Нечестивец, или Праздник Козла - Льоса Марио Варгас - Страница 31

Каким образом этот неуемный пьяница не потерял умения плести юридические интриги и не утратил работоспособности, какую Благодетель после падения Ансельмо Паулино мог сравнить только со своей собственной? Ходячая Помойка мог работать по десять – двенадцать часов без перерыва, напиться в стельку и на следующий день явиться в кабинет, в Конгресс, в министерство или в Национальный дворец свежим, с ясной головой и диктовать машинисткам юридические доклады или выступать, блистая красноречием, на темы, касающиеся политики, законотворчества, экономики или конституции. А кроме того, он писал стихи, акростихи и эпиграммы, статьи, книги по истории, и его перо было одним из самых острых, которые Трухильо использовал, дабы источать яд, в разделе «Форо Публико» газеты «Карибе».

– Как идут дела.

– Очень плохо, Хозяин. – Сенатор Чиринос набрал воздуху. – При таких темпах скоро начнется агония. Очень сожалею, что приходится вам это говорить, но вы мне платите не за то, чтобы я вас обманывал. Если санкций не отменят в скором времени, разразится катастрофа.

Раскрыв толстую папку и доставая из нее бумаги и записные книжки, он принялся анализировать состояние основных предприятий, начав с заводов Доминиканской сахарной корпорации, затем – Доминиканской авиационной компании, цементной, деревообрабатывающей, за ними пошли лесопильни, импортные и экспортные конторы и торговые предприятия. Музыка цифр и имен убаюкивала Генералиссимуса, он слушал вполуха: «Коммерческий атлас», «Карибский мотор», акционерное общество «Табакалера», доминиканский хлопковый консорциум, «Чоколатера индустриаль», «Доминиканская обувная», «Поставка соли насыпью», фабрика растительных масел, доминиканская цементная фабрика, доминиканская фабрика грампластинок, фабрика доминиканских ударных инструментов, веревочная и мешочная фабрика, скобяные товары «Read», скобяные товары «Эль Марино», доминиканско-швейцарское производство, молочная фабрика, ликерная фабрика «Альтаграсиа», национальная стекольная фабрика, национальная бумагоделательная фабрика, «Доминиканские мельницы», «Доминиканская живопись», «Вторичное каучуковое покрытие», «Мотор Кискейи», солеочистительная фабрика, «Доминиканская мешковина», страховое общество «Сан-Рафаэль», компания по недвижимости, газета «Карибе». Ходячая Помойка оставил напоследок те предприятия, в которых семья Трухильо имела наименьшую долю, заметив мимоходом, что и здесь нет положительных сдвигов. Он не сказал ничего такого, чего Благодетель не знал бы: то, что еще не было парализовано отсутствием сырья и комплектующих деталей, работало на треть, а иногда на десятую часть своей мощности. Катастрофа уже разразилась, да еще какая. Но по крайней мере – Благодетель вздохнул – Штатам не удалось то, что, по их представлениям, должно было стать главным ударом: перекрыть поставку нефти, как они перекрыли поставку запасных деталей к автомашинам и самолетам. Джонни Аббес Гарсиа устроил так, что горючее поступало через Гаити, переправлялось через границу контрабандой. Наценка выходила высокой, но потребитель ее не платил, ее субсидировал режим. Государство не могло долго выносить это кровопускание. Экономическая жизнь из-за валютных ограничений и парализованного экспорта-импорта пришла в застой.

– Практически доходов нет ни на одном предприятии, Хозяин. Только расходы. Поскольку они процветали, то пока еще держатся. Но не до бесконечности.

Он театрально вздохнул – так он вздыхал, когда произносил торжественные надгробные речи, еще одно из его великих амплуа.

– Напомню, что не был уволен ни один рабочий, сельскохозяйственный работник или служащий, несмотря на то, что экономическая война длится уже более года. Эти предприятия обеспечивают семьдесят процентов рабочих мест всей страны. Представьте, насколько серьезно положение. Трухильо не может дальше содержать две трети доминиканских семей, при том, что из-за санкций вся деловая активность наполовину парализована. Так что…

– Так что…

– Или вы даете мне разрешение сокращать персонал в целях уменьшения расходов, до лучших времен…

– Хочешь, чтобы поднялись тысячи лишившихся работы? – грубо перебил его Трухильо. – Добавить еще и социальную проблему ко всем остальным?

– Есть один выход на случай исключительных обстоятельств, – вступил Чиринос с мефистофелевской улыбкой. – А у нас разве не исключительные? Так вот. Пусть государство, чтобы гарантировать занятость и экономическую активность, возьмет на себя предприятия стратегического характера. И национализирует, скажем, треть промышленных предприятий и половину сельскохозяйственных и скотоводческих. У Центрального банка пока еще имеются для этого фонды.

– Какого черта мне это даст? – раздраженно перебил его Трухильо. – Что я выиграю от того, что доллары из Центрального банка перейдут на мой личный счет?

– А то, что с этого момента от потерь трехсот предприятий, работающих с убытком, будет страдать уже не ваш карман, Хозяин. Повторяю, если все и дальше будет идти, как идет, то они все обанкротятся. Мой совет – чисто технический. Единственный способ избежать того, чтобы все ваше имущество испарилось по вине экономической блокады, – переложить потери на государство. Никому не будет хорошо от того, что вы разоритесь, Хозяин.

Трухильо почувствовал, что он устал. Солнце грело все жарче, и, как все посетители в его кабинете, Чиринос потел. То и дело он вытирал лицо ядовито-синим платком. Ему, конечно, тоже хотелось бы, чтобы в кабинете у Генералиссимуса был кондиционер. Но Трухильо ненавидел охлаждающий искусственный воздух, обманный воздух. Единственное, что он терпел, это вентилятор в особо жаркие дни. А кроме того, он гордился тем, что был человеком-который-не-потеет.

Некоторое время он молчал раздумывая; лицо стало угрюмым.

– И ты тоже своими свинячьими мозгами думаешь, что я собираю в кулак земли и предприятия ради наживы, – заговорил он устало. – Не перебивай. Если ты столько лет рядом со мной и до сих пор меня не знаешь, чего ждать от остальных. Пускай считают, что власть мне нужна для обогащения.

– Я прекрасно знаю, что это не так, Хозяин.

– Тебе что – нужно объяснять в сотый раз? Если бы эти предприятия не принадлежали семье Трухильо, то и этих рабочих мест давным-давно не было бы. А Доминиканская Республика была бы захудалой африканской страной, какой она была, когда я взвалил ее себе на плечи. А ты этого все еще не понимаешь.

– Я это прекрасно понимаю, Хозяин.

– Ты у меня воруешь?

Чиринос снова колыхнулся в кресле, и его пепельно-серое лицо потемнело. Он заморгал обеспокоено.

– Что вы такое говорите, Хозяин? Бог – свидетель…

– Я знаю, что не воруешь, – успокоил его Трухильо. -А почему не воруешь, хотя имеешь на то все возможности? Из преданности? Может быть. Но главное – из страха. Понимаешь, что если ты украдешь, а я об этом узнаю, то отдам тебя в руки Джонни Аббесу, а он отвезет тебя в Сороковую, посадит на трон и поджарит, а потом выбросит акулам. Он любит такие штучки, наш затейник из СВОРы, и команду себе подобрал с такими же вкусами. Поэтому ты у меня не воруешь. Поэтому у меня не воруют и управляющие, и администраторы, и бухгалтеры, и инженеры, и ветеринары, и надсмотрщики, и прочие, прочие на всех тех предприятиях, за которыми ты надзираешь. Поэтому все они работают четко и споро и поэтому предприятия процветали и множились, превращая Доминиканскую Республику в современную и процветающую страну. Понял?

– Конечно, Хозяин, – снова вздрогнул Конституционный Пьяница. – Вы совершенно правы.

– И наоборот, – продолжал Трухильо, словно не слыша его. – Ты бы воровал, сколько смог, если бы работу, которую делаешь для семьи Трухильо, ты бы делал для семьи Висини, семьи Вальдес или семьи Арментерос. А еще больше, если бы предприятия эти были государственными. Вот уж когда бы ты набил себе карманы. Понимаешь теперь своим умишком, зачем мне эти предприятия, земли и скот?

– Чтобы служить стране, я прекрасно знаю, Ваше Превосходительство, – клятвенно заверил сенатор Чиринос. Он был встревожен, и Трухильо заметил это по тому, как крепко тот прижал к животу чемоданчик с документами и каким все более масляным становился его гон. – У меня и в мыслях ничего другого не было, Хозяин. Боже упаси!