Правда о любви - Лоуренс Стефани - Страница 1

Стефани Лоуренс

Правда о любви

Глава 1

Лондон, начало июня 1831 года

– Мистер Каннингем, по-моему, я достаточно ясно дал понять, что никоим образом не заинтересован в создании портрета дочери лорда Трегоннинга, – сообщил Джерард Реджиналд Деббингтон, элегантно растянувшийся в кресле курительной комнаты своего эксклюзивного мужского клуба. Немного помедлив, чтобы скрыть нарастающее раздражение, он пристально взглянул в глаза доверенного лица лорда Трегоннинга. – Я согласился на эту встречу в надежде, что лорд Трегоннинг, узнав о моем отказе писать портрет, все же согласился дать мне доступ в сады Хеллбор-Холла.

В конце концов, он был самым модным художником-пейзажистом лондонского света; знаменитые сады лорда Трегоннинга давно заждались визита такого человека, как он.

Каннингем побледнел, старательно откашлялся и опустил глаза в бумаги, разложенные на маленьком столике между ними.

Вокруг слышался негромкий гул голосов, Джерард успел заметить несколько взглядов, брошенных в их сторону. Остальные члены клуба видели его, но, заметив Каннингема, воздерживались подходить: очевидно, понимали, что ведутся деловые переговоры, которые не стоит прерывать.

Каннингему было лет двадцать пять: года на четыре моложе двадцатидевятилетнего Джерарда. Все в нем: скромная одежда, состоявшая из черного сюртука, белой сорочки и желтовато-коричневого жилета, круглое серьезное лицо и пристальное внимание к разложенным на столе бумагам – выдавало бизнес-агента или управляющего.

К тому времени как Каннингем осмелился заговорить, Джерард мысленно набросал рисунок, озаглавленный «Бизнес-агент за работой».

– Лорд Трегоннинг просил передать, что хотя он понимает ваши сомнения относительно согласия написать портрет особы, которую вы ни разу в жизни не видели, однако именно эти сомнения только подтверждают его убежденность в том, что именно вы – художник, способный достойно сделать эту работу. Его сиятельство прекрасно понимает, что только вы сумеете написать его дочь именно такой, какой видите; без всяких приукрашиваний. Именно этого он желает: чтобы портрет был точным отражением оригинала. Чтобы изображение мисс Трегоннинг, так сказать, дышало правдивостью.

Джерард поджал губы. Похоже, он ничего не добьется.

– Кроме предложенного гонорара, – продолжал Каннингем, не поднимая глаз, – вы можете располагать любым временем, вплоть до года, чтобы закончить портрет, и заодно получите полный, неограниченный доступ в сады Хеллбор-Холла вместе с разрешением рисовать там все, что пожелаете. Если хотите привезти в Хеллбор-Холл друга или компаньона, вас примут как дорогих гостей.

Джерард усилием воли подавил нарастающую злость. Ему совершенно ни к чему снова выслушивать эти предложения, как бы управляющий ни старался их подсластить. Он уже отказался от них две недели назад, когда Каннингем впервые попросил о встрече.

Нетерпеливо шевельнувшись, он встретил взгляд Каннингема.

– Ваш хозяин не так меня понял: я никогда не пишу портретов за деньги. Живопись для меня – всего лишь любимое занятие, и я достаточно богат, чтобы писать ради собственного развлечения. А вот портреты ... не более чем случайная прихоть, возможно, достаточно удавшаяся, но не особенно влекущая ни меня, ни мою душу живописца.

Последнее было не совсем правдиво, но в данных обстоятельствах достаточно правдоподобно.

– И хотя я с восторгом воспользовался бы возможностью написать сады Хеллбор-Холла, даже этот почти неодолимый соблазн не заставит меня согласиться на портрет, писать который я не имею ни склонности, ни нужды.

Каннингем молча воззрился на него. Подумал, опустил глаза, потом снова поднял и уставился в какую-то точку над левым плечом Джерарда.

– Его сиятельство просил уведомить вас, что это его последнее предложение ... и если вы откажетесь, он будет вынужден найти другого художника, которому и будут изложены те же условия, особенно в отношении садов. Далее, лорд Трегоннинг обещал позаботиться о том, чтобы до конца его жизни и жизни всех наследников ни одному художнику не был разрешен доступ в сады Хеллбор-Холла.

Только железная воля позволила Джерарду остаться на месте. Какого дьявола задумал Трегоннинг? Неужели не остановится даже перед шантажом?

Джерард поспешно отвернулся. Одно ясно: лорд Трегоннинг полон решимости вынудить его написать портрет дочери.

Опершись локтем о подлокотник кресла, он подпер подбородок кулаком и оглядел комнату, словно в поисках выхода из ловко расставленного капкана. Но на ум ничего не приходило: яростное неприятие мысли о каком-то бездарном портретисте, которому выпадет счастье стать единственным, кто зарисует сказочные пейзажи Хеллбор-Холла, мешало рассуждать здраво.

Наконец он обратился к Каннингему:

– Мне нужно более тщательно обдумать предложение его сиятельства.

Учитывая сухой тон и сдержанную манеру речи, не стоило удивляться, что Каннингем тщательно сохранял нейтральное выражение лица.

– Да, разумеется, – почтительно наклонил он голову. – И как долго ...

– Двадцать четыре часа. – Если он позволит этой теме терзать его чуть дольше, значит, не найдя решения, просто сойдет с ума.

Джерард поднялся и протянул руку.

– Насколько я понял, вы остановились в «Камберленде»?

– Д-да, – рассеянно пробормотал Каннингем, вставая и собирая бумаги. – Я буду ждать.

Джерард коротко кивнул и продолжал сидеть, пока Каннингем не двинулся к выходу. Тогда он нехотя встал и проводил гостя. Но и сам не остался в клубе, а пошел прогуляться в Сент-Джеймс-парк, потом зашел в Грин-парк, свернул в Гайд-парк. И понял, что сделал неудачный выбор, когда, не пройдя и двух шагов, наткнулся на леди Суэйлдейл, горевшую желанием представить ему дочь и племянницу. И она оказалась не единственной. Целая толпа матрон, сопровождавших барышень с горящими глазами, одна за другой высовывались из экипажей в надежде привлечь его внимание. Остальные грациозно прохаживались по усыпанным гравием дорожкам.

Заметив свою тетку Минни, леди Беллами, в экипаже, стоявшем у обочины, Джерард извинился перед особенно прилипчивой любящей мамашей и, под предлогом необходимости выразить свое почтение, направился к экипажу, где немедленно схватил руку Минни и долго целовал.

– Припадаю к твоим ногам и умоляю меня спасти! – прошептал он.

Минни фыркнула, погладила его по плечу и, нагнувшись, подставила морщинистую щеку, которую тот послушно чмокнул.

– Если бы только ты сделал свой выбор, дорогой, они немедленно отстали бы и принялись донимать кого-то другого.

– Нет, не подумай, что мы тебя торопим! – Тиммс, компаньонка Минни, подалась вперед и тоже протянула руку Джерарду. – Но пока ты остаешься свободным, преследования не избежать.

Джерард скорчил деланно унылую мину:

– И ты, Тиммс?

Тиммс только хмыкнула. Пусть с годами она становится все изможденнее, разум остается таким же ясным. Впрочем, и Минни тоже не промах: недаром взгляд у нее хоть и любящий, но на редкость проницательный.

– Мальчик, судьба наградила тебя не только великолепным поместьем и помощью Кинстеров в финансовых делах, не говоря уже о том, что ты мой единственный наследник, так что тебе никуда не деться. Будь ты уродлив, как смертный грех, может, они еще и подумали бы, но ты красив, мало того, стал прославленным художником, и, следовательно, о таком зяте можно только мечтать. Так что трудно осуждать любящих маменек: они всего лишь заботятся о дочерях.

Джерард брезгливо поморщился.

– Я совершенно не уверен, что брак, по крайней мере, в ближайшем будущем, послужит моим интересам.

Таковы были его искренние убеждения, которые, впрочем, он вряд ли осмелился бы разделить с кем-то еще, кроме тетки.

– Да неужели? – ахнула Минни, широко раскрыв глаза и вглядываясь в лицо племянника, после чего ее мягкая улыбка вернулась. – Я бы не стала тревожиться по этому поводу, дорогой, – посоветовала она, гладя его по руке. – Когда появится та, что предназначена тебе, все сразу станет ясно.