Ох, охота! - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 39

У старообрядцев, в прошлом с хорошо налаженной, хотя и замкнутой, связью и «инфраструктурой», вопрос племенной работы решался на очень высоком уровне. Кержаки обменивались не только богослужебными книгами, информацией, невестами, но еще и собаками, и по Соляному пути на случку водили хороших кобелей, носили щенков из конца в конец огромной Сибири и за Урал. Поэтому, например, у староверов в Саянских отрогах, в потаенных скитах, можно было обнаружить черно-белую русско-европейскую лайку, а у архангельских — эвенкийскую лайку, которую принято называть восточно-сибирской. Причем кержаки никогда не кормили пустых собак, вели тщательный отбор, и в результате сформировалась своеобразная порода, которую в шестидесятых охотники называли кержацкой, и считалось за удачу добыть такого щенка.

Дело в том, что промысловики, исхаживая тайгу, часто натыкались на старые скиты и поселения либо на вновь образованные, а поскольку умели держать язык за зубами, то заводили дружбу со старообрядцами. У деда Аредакова угодья были на Тонгуле, считались самыми отдаленными и богатыми, поскольку бывший поручик всегда сдавал пушнины больше всех, ходил в передовиках, получал премии. И собаки у него были самыми лучшими — когда-то отец взял у него щенка, из которого потом и выросла Лютра. Дед совсем постарел, его участок отдали приезжему промысловику по прозвищу Шиш, тридцатилетнему парню, окончившему охотничий институт в Кирове. Этот образованный, физически крепкий и увлеченный человек с жаром взялся за работу, но в первый же сезон получил шиш — не добыл и четверти от того, что добывал слабосильный, старый поручик. Шиш решил, что это от незнания угодий, взял бутылку и пришел к Аредакову, дабы поговорить по душам и почерпнуть у деда хитрости ремесла на этом участке. Но прожженный, привыкший таиться беляк толком ничего ему не рассказал, и лишь перед его смертью стало известно, что Аредаков еще со времен Гражданской войны дружил с семьей старообрядцев, тайно живущей в среднем течении Тонгула. Приносил и привозил им на обласе провиант, соль, муку, мануфактуру, а забирал пушнину и сдавал потом как свою. И своих прекрасных лаек получал от них же. Так что Шиш еще года два помаялся в его угодьях и куда-то исчез. После него на этот лакомный кусок многие рты открывали, Володя Тараха даже бросил отцовский участок, развелся с женой и уехал на Тонгул, ибо все еще будоражили увлеченные головы промысловиков слухи о его богатстве. Но тоже получил шиш и куда-то пропал…

За хорошего, от местной породы щенка охотники давали двух соболей, а это на советские деньги 200–300 рублей. За годовалую, уже почти готовую лайку иногда не жалели и четырех, а бывало, сводили со двора годовалую телку. После Моряка, совершенно белого, невероятно вязкого, с верхним чутьем, кобеля, отец никак не мог найти хорошую собаку. Однажды леспромхозовский бухгалтер дядя Веня X. предложил ему попробовать десятимесячного щенка, которого привез откуда-то с севера, назвал Тузиком и выкормил, но ни разу не брал на охоту. Так вот этот пес с пошлым именем показал такие результаты, что батя среди сезона по простоте душевной прибежал к дяде Вене, дабы выкупить Тузика. Цена поднялась до пяти ящиков — 100 бутылок водки, но дядя Веня не уступал и, видимо, уже тогда что-то соображал в аренде — предложил отцу работать с «половья», то есть половину добытой с Тузиком пушнины должен был отдавать дяде Вене. Отец не согласился, а сам хозяин только мечтал заняться охотой, поэтому к двум годам сидящий на цепи пес просто стал хорошим охранником. Но удивительное дело: когда видел отца, вдруг начинал выть — словно оплакивал судьбу, которая не состоялась.

Меня всегда поражало количество и разнообразие собак в северных поселках, а самое главное их содержание. Огромные, волкоподобные, полуоблезлые лайки встречают вас уже в аэропорту, например, Туруханска, Диксона, Чокурдаха, и такое ощущение, что это бродячие, бесхозные псы, все лето живущие на помойках. Однако когда в Хатанге я присмотрел и прикормил себе одного такого (за кусок хлеба там ты можешь легко стать вожаком стаи) и повел в вертолет, чтоб увезти с собой в экспедицию, то немедленно был остановлен каким-то мужиком, который устыдил меня, что воровать собак нехорошо, и назвал имя хозяина.

Почуяли зверя!

Оказывается, с окончанием охотничьего сезона лаек пускают на подножный корм до самой осени, и они бродят, где хотят. И только перед зимним сезоном сами возвращаются к хозяевам, которые начинают их кормить. Между прочим, этих крупных лаек там широко используют в качестве ездовых, запрягая в нарты по четыре и шесть штук, но только для заброски грузов в угодья. Естественно, селекция там дикая, однако рассказывают, что племенная работа все-таки ведется — в основном скрещивают с волком, чтоб омолодить, освежить породу, и поэтому иногда на улице можно шарахнуться в сторону, когда на тебя вылетает волк чистой воды. Однако эта зверюга вдруг начинает лаять и вилять хвостом, выпрашивая кусок.

Есть в этом что-то печальное…

Гончаки

Эта порода охотничьих собак по распространению и применению занимает, пожалуй, второе место после лайки. Однако ее расцвет приходится на XVI–XVII века, когда устраивались знаменитые псовые охоты, повальное увлечение европейской знати и позже — наших дворян. Причем, использовали гончих чаще по крупному зверю — кабану, зубру и даже туру, которые тогда еще существовали на земле, в том числе в южных степях России, и к XVII веку были полностью истреблены (последнего убили в Польше в 1627 году). В средневековой Европе было три страстных увлечения, три вида охоты: война на людей соседних государств, охотой на ведьм занималась инквизиция и только псовая — на зверя.

А. Кившенко. Охота с гончими

Вооруженные кинжалами и копьями знатные, образованные, уже мечтающие о гуманизме вельможи спускали стаи гончих и травили зверя, загоняли его, пока он не падал от усталости, и тогда его попросту добивали. Подобный способ охоты стал целым культурным пластом, отразившимся в живописи, литературе и архитектуре: охотничьи замки Европы и до сей поры украшают города, продаются и покупаются. К счастью, сквозь прорубленное окно в Россию принесло ветром только страсть к псовой охоте. Начиная с XVIII века новоиспеченное петровское дворянство старается не отстать от европейского образа жизни и на смену традиционной соколиной охоте-развлечению приходит псовая, каждый «прогрессивный» вельможа старается обзавестись псарней, где содержит гончих и борзых. Но охотились больше уже на мелкую тварь — зайцев и лис, иногда на волков и благородных оленей. При этом гончие несли обычно вспомогательную службу, выгоняли зверье из леса, а на открытой местности в дело вступали борзые. И не только этим отличалась русская охота от европейской: на Руси ловля становилась праздником, рядом с мужчинами гарцевали на лошадях и женщины, травля непременно заканчивалась раздольными пирами, на которых подавали добытую дичь. И хоть не строили охотничьих замков, однако взятки борзыми давали и получали повсеместно.

Гончая

В настоящее время в России самая распространенная порода — русская гончая. Это очень крупная, до 70 сантиметров в холке собака, чаще серого, с подпалинами, цвета, отчего похожа на волка. И это не случайно: в крови гончих довольно волчьей крови, которую подмешивали, дабы улучшить охотничьи качества — вязкость, нюх, неутомимость и быстроту бега на гону — паратость. На основе этой породы выведена англо-русская — такая же высокая, но более мощная собака с ярким, черно-пегим окрасом. Эти две породы одинаково хорошо работают и по крупному зверю — оленю, кабану, лосю. На мелкого — зайца и лису, есть и мелкие гончие: английские бигли и выведенная на их основе довольно молодая порода — эстонская гончая.