Канавинский район вообще иногда Канавой называют…

В глазах Фоссе мелькнула обида.

– Серьезно? – холодно сказал он. – Ни разу не слышал. Нет, в Канаву я не хочу.

В это мгновение в кармане у Фоссе зазвонил мобильный, он достал его, покосившись на Алёну с тем же холодным, обиженным выражением… и наша героиня, кивнув на прощанье, ринулась домой, не зная, то ли радоваться, то ли печалиться, что не обнаружила никакой связи с парижским делом.

Наверное, все же стоит радоваться. Ну, обнаружила бы, ну и что бы она с этой связью дурацкой делала?!

В эту минуту ее телефончик брякнул. Пришло сообщение – эсэмэска от Дракончега, и вот тут уж у Алёны не возникло никаких сомнений в том, что ей надо радоваться, радоваться и только радоваться!

Радоваться – и с нетерпением ожидать темной ноченьки…

1789 год

«От одних названий мест, через которые лежал мой путь, можно опьянеть, словно от доброго вина. Мемель, Тильзит, Кенигсберг, Мариенбург (здесь, по совету Феклистова, данному мне на прощание, побывал я у нашего консула, г-на И., этот человек оказался весьма любезен к моему сбивчивому и весьма причудливому рассказу и снабдил меня не токмо деньгами, но и рекомендательным письмом к нашему парижскому министру Симолину, который, как сказывают, с незнакомцами не весьма приветлив), Данциг, Варшава, Штутгард, Берлин, Дрезден, Мейсен, Лейпциг… Ах, как завидовал я путешественникам, которые отправляются в путь по своей воле и властны над временем своим, которых не влечет долг, не гложут ежеминутно тревоги и сомнения! Право, словно за призраком гнался я. Нигде не встречалось мне следа Виллуана. Несомненно, выбрал он путь кратчайший, а не тот, который диктовался законами почтовых перевозок. Ах, как же боялся я, что он прибудет в Париж много раньше меня и немедленно начнет свою черную деятельность по уловлениею и развращению младых русских умов! Одно утешало меня: нужно не только знать фамилии русских дворян, но и места, в коих те обитают, а об сем скорей всего сведом только Иван Матвеевич Симолин, из коего, по отзыву самого же Виллуана, никаких сведений не вынешь.

И вот уже Страсбург, уже Франция! И вот уже Париж!

Наконец открылась обширная равнина, а на равнине, во всю длину ее, – город!

Сердце мое билось. Что думал я? Нет, не о том, что вот, мол, передо мной город, имя которого произносится с благоговением учеными и неучеными, философами и щеголями, художниками и невеждами по всему миру. Я думал только о том, что здесь я настигну того, кого преследовал, и лишь потом естественное любопытство путешественника заслонило страсть гончего пса, в коего я превратился за эти два почти месяца пути.