Единственная - Лоуренс Стефани - Страница 26

Пенни отняла руку, сжала его запястье и заставила остановиться.

– А ты можешь расспросить его, не упоминая имен?

Он прикусил губу, прежде чем, в свою очередь, поймать ее руку и честно признаться:

– Я уже рассказал Далзилу о Николасе, но, поверь, тебе ничто не угрожает. Тринадцать лет я доверял ему свою жизнь. Ни для тебя, ни для твоих родных никакой опасности нет.

Она молча смотрела на него. И лицо, и взгляд были непроницаемы. Он многое бы отдал, чтобы прочитать ее мысли так же легко, как это происходило с другими женщинами. И наконец он невольно взмолился, хотя вовсе не был уверен, что это такой уж мудрый шаг.

– Доверься мне.

– Х-хорошо, – нерешительно согласилась она и снова взяла его под руку.

Хорошо? И это все? Никаких вопросов? Она так просто доверила ему фамильную честь?

Он отвел ее в «Пеликан», растроганный искренней простотой, с которой она приняла его слова.

Забрав лошадей, они отправились в Эбби.

Когда они вышли из конюшни, навстречу бросились Кассий и Брут, тычась в ноги лохматыми головами, очевидно, прося, чтобы их погладили. Пенни засмеялась и принялась ласкать собак.

– Пойдем погуляем, – попросил Чарлз. – До ужина еще есть время, а этим двоим не терпится побегать.

Собаки, поняв, о чем идет речь, радостно залаяли.

– Пойдем, – улыбнулась Пенни.

Они дружно зашагали к укреплениям и поднялись на поросший травой верх, любуясь прекрасными видами: зелеными полями, темными лесами и серебристо-голубой водой дельты, сверкавшей под солнцем.

Подул довольно резкий ветер, вырывавший пряди волос из туго свернутого узла, ерошивший черные локоны Чарлза. Псы гонялись друг за другом, то вынюхивая что-то на земле, то возвращаясь к хозяину.

– Интересно, как здесь было во время войны? – спросил Чарлз, широким жестом обводя окружающий пейзаж. – Что-то изменилось?

Она поняла, о чем он спрашивает.

– Почти ничего. Правда, в гавани было больше судов: военные корабли и наши местные добровольцы. На балах и званых ужинах только и говорили о положении на фронте. Но в основном все оставалось прежним. Все те же повседневные заботы: поля, урожай, рыбная ловля. Кто на ком собирается жениться. Словом, жизнь продолжалась.

Ее так и подмывало узнать, почему он спрашивает, но она лишь заметила:

– Если бы эти перемены действительно происходили, ты, приезжая так редко, наверняка бы их заметил. Как по-твоему, что-то стало другим?

Он остановился, оглядел поля, теперь принадлежавшие ему, море и, набрав в грудь воздуха, покачал головой:

– Нет.

Они повернулись и пошли дальше.

– Если хочешь знать, самым глубоким желанием сражавшихся на фронте было сохранить эту и другие частички Англии. Сохранить для грядущих поколений. И ты не представляешь, как утешительно видеть, что все осталось прежним. – Она откинула со лба непокорную прядь. – Ты провел за границей много лет. Часто ли думал о нас?

Он повернулся к Ла-Маншу, на другом берегу которого он провел все эти годы. Ей показалось, что во взгляде его светится тоска.

– Каждый день.

У нее перехватило горло. Слишком хорошо она знала, что он чувствует к этому месту: полям, небу, морю. Чем можно его утешить? Объяснить, что она яснее других сознавала, как велика его жертва? Неудивительно, годы закалили его, ожесточили душу.

– Почему ты не вышла замуж?

Вопрос застал ее врасплох. Правда, она едва не засмеялась: до чего же типично с его стороны сразу переходить к сути вещей, откровенно презирая все условности.

Чуть приподняв губы в улыбке, она пожала плечами:

– Уверена, что матушка все тебе рассказала. У меня были – четыре абсолютно удачных сезона, но никто из джентльменов не привлек моего внимания.

– Зато, как я слышал, ты привлекла внимание многих. Едва ли не целого эскадрона. Так что же тебе в них не понравилось? Не могли же они все как один оказаться прыщавыми?

– Насколько я помню, ни один, – засмеялась она.

– Так почему же ты оказалась столь разборчивой? Чего он добивается?

– Похоже, ты не собираешься сдаваться?

Чарлз замялся, но все же выпалил:

– Только не в этот раз.

В голосе откровенно прозвучали стальные нотки, и Пенни удивленно на него уставилась, не понимая, в чем причина. Он поймал ее взгляд, небрежно пожал плечами.

– Я был совершенно убежден, что уж тебя-то наверняка не застану, когда вернусь домой.

Пенни вовсе не была обязана ничего объяснять, и все же вряд ли кто-то считал это государственным секретом.

Она продолжала идти. Он шагал рядом и не пытался настаивать.

– Я не приняла ни одного предложения, потому что ни один из джентльменов не мог дать мне того, чего я хотела, – выговорила она наконец.

Она едва ли не с детства знала, чего желает от брака, и когда дело дошло до выбора, поняла, что не готова принять хоть и достойную, но все же замену.

Он не стал допытываться. Все ее поклонники терялись в догадках, что же ей нужно. Она сомневалась, что он способен понять лучше, чем они. Впрочем, это не важно.

Они дошли до конца укреплений и в последний раз обернулись полюбоваться видом.

Ее лицо вспыхнуло за секунду до того, как она ощутила прикосновение его руки к своей талии… почувствовала, как он обнимает ее сильно и уверенно, притягивая к себе.

Она уперлась руками ему в грудь, но не попыталась его оттолкнуть. Просто воспользовалась старым женским трюком: низко опустила голову, чтобы он не сумел ее поцеловать. Но он продолжал держать ее, не сковывая движений. Просто тихо засмеялся и склонил голову набок, так что его дыхание овеяло ее щеку.

– Пенни…

Она отважно боролась с искушением посмотреть на него, вскинуть голову, дать ему возможность, которую он так искал. Ее пальцы впились в лацканы его сюртука… пока его губы и кончик языка неспешно ласкали ее ухо.

И тут он сделал то, чего она так боялась. Перешел на французский, язык его предков, язык любви, язык, на котором говорил во время их свидания много лет назад, язык, который, помоги ей Господи, она так хорошо понимала.

Язык, которому он ее научил.

– Моп ange…

Так он назвал ее однажды. Своим ангелом. Она не слышала этих слов тринадцать лет, и все же они произвели на нее то же воздействие. Произнесенные тем же глубоким мурлычущим тоном. Скользнувшие по ней как ощутимая ласка. Боже, как же они близки! Как он был искренен, когда предупреждал ее! Когда речь шла о нем, она не имела сил противиться. Не могла – обороняться.

Чуть приподняв голову, она взглянула в сторону и встретила его взгляд. В его синеве не было коварного торжества. Только непонятная ей напряженность.

Этого крошечного движения было достаточно, чтобы он медленно наклонил голову. И когда она не отстранилась, коснулся губами ее губ. Легко. Искусительно. Соблазняюще.

О, он хорош, так хорош, что она сдалась без боя. Обвила его шею и запрокинула голову.

Именно этого приглашения он ждал.

Несколько долгих минут она просто плыла по течению, позволяя ему делать все, что пожелает, и жадно принимала в свое одинокое сердце все наслаждения, которые он готов был ей дать.

Да, тут кроется опасность, но опасность, которую она готова встретить лицом к лицу. Они стояли на укреплениях, на виду у всякого, кто мог случайно взглянуть в их сторону, и не важно, что, каким бы своевольным и буйным он ни был, каким бы распутным его ни считали, дальше поцелуя он зайти не сможет.

С этой стороны ей ничто не угрожает. Опасность кроется не здесь.

Она и сама не знала, где и в какой форме находится эта опасность.

Когда он наконец поднял голову и, глядя на нее из-под длинных ресниц, скользнул пальцами по груди и ощутил ее неизбежную реакцию, почувствовал, как набухли и отвердели ее груди, она внезапно растеряла всякую уверенность в себе.

Он изучал ее слишком пристально. Да, он предупредил ее и отправляет домой, чтобы не обольстить, и все же…

Она судорожно сжала кулаки.

– Чарлз, послушай меня: мы больше никогда, никогда не пойдем этой дорогой.