Собрание сочинений. Том 5 - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 40

Тут сидевший на земле человек зарычал на него, а стоящий скрипнул зубами и помахал дубинкой, глядя на преступника, и в глазах у него была жажда убийства. Рыцарь и оруженосцы, пораженные, смотрели то на убийцу, то на мстителя, но так как больше не могли задерживаться, они в конце концов поехали своей дорогой. Обернувшись, Аллейн увидел, что убийца извлек из своей сумы сыр и хлеб и молча стал жевать, продолжая прижимать к груди защитный крест, а другой, темный и угрюмый, все так же стоял на залитой солнцем дороге, отбрасывая на врага свою мрачную тень.

Глава XV

Как желтое рыбацкое судно отплыло из Липа

Эту ночь отряд провел в монастыре св. Леонарда, в его поместительных амбарах и спикариях, места эти были хорошо известны и Аллейну и Джону, они даже были видны из аббатства Болье. Молодой оруженосец почувствовал странный трепет, когда снова появились монахи в знакомых белых одеждах и он услышал размеренный густой звон колокола, призывающего к вечерне. С первыми лучами рассвета отряд переправился на пароме через широкую, медленно текущую, заросшую камышами реку — люди, лошади и поклажа — и, овеянный свежим утренним воздухом, продолжал свой путь мимо Эксбери на Лип. Когда они поднялись по крутому склону, перед ними во всю ширь вдруг развернулся вид на старую гавань — группа домов, полоса голубого дыма и бухта, ощетинившаяся мачтами. Справа и слева длинная-длинная дуга желтого побережья Солента входила концами в кайму пены. Несколько в стороне от города на плавном прибое лениво покачивались рыбачьи шхуны, челноки и другие мелкие суда. Дальше в море стоял большой торговый корабль с высокими бортами и глубокой осадкой, выкрашенный в канареечно-желтый цвет и вздымающийся над рыбачьими лодками, точно лебедь над утятами.

— Клянусь апостолом, — сказал рыцарь, — наш добрый купец из Саутгемптона не обманул нас: мне кажется, я вижу вон там наше судно. Он говорил, что оно очень большое и желтого цвета.

— Клянусь эфесом, да, — пробормотал Эйлвард, — оно желтое, словно коготь коршуна, и способно взять на борт столько людей, сколько семечек в гранате.

— Тем лучше, — заметил Терлейк, — ибо мне кажется, что не мы одни намерены перебраться в Гасконь. По временам я замечаю какое-то поблескивание вон между теми домами, и уж конечно, это не куртки моряков и не кафтаны горожан.

— Я тоже вижу, — сказал Аллейн, глядя из-под ладони. — И я вижу вооруженных людей в тех лодках, которые снуют между кораблем и берегом. Но мне кажется, нам очень рады, вот уже идут встречать нас.

И действительно, из северных ворот города торопливо вышла шумная толпа рыбаков, горожан, женщин и приближалась к ним по краю пустоши, махая им и приплясывая от радости, словно с этих людей свалилось бремя страха перед великой опасностью. Впереди ехал верхом очень высокий и строгий человек с тяжелым подбородком и отвисшей губой. Его шея была обмотана меховым шарфом, поверх висела тяжелая золотая цепь, на которой болталась какая-то медаль.

— Добро пожаловать, могущественный и благородный лорд! — воскликнул он, снимая шапку перед Черным Саймоном. — Я наслышан о храбрых деяниях вашей светлости, и их можно ожидать, видя ваше лицо и стать. Могу ли я в каком-нибудь малом деле быть вам полезен?

— Если вы спрашиваете меня, — ответил ратник, — то я был бы очень благодарен, когда бы вы отдали мне одно или два звена из той цепи, которая висит у вас на шее.

— Как? Цепь нашего сословия? — воскликнул тот в ужасе. — Древняя цепь города Липа? Это просто неудачная шутка, сэр Найджел.

— А зачем же, чума вас забери, вы спросили меня? — отозвался Саймон. — Если же вы хотите говорить с сэром Найджелом Лорингом, то вот он, на вороном коне.

Городской голова Липа растерянно уставился на кроткое лицо и юношескую фигуру знаменитого воина.

— Прошу прощения, ваша милость! — воскликнул он. — Перед вами городской голова и главный судья древнего и могущественного города Липа! Добро пожаловать, тем более, что вы прибыли в ту минуту, когда мы крайне нуждаемся в защите.

— Вот как! — воскликнул сэр Найджел, навострив уши.

— Да, милорд, город наш очень древний, и его стены одного с ним возраста, из чего следует, что они тоже древние. Но существуют некий гнусный и кровожадный нормандец-пират Черная Голова и генуэзец по имени Тито Караччи, более известный под прозвищем «Борода-лопатой»; оба они стали бичом наших берегов. В самом деле, милорд, это очень жестокие и свирепые люди, бесстыдные и грубые, и если они заявились в древний и могущественный город Лип…

— …тогда прощай древний и могущественный город Лип, — подхватил Форд, чья склонность к болтливости порой оказывалась сильнее его благоговения перед сэром Найджелом.

Однако рыцарь был слишком захвачен услышанным и не обратил внимания на дерзость своего оруженосца.

— А есть основания предполагать, что эти люди намерены напасть на вас? — спросил сэр Найджел.

— Они приплыли на двух больших галерах, — ответил городской голова, — с двумя рядами весел по каждому борту, большим запасом оружия и множеством вооруженных людей. В Уэймуте и Портленде они грабили и убивали. Вчера утром они были в Каусе, и мы видели дым от горевших ферм. Сегодня они стоят поблизости от Фрэшуотера, и мы очень боимся, как бы они не явились к нам и не натворили беды.

— Нам нельзя задерживаться, — сказал сэр Найджел; он направился к городу, городской голова шел слева от него. — Принц ждет нас в Бордо, и мы не можем опоздать к общему военному смотру. Но я обещаю вам, что по пути мы найдем время побывать в Фрэшуотере и принудим этих разбойников оставить вас в покое.

— Мы вам очень благодарны! — воскликнул городской голова. — Но я не знаю, как вы без военного корабля выступите против этих головорезов. А с вашими лучниками вы можете отстоять город и нанести им большой урон, если они попытаются высадиться.

— Вон там стоит весьма подходящее судно, — ответил сэр Найджел, — и было бы очень странно, если бы любое судно не стало военным с такими людьми, как мои, на борту. Certes[67], мы так и сделаем, и не позднее, чем сегодня.

— Милорд, — заявил волосатый смуглый человек, который шел по другую сторону рыцаря, возле его стремени, наклонив голову, чтобы слышать все его слова. — Я не сомневаюсь, что вы искусны в ведении наземного боя и в командовании копейщиками, но, клянусь спасением души, вы увидите, что бой на море — совсем другое дело. Я старший шкипер этого желтого корабля, и мое имя — Гудвин Хаутейн. Я плаваю всю жизнь — с тех пор, как был ростом вот с эту дубинку, — сражался против нормандцев и против генуэзцев, а также шотландцев, бретонцев, испанцев и мавров и уверяю вас, сэр, что для такой работы мой корабль слишком легок и хрупок и кончится тем, что нам перережут горло или продадут в рабство варварам.

— У меня тоже есть опыт одной или двух благородных и почетных морских стычек, — ответил сэр Найджел, — и я очень рад, что нам предстоит столь славная задача. Я полагаю, добрый шкипер, что мы с вами можем заслужить в этом деле великую честь, и я отлично вижу, насколько вы человек храбрый и решительный.

— Мне бы этого не хотелось, — упрямо возразил шкипер. — Клянусь богом, нет. И все-таки Гудвин Хаутейн не такой человек, чтобы отстать, когда его товарищи рвутся вперед. Клянусь спасением души! Потонем мы или выплывем, а я поверну свое судно носом к бухте Фрэшуотер, и если достойному хозяину Уизертону из Саутгемптона не понравится мое обращение с его кораблем, пусть ищет себе другого шкипера.

Они подъехали уже к старым северным воротам, и Аллейн, слегка повернувшись в седле, взглянул на пеструю толпу, следовавшую за ними. Лучники и ратники нарушили свои ряды и смешались с рыбаками и горожанами, чьи смеющиеся лица и радостные жесты показывали, какие заботы сняло с них появление отряда сэра Найджела. Там и сям среди движущейся массы темных и белых курток мелькали красные и голубые пятна — это были шарфы и шали женщин. Эйлвард, держа под руку двух рыбачек, клялся в любви то правой, то левой, а Большой Джон плыл, словно глыба, впереди толпы, и на его мощном плече восседала круглолицая девчонка, обвив белой мягкой рукой его голову в сверкающем шлеме. Так двигалась толпа до самых городских ворот, где была остановлена неправдоподобно жирным человеком, который выскочил из города, причем в каждой черте его румяного лица выражалась ярость.