Дом Для Демиурга. Том первый - Апраксина Татьяна - Страница 55

Старшим среди алларов считался военный вождь Раймунд, а у него была сестра Раймунда, и Золотой Король, взявший сотню крепостей, победивший сотню армий, ни разу не побывавший в плену, был сражен, разгромлен и пленен в одно мгновение, когда белокосая вдова Раймунда взглянула на него из-под края покрывала и взгляд сапфировый скрестился со взглядом изумрудным. Больше он ничего не разглядел — ни черт лица, ни осанки, ни даже очертания руки; только невозможную, нечеловеческую глубокую зелень взгляда, холодную и гордую, и без слов, даже без движения ресниц сказавшую Эленеасу короткое "нет".

Король просил руки вдовы Раймунды, и вдова, даже не выслушав гостя, передала со слугой то самое единственное слово "нет", которое он накануне прочел во взгляде, увидев сестру вождя в церкви.

Король объяснял вождю Раймунду все выгоды, которые сулит этот брак, но брат не продал сестру против ее воли.

Король сражался на турнире по алларским обычаям — швырял камни, рубил тонкие цепочки, подвешенные на конском волосе, стрелял по вывешенным в ряд кольцам; король победил и выигранный приз преподнес Раймунде, но ни победа, ни подарок не тронули ее сердца.

Король просил патриарха устроить его женитьбу, но служитель Церкви отказался принуждать достойную женщину к браку без ее желания.

Король лишился разума; днем и ночью ему мерещилась зеленоглазая Раймунда, ее он видел в каждой женщине, видел, что они — не вдова, и не хотел их; он хотел только ее, упрямую дочь и сестру мореходов.

Король нарушил законы гостеприимства и забрался через окно в спальню непокорной; для этого ему потребовалось пережить — едва ли не впервые в жизни, — страх смерти, ибо башня, в которой жила строптивая вдова, стояла на самом краю обрыва, а внизу, далеко внизу, плескалось то самое море, которое он так мечтал увидеть, и в последнем свете угасающего неба оно казалось аметистовым.

Раймунда сидела на постели, расчесывая длинные, — до пят, — снежно-белые косы; увидев незваного гостя, она не вскрикнула, но протянула руку к изголовью постели, взяла кинжал и прижала острие к своей левой груди. Губы шевельнулись, выплюнув, словно кислую виноградину, все то же единственное слово, которое она была готова дать Эленеасу.

Король пал к ее ногам и плакал без слов, — впервые с тех пор, как ему исполнилось три года, — плакал и не стеснялся слез, ибо это были слезы не трусости, но любви; но и это не тронуло сердца гордой Раймунды. Она поднялась сама и подняла, обняв за плечи, короля, но в этом объятии не было ничего, кроме вежливости, ибо не должно могучему властителю стоять на коленях перед женщиной, если та — не его мать и не Мать Оамна. Подняла — и молча указала ему на дверь.

Золотой Король ушел, унося в сердце память об изумрудном взгляде и руке на своем плече, белизной и холодом спорившей со снегом; он двинулся на север, и первый поход оказался неудачным. Вкус первого настоящего поражения оказался бы горек, если бы годом раньше Эленеас не вкусил поражения, по сравнению с которым северное казалось лишь мелкой досадной помехой, камешком под ногой.

Не преуспел он и в следующем году, и через год. Соратники начали поговаривать, что удача отвернулась от короля, отвернулась, как женщина; то была неправда, злая и жестокая. Удача хотя бы объяснила, что он сделал не так, переоценив свои силы, положившись на путаные и неверные рассказы разведчиков, половина из которых оказалась подкупленной. Четвертый поход обещал сложиться иначе, ибо еще до его начала литиды решили заключить союз с южанами, дабы после победы те помогли им отомстить алларам, опустошившим в очередной раз их земли.

Север не целиком покорился силе, но одно из племен центральных северных земель вошло в союз с литидами, за ним остальные, и остался только упрямый северо-запад. Клятву король выполнил, теперь под его рукой были земли за горами Неверна, от гор до Предельной северной пустыни — выполнил, и не заметил, и не вспомнил бы, если бы не напомнили его рыцари.

Король Аллион вернулся на земли алларов с войной. Литиды и сеорийцы шли вместе, и вскоре аллары были разбиты и на суше, и на море, остался лишь замок Раймунда, где укрылся вождь… и его сестра.

Рискуя союзом с литидами, король отправил в замок парламентера, обещая алларам те же права и привилегии, что агарам и кертам, власть для Раймунда, свободу и процветание для всех алларских земель.

Ночью король молился, а потом пил и смеялся, вспоминая свою юношескую дурь: горячие просьбы Сотворившим, создателям и мира, и его самого, о достойном препятствии, а потом вновь молился о том, чтобы Раймунда не отказала, и, выйдя из палатки, смотрел на башню, зная, как остры скалы над обрывом, и надеялся, что вдова не шагнет вниз из окна, лишь бы не отдавать себя в руки ненавистного, как он думал, захватчика.

Парламентер вернулся утром и принес одно короткое слово.

Да.

Свадьбу сыграли тем же вечером. Князей, а, тем более, королей венчал патриарх: таков был заведенный Аллионом обычай, но жених не хотел ждать ни дня, и их обвенчал в замковой церкви молоденький священник, робевший и перед женихом-завоевателем, и перед невестой, но как бы он ни путал слова обряда, из церкви Раймунда вышла женой Аллиона и королевой Сеории; нет, уже не Сеории — Собраны, ибо на брачном пире кто-то из освобожденных из плена алларцев рассмеялся: "теперь вся земля собрана в один кулак", но потомки мореходов мало общались с соседями и говорили с акцентом, а потому у него вышло — собрАна, и король сказал, что нет лучшего имени для новой земли, что раскинулась от гор Неверна до гор Невельяна. Собрана. Собранная воедино страна.

Восходя на брачное ложе, король второй раз в жизни изведал настоящий страх, и первый рядом с ним показался пустым и тщетным; более всего на свете он боялся даже не холодности: он помнил, что руки новобрачной могут поспорить со льдом и снегом, но руки короля были медом и расплавленным золотом, и на этот холод он мог ответить своим жаром. Нет, Аллион боялся притворной страсти, что густо замешана на лжи и боязни за свою страну.

Страсть Раймунды не была притворной, но Аллион так и не осмелился спросить, почему же три года слышал только "нет", и лишь на четвертый, придя с войной и убив ее родичей, услышал — "да".

Через год королева умерла родами, произведя на свет близнецов, сына и дочь; в них слились две крови — человеческая и божественная. У мальчика были волосы матери и глаза отца, у дочери — волосы отца и глаза матери.

Кувшин опустел, последний кубок давно уже был допит; король стоял у окна, глядя на разгорающуюся на горизонте светлую полосу. Неплохо было бы подняться на башню, увидеть, как лилово-алое кольцо света набирает силу, подставить лицо ветру, чтобы тот выдул из головы остатки хмеля и воспоминаний.

Летописец разбередил старую рану, заставив вспоминать прошлое. Прошлое не золоченой статуи, не сына богов, а человека — такого, каким его знали лишь двое: сам Аллион и Раймунда, давно ушедшая из мира живых в Мир Вознаграждения, к садам неувядающим и источникам неиссякающим; так говорил королю епископ Собры, столицы нового государства, что была основана на месте отцовского замка. Королева Раймунда давно бродит меж одновременно цветущих и плодоносящих деревьев, ноги ее ласкают шелковистые травы, кудри развевают теплые ветра, и там она ждет своего супруга — кротко и без печали, ибо в мире, что создан для проживших свою жизнь в благочестии, печали нет — есть лишь радостное ожидание в предвкушении вечного счастья.

Король улыбался. У Раймунды не было кудрей: волосы зеленоглазой королевы были прямыми и тяжелыми. Аллион помнил, как они укрывали обоих белым, словно поле герба, плащом, и поверх ложилось золото.

Теперь о королеве Раймунде напоминают лишь глаза Элеанор, волосы Эниала.

Белое и золотое, изумруд и сапфир.

Дочь вернулась на земли алларов, и теперь земли у моря навеки принадлежат Собране.

Сын будет править страной, что раскинулась от гор Неверна до гор Невельяна.