Соблазнительница - Лоуренс Стефани - Страница 43

Люк, его мать, Эмили и Энн ожидались попозже к вечеру. Путем осторожных расспросов Амелия узнала, что Люку отвели комнату в крыле, противоположном тому, где поселили ее, и как можно дальше. А в доме размером с дворец это было действительно далеко; любая попытка посетить его сегодня ночью была обречена на провал.

Общество как раз сидело за ленчем, когда грохот колес по гравию сообщил о прибытии очередных гостей. Вскоре послышались веселые голоса — кто-то приветствовал Уэбстера.

Амелия положила салфетку и обменялась улыбками с матерью. Обе вышли в холл. Поняв, кто они, эти вновь прибывшие, Гонория тоже вышла, но не так поспешно.

— Я надеюсь, нас ждали, — сказала Уэбстеру девушка в выцветшем дорожном платье и толстых очках.

Прежде чем Уэбстер успел ответить, ее спутница, в таком же выцветшем платье, пискнула:

— Право же, вы могли бы и узнать нас — просто мы немножко выросли со времени последнего визита.

Луиза рассмеялась и бросилась на помощь Уэбстеру.

— Конечно, вас ждали, Пенелопа. — Она заключила младшую сестру Люка в нежные объятия, потом, передав Пенелопу Амелии, повернулась к другой сестре: — А что же до вас, мисс, кто увидит вас хоть разок, тот никогда вас не забудет.

Порция, третья сестра Люка, сморщила носик.

— Насколько помню, я была неряшливой маленькой нахалкой, когда в последний раз приезжала сюда. И очень надеюсь, что этот джентльмен меня забыл.

— О нет, мисс Порция, — заверил ее Уэбстер со своей обычной невозмутимостью, но с блеском в глазах. — Я очень хорошо вас помню.

Выбравшись из крепких объятий Амелии, Порция скорчила ему гримаску и повернулась, чтобы поздороваться с Гонорией.

— Право, милочка, — Гонория окинула взглядом агатово-черные волосы Порции, не вьющиеся, но падающие свободными волнами, — не думаю, чтобы вас можно было забыть. Любое преступление, которое вы совершите, будут помнить вечно.

Порция вздохнула:

— С моими-то глазами и волосами — да, это неизбежно. — Черные волосы и темно-синие глаза, которые у Люка были такими выразительно мужественными, у Порции оказались удивительно женственными. Но она, сорванец от рождения, никогда этого не ценила.

— Не важно. — Амелия обняла одной рукой Порцию, другой — Пенелопу. — Мы только что сели завтракать, и я уверена, что вы умираете с голоду.

Пенелопа поправила очки на переносице.

— Да, еда нас всегда интересует.

Остаток дня Амелия провела, приветствуя гостей и помогая разводить родственников по комнатам. Времени думать о свадьбе у нее почти не осталось — только о списке того, что нужно сделать; когда, ближе к вечеру, она примеряла свадебное платье для последней подгонки в обществе любующихся ею Луизы, Аманды и родных теток, даже намека на взволнованность в ней не наблюдалось.

Позже они с Амандой ушли к ней в комнату, легли на кровать и завели разговор — как делали всегда, как будут делать всегда, замужем они или нет. Когда уставшая от поездки Аманда задремала, Амелия тихо встала и выскользнула из комнаты.

Она знала этот дом с детства — выйти в сад так, чтобы тебя не заметили, было делом нетрудным. Под гостеприимным покровом густой дубовой листвы она пересекла лужайку, направляясь туда, где — она была уверена — можно побыть одной и найти минутку для блаженного покоя.

Солнце садилось, но лучи его все еще сквозили в деревьях, когда она пересекла площадку перед маленькой церковью. Построенная из камня, церковь простояла века и видела множество венчаний Кинстеров, и все заключенные здесь браки, как гласила история, длились очень долго. Но не поэтому она решила венчаться под этими древними сводами. Здесь венчались ее родители, здесь ее крестили. Это представлялось ей правильным — завершить в этом месте одну фазу своей жизни и сразу вступить в новую.

Она остановилась на маленькой паперти и ощутила покой и глубокую радость, которыми были пропитаны древние камни. Она толкнула дверь, та распахнулась бесшумно, и Амелия вошла. И поняла, что она не единственная, кто пришел сюда искать покоя.

Лицом к алтарю стоял ее жених и смотрел на окно в нише высоко над головой. Сверкающие разноцветные стекла были великолепны, но не ими была занята его голова.

Он не мог бы сказать, что его занимало, не мог отделить одно чувство от другого, вытянуть одну нить из клубка — все в нем было в движении, все то сливалось, то разделялось, и все было пропитано одним — жаждой.

Амелия — его жена!

Это случится здесь завтра утром. Ему оставалось только ждать, и она будет принадлежать ему.

И именно здесь, где никто и ничто не отвлекали его от ясного понимания, от признания пугающей правды, именно здесь жажда томила его еще сильнее.

Это место — молчаливый свидетель союзов в течение столетий и пропитано их духом, их пульсирующей силой, которая, протекая сквозь эти союзы, связывает прошлое с настоящим и течет дальше, чтобы коснуться будущего.

Он всегда чувствовал, что в Сомерсхэм-Плейс есть что-то. В течение многих лет он, время от времени заходя сюда, всегда смутно ощущал это особенное «что-то», но только теперь ясно осознал, что это такое. Только теперь, когда его голова и — если быть честным — его душа и сердце настроились на ритм барабана, на ту же неистовую жажду, на ту же охоту воина.

Когда именно это стало для него столь важно, он не знал. Может быть, это всегда здесь присутствовало, ожидая подходящего случая, подходящей женщины, чтобы дать этому жизнь, высвободить это.

Взять над ним власть.

Он перевел дыхание, сосредоточился на алтаре. Вот что он, когда обвенчается с ней завтра, примет. Когда он принесет обеты, они будут даны не только ей, не только ему самому, но чему-то вне их обоих.

Он оглянулся и увидел Амелию. Улыбаясь ласково и спокойно, она шла к нему.

Остановившись перед ним, совсем близко, но все же сохраняя расстояние между ними, она смотрела ему в глаза, самообладание ее было потрясающим. Любопытная, но не вопрошающая.

— Размышляешь?

Он впитывал ее лицо, он устремил взгляд на ее глаза, но все же заставил себя оглянуться.

— Замечательное старинное здание. — Он снова повернулся к ней. — Ты правильно сделала, выбрав его.

Она улыбнулась еще шире и тоже огляделась.

— Я рада, что ты так считаешь.

Ему не хотелось к ней прикасаться — не хотелось рисковать. Желание гудело в нем, а жажда пощипывала кожу.

— Я полагаю, нам не следует пока встречаться, по крайней мере наедине.

— Думаю, что никому и в голову не придет, что мы можем встретиться.

Он понял, о чем она думает. Ему вдруг захотелось открыть ей правду, всю правду. Снять эту тяжесть с сердца перед завтрашним днем…

Но она еще не сказала своего «да». Завтра.

Он, нахмурясь, указал ей на дверь.

— Лучше вернемся в дом, иначе какая-нибудь светлая голова заметит, что нас с тобой нет, и воображение у всех разгуляется.

Она, усмехнувшись, пошла впереди него по проходу к двери. Он хотел открыть перед ней дверь — она остановила его, положив ладонь ему на плечо.

Их глаза встретились — она улыбнулась и прикоснулась к его губам. Поцеловала его осторожно, легко; от стараний подавить свою реакцию он пошатнулся.

Он не успел проиграть битву — она отодвинулась и снова встретилась с ним взглядом и улыбнулась.

— Благодарю тебя, что ты согласился на мое предложение и не стал медлить.

Он, помешкав мгновение, открыл перед ней дверь. Она вышла, подождала, пока он тоже выйдет, и затем очень благопристойно, бок о бок, они пошли по дорожке к дому.

Глава 12

Настало следующее утро, прекрасный рассвет. Легкий ветерок порхал над лужайкой. Он заигрывал с локонами и лентами, теребил дамские платья, перебирал оборки и воланы. Все веселились. Ветерок подхватывал их радость и разносил по богато одетой толпе гостей — родственников и близких друзей, приглашенных на церемонию.

Все шло без заминок, без неловкостей и недоразумений. Гости собрались в маленькой церкви, мужчины заполнили проход, дамы заняли места на скамьях, Люк вышел вперед и встал перед алтарем, Мартин, его кузен, присоединился к нему. Рядом с ним встал Саймон, брат Амелии, девятнадцатилетний юноша, на которого Люк, учитывая близость между семьями, уже давно смотрел как на брата.