Кто следующий? Девятая директива - Гарфилд Брайан - Страница 11

Шед Хилл подошел к машине и огорченно пожал плечами:

— Мы осмотрели каждого в галерее для гостей, и охрана провела вторичный осмотр пакетов и сумок.

— Ничего?

— Ничего подозрительного.

— А как насчет галереи для прессы?

Хилл изумленно мотнул головой.

— Боже мой, я совершенно не подумал об этом.

«Так же, как и я, до настоящего момента».

— Тогда сделай это, — мягко сказал Лайм.

— Да, сэр.

Повернувшись, Шед Хилл бросился назад, и взгляд Лайма скользнул мимо него по верхним ступенькам лестницы.

— Погоди, Шед! — крикнул вдогонку Лайм.

— Что? — Хилл резко развернулся.

В дверях появилась черная женщина средних лет, и Лайму показалось, что это была Бьюла Мурхед из Лос-Анджелеса; он окончательно убедился в этом, когда за ней быстро вышли близнецы Уолберг.

— Иди внутрь — передай нашим людям подойти к микрофонам и очистить здание. Я вызываю бригаду по бомбам. Бегом, немедленно, — торопливо сказал Лайм.

Лайм просунул руку в окно машины, и водитель вложил в нее микрофон. Еще двое быстро сбежали по ступенькам лестницы вслед за миссис Мурхед и Уолбергами. Спускаясь вниз широкими шагами, они направлялись к северу — в направлении зеленого «плимута», — и Лайм рявкнул в микрофон:

— Диспетчер, группа по бомбам! Быстро! Я опознал пятерых подозреваемых, выходящих из здания! Скажите группе по бомбам начать поиски в галереях для прессы в обеих палатах. Я приказал очистить здание. Скажите машине пятьдесят девять оставаться на месте, и задержать этот зеленый «плимут», если он ускользнет от меня. Все! — Он швырнул микрофон водителю и рванул дверь машины. — Пошли со мной.

— Пешком?

— Тебе что, профсоюз запрещает? Держи руку поближе к пистолету, — бросил на ходу Лайм, резкими шагами пересекая пожухший газон с незажженной сигаретой во рту. Водитель, пыхтя, догонял его. Пять человек впереди них очень быстро приближались к «пли-муту». Лайм перешел на бег, одновременно откидывая полу плаща, под которой находился его служебный револьвер. Он поднял ладонь над головой, его рука описала быструю дугу, и люди из секретной службы начали сходиться из разных точек.

В это время пятеро садились в «плимут», все еще не замечая, что на них обратили внимание. Агент, вышедший из Управления делами сената подошел к правой стороне машины и навел на них револьвер. Лайм бежал на предельной скорости и ничего не слышал кроме свиста в ушах: агент что-то говорил сидящим в машине, и вдруг выхлопная труба автомобиля выплюнула облачко белого дыма и машина с ревом понеслась по авеню. Агент, сбитый с ног, перевернувшись, упал.

Расстояние не превышало сорока ярдов; Лайм опустился на колено и, обхватив кистью левой руки правую руку, держащую револьвер, выстрелил по шинам, взводя курок большим пальцем, делая одиночные выстрелы, очень быстро, шесть раз; и вновь он был на ногах, на бегу роясь в карманах в поисках патронов.

Он пробил заднюю шину, но «плимут» все еще был на ходу, пытаясь ехать на ободе колеса и делая около тридцати миль в час, преследуемый Лаймом и его людьми. Он уже оторвался от них на квартал в тот момент, когда патрульная машина, мигая красными и синими огнями, выехала им наперерез и развернулась поперек авеню, преградив движение в обоих направлениях и блокируя «плимут».

С развевающимся сзади плащом, Лайм продолжал бежать, вставляя патроны в откинутый вбок барабан смит-вессона, а по другую сторону «плимута» из патрульной машины высыпали одетые в форму полицейские, выхватывающие пистолеты 38-го калибра, — еще не было уверенности, что «плимут» не врежется в патрульную машину.

Стоял страшный шум: блокирование дороги вызвало цепь столкновений на дальних полосах движения, слышались удары, визжание тормозов и скрежет металла. «Плимут» сворачивал к обочине, и, когда Лайм увидел, что они собираются проскользнуть по тротуару мимо патрульной машины, он снова упал на колено и начал стрелять, соблюдая осторожность. Полицейские последовали его примеру, и почти сразу же чья-то пуля пробила заднюю шину, и «плимут» врезался в стену, едва не задев насмерть перепуганного пешехода. Угол бампера ушел в здание, и теперь «плимут» не мог сдвинуться с места. Его дверца открылась, но полицейские держали ее на прицеле. Лайм изо всех сил бежал к ним. Когда шестеро выкарабкались из машины с поднятыми вверх руками, они напоминали пассажиров дилижанса, подвергшегося ограблению в фильме Джона Форда.

Лайм протиснулся мимо полицейских. Он тяжело дышал и злился на себя за это: ему пришлось пробежать не более трех кварталов. В колледже он без усилий преодолевал семи километровую дистанцию. Он скользнул взглядом по шестерым из машины, стараясь выделить лидера, но, глядя на них, было трудно выбрать того, кто начнет говорить первым, поэтому он принял соломоново решение: слабее всех выглядел Роберт Уолберг, и он решил начать с него.

Толпа около покореженных машин на авеню создавала такой шум, что Лайм с трудом слышал себя. Он махнул рукой паре полицейских в сторону возбужденных граждан и обратился к Уолбергу. У Уолберга дергалась щека. Лайм продолжал напирать на него:

— Где бомбы, парень? Где ты их оставил? Живей, заберем их. Где ты положил бомбы, Бобби?

Если тебе известно имя, надо использовать уменьшительное; это помогает сломить их, делает тебя Властью. Может быть, они называли его Робби или Боб-о, но Бобби было наиболее употребительным, а поэтому более вероятным.

— Живей, Бобби.

Лайм держал во рту сигарету; он чиркнул спичкой, но не переставал говорить, так что сигарета яростно дергалась. Пока он хотел зажечь ее, спичку задуло, он взялся за другую.

В глазах Уолберга застыл ужас. Лайм даже не дал ему времени ответить: он назвал Страттена и Алвина Корби и дал понять, что знает больше, чем это было в действительности. Наконец он позволил себе остановиться и стал ждать ответов Уолберга.

Возможно, это бы сработало, но здоровый негр вмешался, и никто из полицейских не догадался остановить его.

— Ничего не говори ему, парень. Тебя берут на пушку, болван. Мы ничего не должны говорить даже собственной матери.

Лайм яростно махнул рукой, и его шофер подскочил и оттащил негра в сторону. Дело было испорчено, но Лайм продолжал наседать на Уолберга:

— Живей, Бобби. Где устройства? Когда они должны взорваться? Давай, Бобби. — Он сжимал в руке револьвер, и казалось, что переполнявший его гнев сконцентрировался в глазах. Он стоял вплотную к Уолбергу и, выдыхая ему в лицо сигаретный дым, видел, как у парня дрожала от страха челюсть.

Вдруг Лайм услышал приглушенный хлопок первого взрыва, напоминающий звук разбиваемой пирамиды бильярдных шаров после сильного удара кием, и его лицо исказилось от сознания того, что эти вопросы слишком запоздали.

12:40, восточное стандартное время.

В сенате две бомбы взорвались с интервалом в семь секунд.

Декстер Этридж наблюдал за Гарднером, своим преемником на посту сенатора, который спускался по центральному проходу для приведения к присяге, а затем занял бывшее место Этриджа в республиканской половине зала.

И в тот же момент, еще до того, как Этридж успел встать и даже просто шевельнуться, стена позади трибуны начала поворачиваться и подниматься: взрывная волна ударила его и вдавила обратно в кресло.

Он увидел, как за задними рядами зала рушится перегородка, и передняя часть правой стороны галереи для прессы падает на места сената под истошные крики и судорожные движения репортеров. В воздухе летали куски кирпичной кладки и дерева, зал заволокло удушливой пылью, и везде отдавались эхом пронзительные звуки. В подлокотник кресла Этриджа попал ботинок и застрял там — невероятно, но на нем не было ни единой царапины. Он лишь слегка задел кончики пальцев избранного вице-президента. В панике Этридж судорожно вдохнул воздух. Тела, человеческие тела в одежде летали в воздухе, как снаряды. От высокого потолка отваливались куски штукатурки. Было трудно дышать.