Венец творения - Лоскутов Александр Александрович - Страница 47

В зачищенный район армейское командование назначило усиленный патруль. Если кто из кровососов и ухитрился уцелеть, его выследят в ближайшее же время. Он сам этому поспособствует — ни один вампир просто не может сидеть спокойно, когда чувствует неподалеку живую кровь.

Всего было ликвидировано двадцать два вампира. Об этом объявили по радио сразу после официального заявления, что прорыв окончательно ликвидирован. У армейцев погибли семь человек. В Управлении — двое. Количество жертв среди мирного населения не уточнялось, но я видел немало крытых армейских грузовиков, уехавших в сторону городского крематория.

Одно утешало: если бы не наши старания, их было бы еще больше.

Я добавил на свой счет еще двух кровососов. Митька Водовозов — тоже двух. Осипов — одного. Ну и еще кое-кто из ребят отличился. Всего мы положили восемь вампиров. Армейцы — шесть. Но это не мешало им праздновать победу как свою личную. Ладно, пусть празднуют. Мне не жалко. Слаженной группой пробившись через многочисленные кордоны и посты, мы добрались до временного штаба Управления, развернутого в одном из непосредственно примыкавших к периметру зданий. Честно говоря, мне идти не хотелось. Тратить время на пустые разговоры, отчитываться о проделанной работе, спорить с начальством — к черту такое удовольствие… И вообще — я уже два дня как уволился.

После целого дня лазанья по подворотням и беготни по ступенькам тело давила усталость. Ноги от постоянного напряжения подергивала судорога. Плечи словно налились свинцом. В глазах — по горсти песка. Все-таки старый город выматывает намного меньше. Уж не знаю почему. Вроде бы от трущобных районов он отличается только тем, что здесь все еще живут люди, а там — уже нет.

К моей радости, заходить внутрь здания и вновь ломать ноги на лестницах не понадобилось. Пащенко сам вышел навстречу.

— Ну, как у вас?

— Нормально. — Водовозов машинально поправил кобуру. — Что смогли, то сделали. Еще восемь тварей в активе.

— Значит, всего двенадцать… — Пащенко кивнул. — Хорошо сработано.

— Можем рассчитывать на премию? — невинно спросил Водовозов.

— Можете. — Еще один уверенный кивок. — Кто-нибудь еще ранен? Потери есть?

Митяй демонстративно осмотрелся.

— Да вроде бы все здесь. Ванька Лихоимов только на арматурину напоролся, пока по тем развалинам прыгал. Но это ерунда. Всего-то пару швов — и порядок… А как там Олег?

Пащенко минуту помолчал. И уже по этому молчанию все было ясно.

— Умер полчаса назад, прямо на столе у хирургов. Тело уже увезли на кремацию.

— Трое… — Водовозов тяжело вздохнул. С силой, будто что-то стирая, провел ладонью по лицу. — Трое погибших…

Я прислонился к стене и прикрыл глаза, чувствуя, как сквозь тягучую усталость пробиваются слабые ростки раздражения. Еще один чистильщик, еще один мой друг, коллега и просто хороший человек только что покинул этот мир. Почему? Ради чего? Зачем?..

Зачем все это? Зачем эта бесконечная война, которую нам все равно никогда не выиграть? В ней вообще не может быть победителя. Мы насмерть схватились со своей же тенью. Они — это мы, а мы — это они. Тьма умножает зло, которое в свою очередь вновь порождает тьму.

Замкнутый круг, разорвать который нам не под силу.

Стены в лабиринте жизни устанавливают не только Свет и Тьма, но и сами люди. Те, кто обвиняет Господа в пренебрежительном отношении к человечеству, не правы. И я тоже был не прав. Всевышний Днем своего Гнева всего лишь высветил пропасть, на краю которой мы стоим. Правила игры остались теми же, что и раньше. Только теперь они на виду. Все честно, открыто и ярко. Сегодня, чтобы увидеть свое лицо, нам не нужно искать зеркало. Достаточно лишь подняться на вышку и заглянуть за периметр. Именно там, среди мертвых улиц и брошенных автомобилей, кроются ответы на все извечные вопросы.

Нужно всего лишь научиться их видеть…

— Что?.. — Я не сразу сообразил, что на этот раз Пащенко обращается именно ко мне.

— Я спросил, не надумал ли ты еще вернуться?

— А зачем? — Я вяло повел плечами.

— А зачем ты сейчас торчишь здесь, хотя имеешь полное право быть дома?

Интересный у нас разговор складывался. И, главное, какой информативный… Только почему-то продолжать его у меня не было ни малейшего желания.

Я устало вздохнул.

— Сам задаю себе этот вопрос… — Пащенко промолчал. Все промолчали. И я добавил: — Чего ты от меня хочешь? Проситься обратно я не собираюсь. Хочешь, скажу почему?.. Мне надоело исполнять приказы! Я больше не желаю видеть, как из-за чьей-то глупости гибнут люди. Я не люблю ходить на похороны и устал смотреть на застывшие лица своих бывших коллег, когда они, поднявшись после смерти, пытаются убить меня! Я устал видеть вокруг одну лишь тьму, которой давно уже перестал бояться. И знаешь… Именно это и пугает меня больше всего.

Пащенко смотрел на меня. Молча. И в его глазах я видел то же самое, что сейчас мог бы увидеть в своих: усталость, боль, раздражение. Разве что тьмы там не было… Но это только потому, что перед ним никогда не вставал тот выбор, который год назад пришлось делать мне.

Воистину мы боремся сами с собой. Скажи мне, кто твой враг…

Господь Всемогущий, что ты с нами сделал?.. Нет. Не так… Что мы сами с собой сделали?..

Если Пащенко сейчас хоть словом заикнется о тьме, которая, я чувствовал, плещется в моем взгляде, если попробует сострить, клянусь, я не посмотрю, что он выше меня на полголовы и шире в плечах. Забуду, что устал и вымотался после целого дня безостановочной беготни. Наплюю на субординацию… хотя про нее вообще уже можно забыть — я теперь человек гражданский.

Я просто влеплю ему прямо по морде! И будь что будет.

Он не сделал ни того ни другого. Одно бесконечно долгое мгновение без пяти минут глава Управления просто стоял, молча разглядывая меня в упор, словно какую-то диковинную зверушку. Потом шагнул в сторону, одновременно поманив пальцем.

— Алексей, подойди-ка сюда… А вы все постойте пока там, где стоите.

Водовозов непонимающе взглянул на меня. Моргнул. Перевел взгляд на Пащенко, пожал плечами и демонстративно отвернулся. Все остальные послушно последовали его примеру, старательно притворившись, что по уши заняты своими делами. Кто-то подтягивал ремешки на ножнах, кто-то поправлял пояс, и сразу трое одновременно решили перевязать шнурки на ботинках. В мою сторону ребята старались не смотреть. И только Осипов подозрительно скашивал глаза, словно подозревал меня в чем-то неприглядном и потому старался не выпускать из поля зрения.

Я повернулся к нему спиной, одновременно вновь встречаясь взглядом с Пащенко.

— Ну и что такого тайного ты хотел мне сказать?

Замруководителя Управления устало поморщился.

— Да ничего особого. Просто хотел просить тебя быть поосторожнее.

Я коротко хмыкнул. В последнее время подобные просьбы я слышу что-то слишком уж часто. Даже не знаю, нужно ли мне еще одно такое предупреждение.

— Ты не смейся, дело серьезное. У меня только что были ребята с черными крестами. О тебе расспрашивали: где находишься, что делаешь, как тебя найти и не замечал ли я за тобой чего-нибудь предосудительного… Я, конечно, всех подробностей не знаю, но подозреваю, что святая инквизиция интересуется тобой не просто ради пустого любопытства. Особенно в свете вчерашнего.

Инквизиция, инквизиция, опять инквизиция!.. Я подавил желание выругаться от души, ограничившись всего лишь упоминанием черта и его бабушки.

— Почему ты мне это говоришь?

— А что, надо было промолчать? — Пащенко негромко фыркнул.

Я лишь пожал плечами, продолжая в упор смотреть на него. И он отвел взгляд первым.

Неудивительно. В последнее время я даже боюсь подходить к зеркалу, опасаясь увидеть в своих глазах то, что видеть там не хочу. И мало кто решается посмотреть мне в глаза… Разве что только Хмырь — он никогда не прячет взгляд. И еще Ирина. Рядом с ней я всегда осторожен. Я избегаю встречаться с ней взглядом.