Сыновья и любовники - Лоуренс Дэвид Герберт - Страница 65

Цветы были необыкновенно свежие и нежные. Ему хотелось ими упиться. Срывая их, он съедал желтые трубочки. Клара все безутешно бродила по полю. Подойдя к ней, Пол сказал:

— Почему вам не нарвать цветов?

— Это не по мне. Они милее, когда растут.

— Но вам хотелось бы немного цветов?

— Они не хотят, чтоб их трогали.

— Не думаю.

— Не нужны мне трупы цветов, — сказала она.

— Это нелепая, искусственная точка зрения, — сказал он. — В воде они умирают ничуть не быстрее, чем на корню. И к тому же, в вазе они так славно выглядят, так весело. А трупом называют то, что выглядит как труп.

— Все равно, труп это или нет? — не соглашалась Клара.

— По мне, это не труп. Мертвый цветок вовсе не труп цветка.

Теперь Клара махнула на него рукой.

— А даже если и так… какое вы имеете право их срывать? — спросила она.

— Они мне нравятся, и я хочу взять их домой… здесь их сколько угодно.

— И этого достаточно?

— Да. А почему нет? Они наверняка будут чудесно пахнуть в вашей комнате в Ноттингеме.

— И я бы имела удовольствие смотреть, как они умирают.

— Но… ну и умрут, что такого.

На том он ее оставил и пошел, наклоняясь над переплетенными цветами, которые густо усеяли поле, точно бледные, светящиеся сгустки пены. Подошла Мириам. Клара стояла на коленях и вдыхала аромат первоцвета.

— По-моему, если относиться к ним почтительно, им не причиняешь никакого вреда. Важно, с каким чувством их рвешь.

— Да, — согласился Пол. — А впрочем, их берешь, потому что хочется, и все тут. — Он протянул свой букет.

Мириам молчала. Пол сорвал еще несколько цветков.

— Посмотрите вот на эти! — продолжал он. — Сильные, крепкие, как маленькие деревца и как толстоногие мальчишки.

Кларина шляпа лежала неподалеку на траве. Сама она все стояла на коленях и, нагнувшись, нюхала цветы. Пол увидел ее шею, и внезапная острая боль пронзила его, такая красота, и, однако, сейчас ничуть не горделива. Груди под блузкой слегка покачиваются. Изгиб спины сильный и так прекрасен; корсета она не носит. Вдруг, неожиданно для себя, он рассыпал по ее волосам, по шее горсть первоцвета, приговаривая:

Прохладные цветы упали Кларе на шею. Она почти жалобно вскинула на него испуганные серые глаза, не понимая, что это он делает. Цветы упали ей на лицо, и она закрыла глаза.

Стоя над нею, Пол вдруг смутился.

— Я думал, вам требуется заупокойная служба, — сказал он, чувствуя себя очень неловко.

Клара странно как-то засмеялась и поднялась, снимая с волос цветы. Взяла шляпу, надела и приколола булавкой. Один цветок, запутавшись, так и остался у нее в волосах. Пол увидел, но говорить ей не стал. Он подобрал цветы, которыми ее осыпал.

У опушки леса на поле выплеснулись колокольчики и стояли там, будто вода в половодье. Но они уже отцветали. Клара направилась к ним. Пол побрел следом. Колокольчики он любил.

— Поглядите, как они вышли из лесу! — сказал он.

И она обернулась в жарком порыве благодарности.

— Да, — с улыбкой сказала она.

Кровь так и забурлила в его жилах.

— Я подумал, вот в лесных чащах жили дикари, — какой ужас, должно быть, охватывал их, когда они оказывались лицом к лицу с широким простором.

— Вы думаете?

— Интересно, какому из древних племен было страшней, — тому, которое вырывалось из лесной тьмы на залитую светом ширь, или тому, которое из светлых просторов прокрадывалось в лесные дебри.

— Мне кажется, второму, — ответила Клара.

— Да, вы и впрямь чувствуете, как те, кто живет на просторе и с трудом заставляет себя пробиться во тьму, верно?

— Откуда мне знать, — недоверчиво ответила она.

На этом разговор оборвался.

Вечерело. Долина уже утопала в сумраке. Только напротив Крослейской фермы задержалось пятнышко света. Свет плыл по вершинам холмов. Медленно подошла Мириам, она уткнулась лицом в охапку цветов и шла по щиколотку в пенистой россыпи первоцвета. За нею смутными тенями проступали очертания деревьев.

— Пойдемте? — спросила она.

И все трое повернули назад. Шли молча. Спускаясь по тропе, они как раз напротив видели свет в доме, а на гребне горы, там, где сливался с небом поселок углекопов, — тонкий темный контур с неяркими огоньками.

— Славно погуляли, правда? — спросил Пол.

Мириам негромко согласилась, Клара молчала.

— А вы не согласны? — настаивал он.

Но она шла с высоко поднятой головой и опять не ответила. По тому, как она шла, — будто ей ни до чего нет дела, — Пол видел — худо у нее на душе.

В эти дни Пол повез мать в Линкольн. Она как всегда была оживлена и полна радостного волнения, но, сидя в вагоне напротив нее, Пол подумал, вид у нее болезненный. Ему вдруг почудилось, что она от него ускользает. И ему захотелось удержать ее, привязать к себе, чуть ли не приковать. Как будто надо схватить ее за руку и не отпускать.

До города было уже недалеко, и оба приникли к окну, стараясь увидеть собор.

— Мама, вот он! — крикнул Пол.

Перед глазами возник возвышающийся на равнине собор.

— Ах! — воскликнула миссис Морел. — Так вот он!

Пол смотрел на мать. Ее голубые глаза с тихой пристальностью разглядывали собор. Казалось, она опять ускользнула от него. Что-то передалось ей от вечного покоя этого вознесенного ввысь собора — голубого, величавого на фоне неба, — какая-то обреченность. Что есть, то есть. И всей своей молодой сильной волей он не мог это изменить. Вот перед ним лицо матери, кожа еще свежая, розовая, нежная, но в уголках глаз морщинки, веки чуть приспущены, в складке плотно сомкнутых губ непреходящее разочарование; и печать той же вечности лежит на ней, словно наконец-то она постигла свою участь. Сын восставал против этого всеми силами души.

— Мама, посмотри, как возвышается он над городом! Подумай, там, у его подножья, улицы, множество улиц! Собор кажется больше самого города.

— Да, правда! — воскликнула мать, вновь оживляясь. Но Пол уже видел ее в минуты, когда она сидела, вперив в собор неподвижный взгляд, и глаза и лицо ее застыли, отражая неумолимость жизни. И чувствовал, эти морщинки в уголках глаз и стиснутые губы доводят его до безумия.

Они зашли перекусить, и миссис Морел это показалось неслыханным расточительством.

— Не воображай, будто я получаю удовольствие, — говорила она, пока ела телячью отбивную котлету. — Не получаю я удовольствия, можешь поверить, не получаю. Подумай только о своих выброшенных на ветер деньгах!

— Никогда не жалей моих денег, — сказал он. — Ты забыла, я молодой человек и сейчас вывожу на прогулку свою девушку.

И он купил ей синие фиалки.

— Немедленно прекратите, сэр! — распорядилась она. — Что мне с ними делать?

— Ничего не надо делать. Постой спокойно!

И прямо посреди Главной улицы он приколол ей букетик к пальто.

— Такой старухе, как я! — сказала она, нюхая фиалки.

— Понимаешь, — сказал он, — мне хочется, чтоб люди думали, будто мы с тобой страшно светские господа. Так что задери нос.

— Сейчас стукну тебя по голове, — засмеялась миссис Морел.

— Напусти на себя важность! — скомандовал он. — Распуши хвост.

Целый час ушел у него, чтоб провести мать по улице. Она постояла над окном древней стекловаренной печи, постояла перед каменной аркой, всюду она останавливалась и ахала.

Какой-то мужчина подошел к ней, снял шляпу и поклонился.

— Позвольте, я покажу вам город, сударыня.

— Нет, благодарю вас, — ответила она. — Я с сыном.

И Пол рассердился, надо было ей отвечать более величественно.

— Отстань ты от меня! Ха! А вот остатки дома рудокопа и древней печи для плавки олова. Помнишь ту лекцию. Пол?..

Но на соборный холм она поднялась с огромным трудом. Пол этого не заметил. Только вдруг оказалось, она не в силах произнести ни слова. Он завел ее в маленькую кофейню, и там она отдохнула.