Пятьсот миллионов бегумы - Верн Жюль Габриэль - Страница 30

Это письмо было немедленно отправлено с нарочным из Франсевилля в Штальштадт.

Читатель, конечно, простит Марселю эту мальчишескую выходку, которая была вызвана вполне невинным желанием — посмеяться над герром Шульце.

Марсель был совершенно прав, утверждая, что знаменитый снаряд герра Шульце, вылетевший в силу своей чудовищной скорости за пределы земной атмосферы, никогда не упадёт на землю и что грозная пушка в «Башне быка», выпустив такой сверхмощный заряд, навсегда выйдет из строя.

Можете себе представить, каким ударом для обманувшегося в своих надеждах Шульце было это письмо! Каким щелчком по его самолюбию!

Едва он пробежал глазами первые строчки, как вся кровь кинулась ему в лицо, и, когда он дочитал до конца, голова его упала на грудь, руки повисли и он так и остался сидеть на месте, словно его кто-то ударил. Так он просидел минут пятнадцать, а когда, наконец, вышел из оцепенения, то его охватила такая ярость, что на него страшно было смотреть.

Однако Шульце был не такой человек, чтобы признать себя побеждённым.

С этой минуты он объявил войну Марселю, войну не на жизнь, а на смерть.

С пушкой не вышло, ну что ж! Посмотрим, как им понравятся его снаряды с жидкой углекислотой, которые на более близкой дистанции можно послать из самого обыкновенного орудия.

Утешившись этой мыслью, стальной король овладел собой и вернулся к прерванным занятиям.

Итак, над Франсевиллем снова нависла угроза, и теперь, более чем когда-либо, ему надо было держаться наготове.

Глава четырнадцатая

Франсевилль готовится к бою

Опасность хоть и отдалилась, но отнюдь не перестала угрожать Франсевиллю.

Марсель посвятил доктора Саразена и его друзей во все замыслы Шульце, рассказал о его мощных орудиях разрушения и о подготовительных работах, которые велись в Штальштадте.

На следующий день совет обороны, куда вошёл и Марсель, приступил к разработке и осуществлению плана защиты города.

Самым ревностным помощником Марселя оказался Октав, который за время своего пребывания в Франсевилле сильно изменился к лучшему.

Каковы были решения, принятые советом обороны, в это жители города не были подробно посвящены, но инструкции, вытекавшие из этих решении, ежедневно печатались в прессе, и в них нетрудно было угадать практический ум и предусмотрительность молодого эльзасца.

— Для того чтобы хорошо организовать защиту города, — толковали между собой франсевилльцы, — важнее всего знать силы противника и, исходя из этого, возводить оборону. Конечно, пушки Шульце — это страшная штука. Но лучше уж иметь дело с этими пушками, зная их количество, калибр и дальнобойность, чем с какими-нибудь другими разрушительными орудиями, о которых ничего не известно.

Самое главное — не допустить вторжения противника в город как с суши, так и с моря. На этом в первую очередь и сосредоточились все усилия совета.

В тот день, когда на всех улицах появились объявления о том, что план обороны выработан и гражданам предлагается принять участие в его осуществлении, франсевилльцы с радостью бросились предлагать свои услуги. Люди всех возрастов и профессий становились одинаково охотно в ряды простых чернорабочих, землекопов или каменщиков.

Работа шла быстро и весело. В город навезли запасов продовольствия на два года. Крытые городские рынки, превращённые в продовольственные склады, наполнились доверху мешками с мукой, крупой, сахаром, сушёными овощами и фруктами, грудами всевозможных консервов, тушами копчёного мяса, различными сортами сыров. Многочисленные гурты домашнего скота были загнаны в сады и парки, разбитые по всему Франсевиллю. На площадях каждый день выгружали горы угля и железа, — и то и другое было необходимо для длительной борьбы: железо для выделки оружия, уголь для отопления.

Приказ о мобилизации всех мужчин, способных носить оружие, был встречен с подлинным энтузиазмом и ещё раз показал высокий моральный уровень жителей Франсевилля, этих граждан-воинов.

В коротких шерстяных куртках и полотняных брюках, в удобных башмаках и мягких кожаных шляпах, вооружённые ружьями Вердера, отряды горожан маршировали по широким бульварам.

Партии кули возводили укрепления, копали рвы и строили редуты.

На вновь оборудованных заводах быстро и бесперебойно отливались пушки. Для этой цели пригодились дымогарные печи, которые нетрудно было переделать в плавильные горны.

Во всех этих работах Марсель принимал деятельное участие. Он поспевал всюду, и за что бы он ни брался, работа так и кипела у него в руках. Где бы ни возникало какое-нибудь затруднение, теоретическое или практическое, он всегда умел его разрешить. В случае надобности он, засучив рукава, охотно приходил на помощь и показывал, как лучше взяться за то или другое. Благодаря этому он пользовался большим авторитетом, и все его распоряжения исполнялись немедленно и беспрекословно.

Октав старался не отставать от Марселя. Первые дни, правда, он предавался мечтам о том, как он украсит свой мундир золотыми галунами, но очень скоро он все это выбросил из головы и понял, что ему придётся начать свою военную службу простым солдатом. Он занял указанное ему место в строю и сумел стать примером для своих товарищей. А тем, кто пытался подшутить над ним, делая вид, что жалеют его, он отвечал спокойно:

— Каждому своё место по заслугам. Возможно, я не сумел бы командовать, зато теперь я по крайней мере научусь подчиняться.

Между тем в городе распространялись тревожные слухи, и хотя они, к счастью, оказались ложными, каждый франсевиллец, насколько это было возможно, старался приналечь на работу. Кто-то сообщил, что герр Шульце ведёт переговоры с несколькими судоходными транспортными компаниями о перевозке своих орудий. Вслед за этой «уткой» спустя некоторое время кто-то пустил другую, за ней третью, и они стали появляться чуть ли не каждый день. То это были слухи о том, что флот Шульце взял курс на Франсевилль, то сообщалось, что железная дорога в Сакраменто перерезана отрядами улан, свалившимися, по-видимому, с неба.

Но все эти слухи, которые тут же опровергались, выдумывались для забавы читателей досужими репортёрами, — на самом же деле Стальной город не подавал никаких признаков жизни.

Это загадочное молчание, хотя и позволяло франсевилльцам успешно продолжать работы по обороне, все же несколько беспокоило Марселя, когда он в редкие минуты отдыха задумывался над странным поведением Шульце.

«Неужели этот разбойник изменил свои намерения и готовит нам какой-нибудь новый гнусный фокус?»

Но так как план обороны предусматривал все возможности нападения как с суши, так и с моря, то Марсель подавлял своё беспокойство и с удвоенной энергией возвращался к работе.

Работа заполняла весь его день, и единственное удовольствие, которое он позволял себе после трудового дня, были короткие полчаса вечером в гостиной госпожи Саразен.

Доктор с первого же дня настоял, чтобы Марсель каждый день приходил к ним обедать, конечно за исключением тех случаев, когда он будет связан каким-нибудь другим приглашением. Но, как это ни странно, Марсель, по-видимому, не получил ни одного приглашения, ради которого он решился бы отказаться от этой привилегии.

Чем объяснялось такое постоянство? Вряд ли ему доставляло такое уж наслаждение смотреть на послеобеденную партию в шахматы доктора Саразена с полковником Гендоном. По-видимому, его привлекало что-то другое. И хотя он не отдавал себе отчёта в своих чувствах, но ни на что в мире он не променял бы те короткие минуты, которые он проводил вечером после обеда в обществе госпожи Саразен и Жанны, когда они усаживались за большой стол — женщины с работой в руках для будущих походных госпиталей — и мирно беседовали втроём.

— Так, значит, эти стальные болты лучше тех, чертежи которых вы нам показывали в прошлый раз? — спрашивала Жанна, интересовавшаяся всеми работами по обороне.

— Несомненно, мадемуазель, — отвечал Марсель.