Зеленый дом - Крамер Теодор - Страница 2

Запылены, в последнем свете дня

стоят мотыга, заступ и долбня.

Мотыга не ходила со двора:

картошку рыла с самого утра,

хозяйка с ней весь день трудилась впрок

и вот мешки набиты по шнурок.

И заступ тоже чести не понял

он целый день дорогу починял,

его под вечер, вымотан всерьез,

хозяин сгорбленный сюда принес.

В карьере наработалась долбня,

мельчила честно крошево кремня.

На небе день как раз сменился тьмой

хозяйский сын долбню принес домой.

Домой вернулись трое, все в пыли,

свой инвентарь, понятно, принесли.

Семья - в дому, и дремлют взаперти

мотыга, заступ и долбня в клети.

ПЕСНЯ ПО ЧАСАМ

К восьми над рынком - тишь, теплынь;

как сода, день истаял в синь;

в навозе тонут воробьи,

сидит громила в забытьи

у стойки.

Сойдется в десять цвет пивнух,

в гортань ползет коньячный дух.

Товар панельный в сборе весь,

но за деньгой в карман не лезь:

обчистят.

Вот полночь: наползает мрак,

кто мерзнет - нюхает табак.

Наизготовку - сталь ножа,

от жалости к себе дрожа,

раскиснешь.

Горчинка - два часа утра.

Для шлюх - последняя пора.

Вконец пустеет тротуар.

Плати: додешевел товар

до точки.

Четыре: день недалеко,

хлеб вынут, скисло молоко,

бредет домушник и, журча,

течет пьянчужечья моча:

о Боже.

ДВОЕ ЗАТРАВЛЕННЫХ

Мой братец, Лейба Люмпеншпитц,

ответь: ну почему

ты удавился - чтобы

теперь меня трясло бы

средь улиц и в дому?

Я опасался за тебя:

ты целый день молчал,

был очень независим,

но груды злобных писем

так часто получал.

Ты стал как зверь в своей норе,

и дик, и одинок:

ты вздрагивал от звона

злодея-телефона

и трубку снять не мог.

Ты дверь на стук не открывал

о, ты хлебнул с лихвой!

Тряслись мои поджилки,

но я носил посылки

в дом зачумленный твой.

А что лежало, Лейба, в них

какая чепуха!

В четверг - хвосты крысиные,

а в пятницу - гусиные

гнилые потроха!

Я слух вчерашний счел одной

из худших небылиц:

кто мог бы знать заране?

Повесился в чулане

ты, Лейба Люмпеншпитц!

Со страху, Лейба Люмпеншпитц,

легко в удавку влезть!

Кровь холодеет в жилах,

и я давно не в силах

не выпить, ни поесть.

Ты был со мной, я был с тобой,

ответь: ну почему

ты удавился? Чтобы

взамен - меня трясло бы

средь улиц и в дому?

РЕНТА

Джон Холмс и Билл, его сынок,

уютно жили: шла

по почте рента Джону, в срок

тридцатого числа.

Случился грустный номер:

родитель взял да помер.

Такие вот дела.

"Джон Холмс! Я так тебя любил!

Без ренты мне - беда!"

И обложил папашу Билл

солидным слоем льда,

заклеил щели, фортки,

темнела в белом свертке

отцова борода.

Билл закупал двоим еду

отец хворает, чай.

Воняло, - Билл на холоду

варганил завтрак, чай,

а почтальон клиенту

носил все ту же ренту,

ну что ж, хворает, чай.

Уже зима невдалеке

а Холмсы все вдвоем:

Билл - в уголке, Джон - в леднике,

и каждый - при своем.

На дверь, на стены, на пол

сынок духов накапал

и замерзал живьем.

"Джон Холмс, - шептал ночами Билл,

любимый мой отец!

Тебя я вовсе не убил,

мне жаль, что ты - мертвец!

Не надо гнить, не надо!

Ведь я рехнусь от смрада,

коль ты сгниешь вконец!"

И все-таки пришел каюк

терпению сынка.

Джон Холмс во все, во все вокруг

проник исподтишка.

Нашли висящим Билла,

и рента, видно было,

торчит из кулака.

О ВЕЛИКОМ ХОЛОДЕ НАКАНУНЕ НОВОГО 1929 ГОДА

На Святого Стефана* пришли снегопады,

завалило распадки, дома, палисады,

и над плавнями, белый настил распуша,

стекленела и стыла стена камыша.

Встала стужа, колодцы до дна проморозив,

у саней отставала оковка полозьев,

старики говорили, что, мол, никогда

не случалось такие видать холода.

Ветер льдисто хрустел в человеческом горле,

батраки простужались и наскоро мерли,

задубевший, обглоданный труп оленька

отыскался у самых дверей кабака.

Звезды, вестники долгой морозной погоды,

озирали озимых убитые всходы,

виноградники, сгинувшие в холоду,

и озерную гладь, что лежала во льду.

В полыньях, не умея добраться до суши,

били крыльями и примерзали крякуши,

и любой, кто решался дойти по снежку,

их легко набирал по мешку.

* 26 декабря

ЗИМНЯЯ ОТТЕПЕЛЬ

Выдается тепло в середине зимы:

застилается все пеленой дождевою,

оживают ручьи этой странной порой,

и топорщится жнива стернею сырой,

и гуденье идет сквозь еловую хвою.

Отступают снега, и увидеть легко,

как под паром покоятся мрачные зяби,

как на старых покосах гниют клевера,

как погрызена зайцами в рощах кора,

ибо дочиста съелись остатки кольраби.

Сучья, стужей отбитые, наземь летят,

свекловица, что на поле сложена с лета,

раскисает и пенится, бурт за буртом,

чтобы смрадом горячим окутать потом

чуть обсохшие ветви кустов бересклета.

Что ни день, то хозяйству разор да урон;

мокнут ветошь и пакля под черной соломой;

от села до села - непролазная грязь,

и в тумане плывет, все мрачней становясь,

солнца, странно разбухшего, шар невесомый.

ЗАТОПЛЕННАЯ ЗЕМЛЯ

От весеннего ветра чернеют луга,

постепенно темнеют и тают снега,

но канав не хватает: кипя и бурля,

набухает растаявшим снегом земля

и уходит под полую воду.

Дамбы хмуро застыли по горло в воде,

вся равнина блестит - лишь межа кое-где

разрезает на ломтики мутную гладь,

крест над церковью будет в закате пылать,

осеняя весеннюю воду.

Далеко друг от друга стоят хутора,

через ил продираются лодки с утра,

воздух сладок и тих, и чиста синева,

ветер гонит волну, и густая трава

прорастает сквозь мутную воду.

МАЙСКИЕ КОСТРЫ

Приходит май, и в час ночной

чисты под кряжем небеса;

но ударяют холода,

и вот - кристалликами льда

впотьмах становится роса.

Протяжно рогу вторит рог,

тревогою звучат они:

спешат на склоны сторожа,

и разгораются, дрожа,

вкруг виноградников огни.

Затем в долины дым ползет,

отходит холод в высоту;

огонь мужает, - вот уже

теплеет от межи к меже,

где дремлют дерева в цвету.

Туманя кипень лепестков

высоких, озаренных крон,

спасенье гроздьям молодым

приносит сладковатый дым,

струящийся со всех сторон.

СВЕТЛОЕ ВРЕМЯ

Повсюду стало так светло,

краснопогодью нет конца;

и в отдаленье тяжело

грохочет молот кузнеца.

Вьюнком оделась городьба;

с утра отец и старший сын

сходили глянуть на хлеба,

гумно готовят и овин.

Батрак перестелил крыльцо,

передник вздел и чинит воз;

медлительно, заподлицо

клепает ободы колес;

батрачка, выйдя за порог,

скоблит кувшин очередной;

хозяйка мастерит пирог

с перекопченной ветчиной.

Уже опростана подклеть

от вялых, сморщенных картох:

теперь бы солнышку пригреть,

чтоб клубень посевной подсох.

Весенний дух царит в дому,

и в погребе, и в кладовой,

и близок, ясно по всему,

черед работы полевой.

ЛЕТНИЕ ТУЧИ

В самый жар, в тишине разомлевшего дня,