Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Красная книга - Юнг Карл Густав - Страница 16


16
Изменить размер шрифта:

Если бы удовольствию не хватало сформированности, удовольствие растворилось бы в многообразии, раскололось и стало бессильным из-за нескончаемого деления, затерялось бы. Если форма не содержит удовольствия и концентрирует его в себе, она не может достичь высшего, так как она всегда течет, как вода — сверху вниз. Любое удовольствие, когда остается одно, впадает в глубокое море и разрушается в мертвой тишине рассеивания бесконечного пространства. Удовольствие не старше предвидения, а предвидение не старше удовольствия. Оба они в равной степени древние, а по природе тесно связаны. Только в человеке проявляется самостоятельное существование обоих принципов.

Я нашел третий символ, кроме Ильи и Саломеи; это змей. (171) Он чужд этим двум принципам, хотя и связан с обоими. Змея научила меня, в чем заключается безоговорочная разница в самой сущности между двумя принципами во мне. Если я смотрю на ту сторону от удовольствия до предвидения, я сначала вижу страшную ядовитую змею. Если я прикасаюсь к предвидению из удовольствия, я также ощущаю холодную жестокую змею.(172) Змей — это земная сущность человека, которую он не осознает. Его характер меняется в зависимости от народов и земель, так как это тайна, которая проистекает к нему из питающей матери-земли. (173)

Земное (места божественной силы) отделяет предвидение от удовольствия в человеке. Змея несет в себе тяжесть земли, а также ее изменчивость и прорастание, из которой все появляется. Это змея всегда заставляет человека становиться подневольным то одному, то к другому принципу, так, чтобы он ошибся. Нельзя жить с одним предвидением или с одним только удовольствием. Вы нуждаетесь в обоих. Но Вы не можете быть в предвидении и в удовольствии в одно и то же время, Вы должны быть в предвидении и удовольствии по очереди, повинуясь доминирующему закону, так сказать, будучи неверным по отношению к другому. Но люди предпочитают какой-то один. Некоторые любят думать и строят на этом свое искусство жизни. Они так заняты своими размышлениями и своей предусмотрительностью, что теряют удовольствие. Поэтому они стареют, и лицо у них строгое. Другие любят удовольствие, они практикуют чувствование и проживание. Таким образом, они забывают думать. Потому они молоды и слепы. Тот, кто думает, основывает мир на мысли, тот, кто чувствует — на чувстве. Вы найдете истину и заблуждение в обоих.

Образ жизни извивается, как змей, справа налево и слева направо, от размышлений к удовольствию и от удовольствия к раздумьям. Таким образом, змея — это противник, символ вражды, но также и разумный мост, соединяющий правое и левое посредством сильным стремлением, столь необходимым нашей жизни. (174)

Место, где Илья и Саломея живут вместе, является темным и светлым пространствами. Темное — это пространство раздумий. Оно темное, так что тот, кто в нем живет, требует проницательности. (175) Это пространство ограничено, поэтому предвидение ведет не в даль, а в глубину прошлого и будущего. Кристалл — это сформировавшаяся мысль, что отражает то, что пришло раньше.

Ева и змей показывают мне, что мой следующий шаг ведет к удовольствию, а оттуда — снова в длительные скитания, как Одиссей. Он сбился с пути, когда проделал свою хитрость в Трое. (176) Светлый сад — это пространство удовольствия. Тот, кто живет в нем, не нуждается в видении, (177) он чувствует бесконечность. (178) Мыслитель, который погружается в свое предвидение, обнаруживает, что его следующий шаг ведет в сад Саломеи. Таким образом, мыслитель боится своей предусмотрительности, хотя предвидение — основа его жизни. Видимая поверхность безопасней, чем подземный мир. Мышление защищает от неверного пути, и потому приводит к окаменению.

Мыслителю следует опасаться Саломеи, так как ей нужна его голова, особенно если он святой. Мыслитель не может быть святым, иначе он лишится головы. Попытка спрятаться в свои мысли не поможет. Там вас охватит затвердение. Вы должны вернуться к материнскому предвидению, чтобы возродиться. Но предусмотрительность приводит к Саломее.

(I79) Потому что я был мыслителем и из своей предусмотрительности увидел враждебный мне принцип удовольствия, он явился мне в образе Саломеи. Если бы я был чувствующим и нащупал свой путь предвидения, тогда бы она явилась как змееподобный демон, если бы я действительно увидел его. Но тогда я был бы слеп и почувствовал только скользкие, мертвые, опасные, предполагаемо преодолимые, пресные и приторные вещи, и я бы отпрянул, вздрогнув так же, как и от Саломеи.

У мыслителя никудышные страсти, поэтому он не получает удовольствия. Мысли того, кто чувствует, (180) плохи, поэтому у него нет мыслей. Тот, кто предпочитает размышления чувствам, (181) оставляет свои чувства (182) гнить в темноте. Они не дозревают, а в заплесневелости дают больны побеги, которые не достают до света. Тот, кто предпочитает чувства размышлениям, бросает в темноте свои мысли, где они прядут свою паутину в мрачных закоулках, унылые сети, в которых запутались комары и мошки. Мыслитель чувствует отвращение к чувствам, так как чувство в нем в основном отвратительно. Тот, кто чувствует, думает о раздумьях с отвращением, поскольку мышление в нем в основном отвратительно. Так змея лежит между мыслителем и чувствующим. Они есть яд друг друга и целебное средство.

В саду должно было обнаружиться, что я любил Саломею. Это признание поразило меня, поскольку я не думал об этом. Чего мыслитель, не может помыслить, того, по его мнению, не существует, а чувствующий не верит в существование того, чего он не чувствует. У вас появляется предчувствие целого, когда вы принимаете свой противоположный принцип, поскольку целое принадлежит обоим принципам, которые растут от одного корня. (183)

Илья сказал: "Ты должен признать ее через ее любовь!" Не только вы чтите объект, объект также освящает вас. Саломея любила пророка, и это очистило ее. Пророк любил Бога, и это его освятило. Но Саломея не любила Бога, и это ее осквернило. А пророк не любил Саломею, и это осквернило его. И так они были друг для друга ядом и смертью. Пусть человек мыслящий примет свое удовольствие, человек чувствующий примет свои мысли. Так они найдут свой путь. (184)

158 Саломея была дочерью Иродиады и падчерицей царя Ирода. В Евангелии от Матфея 14 и Марка 6 Иоанн Креститель сказал царю Ироду, что то, что он в браке с женой своего брата, противоправно; тогда Ирод заключил его в темницу. Саломея (имя ее не названо — говорится просто дочь Иродиады) танцевала перед Иродом на его день рождения, и он пообещал дать ей все, чего она пожелает. Она попросила голову Иоанна Крестителя, который тогда был обезглавлен. В конце девятнадцатого и начале двадцатого веков, образом Саломеи были очарованы художники и писатели, в том числе Гийом Аполлинер, Гюстав Флобер, Стефан Малларме, Гюстав Моро, Оскар Уайльд, и Франц фон Штук, изображая ее во многих своих работах. См. Брэм Дейкста, Идолы Порочности: Фантазии Женского Зла в Культуре Конца Века (New York: Oxford University Press, 1986), с. 379–98.

159 Черная книга 2 продолжает: "Кристалл тускло светит. Я снова думаю об образе Одиссея, как он прошел мимо скалистого острова сирен в своей длительной одиссеи. Стоит ли мне?" (Стр. 74).

160 то есть, голову Иоанна Крестителя.

161 На семинаре 1925 г. Юнг рассказал: "Я использовал тот же метод схождения, но на этот раз я пошел гораздо глубже. Первый раз, должен сказать, я достиг глубины около тысячи футов, но на сей раз это была космическая глубина. Это было словно я полетел на Луну, или как чувство спуска в пустое пространстве. Первой картиной был кратер, или замкнутая цепь гор, и по ощущениям ассоциации были такие, как будто я был мертв, как будто сам был жертвой. Это было настроение земель потустороннего мира. Я увидел двух человек, старика с белой бородой и молодую девушку, которая была очень красива. Я предположил, что они были настоящими и слушал, что они говорили. Старик сказал, что он Илья, и я был очень потрясен, но девушка выбила меня из равновесия еще больше, потому что это была Саломея. Я сказал себе, что это странное сочетание: Саломея и Илья, но Илья заверил меня, что он и Саломея были вместе вечно. Это также меня расстроило. С ними была черная змея, и мне казалось, что между ними было сходство. Я придерживался Ильи, так как он был наиболее разумным из всех. Я весьма подозрительно относился к Саломее. Мы долго разговаривали, но разговор был непонятен для меня. Конечно, я думал, что то, что мой отец был священником, было объяснением тому, что я увидел именно этих персонажей. Тогда как насчет старика? При чем здесь Саломея? И только намного позже я нашел ее связь с Ильей вполне естественной. Всякий раз, когда вы предпринимаете такое путешествие, вы встретите молодую девушку со стариком " (Аналитическая Психология, с. 63–64). Юнг ссылается на примеры этого шаблона в работе Мелвилла, Майринка, Райдера Хаггарда и в Гностической Легенде Симона — Волхва (см. прим. 154, стр. 359), Кундри и Клингзор из Парсифаля Вагнера (см. ниже, стр. 303), и Гипнэротомахия Франческо Колонна. В Воспоминаниях Юнг отметил: "В мифах змея является частым аналогом героя. Существуют многочисленные свидетельства их родства… Таким образом, наличие змея было указанием на миф о герое "(стр. 206). Он сказал о Саломее: "Саломея является женским началом. Она слепая, потому что не видит сути вещей. Илья — образ мудрого старого пророка, он представляет собой фактор интеллекта и знаний, а Саломея — эротический элемент. Можно сказать, что эти фигуры являются персонификацией Логоса и Эроса. Но такое определение было бы излишне интеллектуальным. Более показательным было бы позволить образам быть тем, чем они были для меня тогда, а именно, событием и опытом "(стр. 206-7). В 1955/56, Юнг писал: "По чисто психологическим причинам я в еще пытался приравнять мужское сознание с концепцией Логоса, а женское — с Эросом. Под Логосом я подразумеваю проницательность, суждения, понимание, а Эрос я понимаю как создание отношений "(Mysterium Coniunctionis, CW 14, § 224). О трактовке Юнга Ильи и Саломеи в терминах Логоса и Эроса соответственно см. Приложение B, "Комментарии".