Забытые хроники - Антов Ясен - Страница 1

Ясен Антов

Забытые хроники

Серьезный исследователь истории квартала, несомненно, обратит внимание на особую роль в ней семьи Мамарчовых, дальних родственников капитана Мамарчова, участника Велчова восстания в 1835 году. Эта семья появилась в квартале, чтобы взорвать спокойствие, столь долго лелеявшееся его обитателями. Впрочем, не будем распространять своих суждений на весь квартал, так как листовки с призывом: «Долой царя, смерть толстосумам!» сказались прежде всего на судьбе совладельцев чиновничьего кооператива «Единство».

В тот день, а это была пятница, самая обыкновенная пятница тех далеких военных лет, чиновники, отправлявшиеся на службу, открыв почтовые ящики, вместе с утренним выпуском газеты вытащили и прокламацию, в которой печатными буквами было выведено: «Долой царя, смерть толстосумам!»

Оправившись от первоначального изумления, чиновники испытали совершенно естественное по тем временам чувство страха, поскольку держать в руках листовку с подобным текстом было отнюдь не обычным, а тем более не безопасным делом. В товарняки, переправлявшие заключенных в концлагеря, можно было угодить и куда за меньшую провинность. Так что чиновникам действительно было чего опасаться. Часть листовок была спрятана, и позднее, на допросах в полиции, жители нашего дома объясняли, что в спешке не обратили внимания на бумажки, сунутые в газету. Однако другие сразу же поступили так, как и повелевает долг истинному чиновнику, то есть донесли об этом инциденте властям.

Разыскивать власти не было необходимости, поскольку в самом доме жил человек, представлявший их, хотя и на свой манер.

Сейчас, очевидно, стоит рассказать о том, кто же населял это кооперативное четырехэтажное строение, ибо последовавшие события развивались именно в нем. Следуя по вертикали снизу вверх, нужно начать с автора двух текстов для военных маршей, безобидного чинуши, служившего в Народном банке, отца троих детей и супруга женщины, утверждавшей, что ее муж ни дать ни взять — поэт, да еще и классик. Над ним проживал еще один служащий Народного банка, высокий, смуглый, с набриолиненными волосами. Поговаривали, что его жена с упругим бюстом дикарки, будоражившим воображение юнцов, наставляет ему рога с директором банка. Далее следовал учитель музыки, снискавший бурную ненависть обитателей дома, так как дни напролет из его окна неслись трубные звуки — в свободное от основных занятий время музыкант давал уроки игры на валторне на дому. В ответ на угрозы разъяренных соседей, учитель музыки ссылался на статью 21 Положений о домовладениях, в которой черным по белому значилось, что за исключением интервалов с двух до четырех дня — времени послеобеденного отдыха — и с десяти вечера и до шести утра, времени, отведенного медициной и законом для ночного сна, желающие могут подрабатывать в своей квартире.

Обитатели дома выражали горячее сожаление по поводу того, что в свое время допустили промашку и приняли в кооператив учителя музыки, не подумав, что учителей нельзя причислить к подлинным чиновникам. Но, так или иначе, его присутствие в доме было неоспоримым фактом, он был владельцем жилплощади наравне с другими и поэтому упражнялся вволю в игре на своем инструменте.

На четвертом этаже располагалась квартира стража порядка, в том смысле, что там проживал тайный агент полиции Пожарский. Сей жилец отличался изысканностью манер, всегда снимал шляпу и кланялся знакомым, носил отутюженные брюки и был не прочь приударить за представительницами слабого пола. Его служба в Бюро пенсионного обеспечения была не более чем ширмой, все прекрасно знали, что зарплату он получает из рук начальника полиции Николы Гешева, а под мышкой в кобуре носит маузер.

Мужчины старались не портить с Пожарским отношений, а женщины в открытую заигрывали с ним.

Напротив Пожарского жила семья страховых агентов. У них была рыжеволосая дочь, такая же скромная, как и родители, хотя, по правде говоря, страховым агентам не рекомендуется проявлять особую скромность. Впрочем, их рыжеволосая дочь, обычно ходившая потупив очи долу, никогда не упускала случая поднять их, чтобы встретиться взглядом с проходившим мимо мужчиной, в особенности если этим мужчиной был Пожарский. Возможно, именно это обстоятельство давало основание некоторым языкатым женщинам утверждать, что в тихом омуте черти-то и водятся.

Под страховыми агентами размещалось буйное и веселое семейство пенсионера Радана Вакрилова, бывшего служащего хозяйственного кооператива «Фракия». У него было трое сыновей, учившихся на инженеров. Сыновья Вакрилова были точным слепком с отца — такие же широкоплечие, кривоногие и петушистые. Преуспевшие в науках — о чем свидетельствовали круглые пятерки по всем предметам, — юные Вакриловы тем не менее всегда оказывались в гуще событий, стоило где-нибудь вспыхнуть склоке или драке. Вечером, оглядывая их распухшие, но довольные лица, Вакрилов с отеческой гордостью восклицал: «Кто посмеет поднять руку на Вакриловых, тому не сдобровать!» — и угощал их пивком. Позднее двое его сыновей погибли на войне, на которую они отправились добровольцами, в боях под Страцином. Радан Вакрилов долго оплакивал ючрАкую утрату. Третий сын стал-таки инженером и уехал строить железнодорожные вокзалы в Северную Болгарию.

Под Вакриловыми проживала семья кассира Димчо Велчева, человека кроткого и тихого. Его единственный сын, здоровенный, но болезненный детина, внезапно исчез. Носились слухи, что он нанялся за плату обезвреживать невзорвавшиеся авиабомбы и подорвался на одной из них. На расспросы обитателей дома, куда запропастился парень, Пожарский отвечал уклончиво.

Вот мы и добрались до квартиры, находившейся по левую сторону лестничной клетки первого этажа, в которой сначала обитал какой-то толстый чиновник из Министерства связи, впрочем недолго, и куда потом вселилась семья Мамарчовых.

Главой семьи был Роберт Мамарчов — русоволосый синеокий гигант, с неизменной улыбкой на устах, счастливый, как ребенок, веселый и очень компанейский парень. Роберт Мамарчов, или просто Боб, как его называла Джейн, его супруга, вернулся в Болгарию из Юнайтед Стейтс оф Эмерика. «Да это же просто-напросто Америка! — воскликнула как-то жена учителя музыки. — И что это они нос дерут, юнайтед стейтс, подумаешь, велика важность!»… Но тем не менее Роберт прибыл действительно из Америки, причем в то время, когда Болгария была пристегнута к Тройственному пакту, то бишь к «оси Рим-Берлин-Токио», а американцы были ее естественными неприятелями. Во всей этой истории по сей день много неясного. Зачем, к примеру, родственнику легендарного капитана Мамарчова понадобилось с другого конца света приезжать в военное время в страну, где его будут окружать военные и политические враги… Но, как бы там ни было, факт остается фактом.

Сыновей Роберта Мамарчова звали, бог знает почему, Джон и Иван, хотя Джон по-английски — это Иван, а Иван в переводе с болгарского, соответственно, Джон. Вполне вероятно, то была одна из очередных шуток Боба Мамарчова, а может, у него на то были более веские причины, во всяком случае американцы в глазах европейцев всегда выглядели немного чокнутыми. Двое пострелят ничем не отличались от обыкновенных болгарских пацанов, разве что носили смешные панталоны до колен и разношенные, облепленные пестрыми наклейками, бутсы для бейсбола.

Добралиеь до Джейн Мамарчовой. Джейн — женщина-бабочка, легкая, изящная как паутинка, нежное видение в ночных грезах мужчин, фея с развевающимися на ветру золотистыми волосами, тоненькая, как тростинка, шаловливая, как ребенок, обладательница точеных рук, плавно круживших в воздухе, когда она бежала по улице…

Взволновала ли нас встреча с Джейн Мамарчовой? Не будем отрицать.

Джейн Мамарчова носила брюки. Это само по себе вызвало интерес: в те годы не было принято, чтобы женщина одевалась, как мужчина. Но у Джейн Мамарчовой было три пары брюк, целых три пары, которые сидели на ней в обтяжку, и, боже, что это было за зрелище, когда она шла в этих брюках по улице…