Дмитрий Донской - Лощиц Юрий Михайлович - Страница 62

Проезжали сейчас и проходили ополченцы мимо подмосковных житниц, наследственных вотчин великого князя. Как всегда в эту пору, радовала глаз чистота прибранных нив; лишь кое-где еще пестрели в поле малыми шевелящимися снопиками женщины и дети. Разогнувшись, в стане, оправив одежку, женщины тревожно всматривались из-под ладоней, а детишки со всегдашней доверчивостью истово махали руками вслед проходящим воинам, и редко у кого из мужчин не першило тогда в горле. Неистребима все же эта детская доверчивость в жизни!

Малолюдство на полях и в селах объяснялось не только концом жатвы, но и тем, что взрослые, здоровые жнецы по зову сотников, старост и волостелей уже подались кто в московский, а кто в коломенский полк.

Война готовила житницы свои. В походных порядках великокняжеского войска среди бояр, воевод можно было различить и еще особого вида людей, не вполне похожих на обычных ратников, хотя и за ними в обозе везли оружие и доспехи. То были представители московского купечества, так называемые «гости-сурожане», торговавшие обычно с Ордой и ездившие в Крым, в Сурож. «Сурожане» знали языки чужие, у великого князя на них был в походе особый, мало кому пока понятный расчет.

При устье речки Сиверки, впадающей в Москву-реку в семи верстах выше Коломны, Дмитрия Ивановича и ведомое им воинство встретили воеводы ратей и отрядов, заранее прибывших к месту сбора. Принаряженные, возбужденные своей старательностью, они торопились сообщить каждый о своих людях. И в этом деловитом упреждении, в маленьком торжестве промежуточной встречи тоже приоткрывалась на миг добрая примета: свои уже тут и ждут, и их как будто нисколько не меньше, чем тех, что поспешают к Коломне.

А в самом городе, в крепостных воротах встречал их епископ коломенский Герасим при стечении всех горожан, с тревогой и надеждой глядящих на своего великого князя.

Смотр назначили на следующее утро. А пока первым делом Дмитрий Иванович захотел посетить собор, почти достроенный после июньского несчастья. Как и всякое большое новое строение, он еще казался непривычен на этом своем месте, чересчур ослепителен и велик. А ведь не начни его тогда, в июне, сразу восстанавливать, может быть, и теперь не собрались бы сюда так решительно. Минутной растерянности только дай волю.

В Коломне великого князя ожидали и свежие донесения от разведки. Из разноречивых наблюдений последней недели не так-то просто было составить цельное понятие о том, что творилось сейчас за Окой. То, что Мамай от усть-Воронежа продвигается вверх по Дону, а не посылает, как обычно, рать на разграбление Рязани или ее уделов, вроде бы нагляднее всего свидетельствовало о существовании сговора между ордынцами и Олегом. Но Дмитрий не мог не доверять, хотя бы отчасти, обещаниям рязанского князя, клявшегося, что он-де ни за что не выступит на стороне Мамая, хотя и от прямой воинской помощи великому князю вынужден воздержаться, опасаясь ордынского возмездия.

Одно из сообщений заокской сторожи особенно обеспокоило Дмитрия. Якобы Мамай на Семен-день, то есть 1 сентября, собирается выйти к Оке и, соединившись на рязанском берегу с Олегом и Ягайлом, переправляться на московскую сторону. Причем, судя по всему, встреча эта назначена не напротив Коломны, где сейчас сосредоточилась большая часть великокняжеского войска, и не напротив Серпухова, а где-то между ними, с тем чтобы ратникам Дмитрия не удалось воспрепятствовать громоздкому и не на один час рассчитанному перевозу ордынцев через Оку.

Конечно, переправы ни в коем случае нельзя было допустить. Более того, надо было, как и два года назад, когда шли против Бегича, постараться самим спокойно, без помех переправиться через Оку и встретить Мамая на достаточном удалении от границы московской земли.

Если все же ордынцы успеют — или уже успели? — достичь верховьев Дона, то скорее всего и дальше они будут двигаться все в том же направлении, не забирая далеко ни влево, от Олега, ни вправо, от Ягайла, с намерением выйти к Оке где-нибудь между устьями впадающих в нее Каширки и Лопасни, то есть в самом на сегодняшний день слабозащищенном месте московского рубежа.

Значит, как раз туда и надо идти от Коломны и идти как можно быстрее, чтобы на несколько дней упредить появление в тех местах Мамая и распорядиться этими запасными днями для встречного выхода к донскому Верху.

Удастся сделать так — и намного уменьшится вероятность соединения ордынцев с их возможными союзниками. Своим выходом в Заочье великокняжеская рать решительно отсечет Рязанское княжество и от Мамая, и от Ягайла, последний же, не имея поддержки в лице рязанцев, пожалуй, тоже несколько поостынет в своих намерениях.

Конечно, в противовес этому общему расчету можно было бы выставить и несколько других оспоривающих его расчетов, начинающихся с «а вдруг?..», «а если?..». И даже перетолковать в их пользу большинство донесений разведки. Но сейчас было не до толкований. Сейчас спасительной была уверенность одного, нескольких человек, увлекающая за собою всех.

Благодаря опыту летних сторожевых стояний на Оке и опыту битвы на Воже Дмитрий и его соратники оказались сейчас гораздо свободней, прозорливей в своих пространственно-временных расчетах, чем противная сторона. Иными словами, за две недели до битвы и за многие десятки верст до ее места Дмитрий в отличие от Мамая знал, где примерно и когда примерно они должны будут встретиться.

Но что их уравнивало, так это то, что ни Дмитрий, ни Мамай не знали, с каким все же числом ратников выйдут они друг против друга.

IV

Дмитрий не знал пока точного числа потому, что войска все прибывали и обещали прибывать. Совершенно очевидно, что сейчас он располагал ратью, гораздо большей, чем при битве на Боже. Но была ли она больше, чем та, что стояла пять лет назад под стенами Твери? Нескольких стягов он недосчитывал. Не поспели (или не очень старались поспеть) новгородцы. Отсутствовали (и, видимо, уже не появятся) братья Константиновичи с сыновьями. Дмитрий-Фома отрядил под руку зятя только суздальский полк. Не пришли кашинцы со своим князь-Василием.

Но зато полк тарусского князя Ивана Константиновича, осаждавшего Тверь, и в этот раз явился на зов Москвы. Было много и совсем новых людей: ратники, из Мурома, из Городца Мещерского... Был весь цвет Залесской земли — звенигородцы, дмитровцы, владимирцы, ярославцы, ростовцы, суздальцы, юрьевцы, переславльцы, стародубцы, угличане; были костромичи, белозерцы и вологжане. Были верные князья и доблестные воеводы, именитые бояре из старых родов, служивших еще Александру Ярославичу Невскому, и новички, ищущие чести; были конные и пешие... Правда, число пешцев казалось Дмитрию Ивановичу недостаточным. Из сообщений заокской сторожи он знал, что в войске Мамая против обыкновения пехоты много, в том числе из наемников. Это значило, что при решающей встрече ордынцы главный упор могут сделать не на привычном сшибе конных тысяч, а на длительном, с борьбой за каждую пядь земли, столкновении малоподвижных, но и малоуступчивых, устойчивых пехотных стен. Чем меньше при таком столкновении окажется у русской стороны пешцев, тем больше всадников придется ввязать в противостояние пехоте врага и, следовательно, тем свободнее станет в своих действиях конница Мамая.

Необходимые поручения относительно добора пешей рати даны, и может быть — это покажут ближайшие дни, — тут что-то еще удастся подправить. А сейчас, в утро смотра войск на Девичьем поле, надо решить самые неотложные задачи, и первейшая из них — уряжение воевод.

Удельные князья и их воеводы, естественно, остаются при своих ратях. Но есть полки городские, великокняжеские, тот же юрьевский, или костромской, или коломенский. Каждому из этих полков и нужно урядить московского воеводу.

К коломенцам Дмитрий Иванович назначил своего двоюродного брата Микулу Васильевича Вельяминова, сына покойного тысяцкого. Почетным этим назначением — все-таки второй после столичного полк в московском воинстве — великий князь еще раз подчеркивал: недавняя казнь предателя Ивана Вельяминова ни в коем случае не ложится темным пятном на остальных отпрысков старого рода. Надо выделить Микулу среди других, приободрить его, дать ему возможность восстановить пошатнувшуюся было честь семьи.