Назад к Мафусаилу - Сухарев Сергей Леонидович - Страница 17

Скала и дерево стоят у оврага, на дне которого лежит лань с переломанной шеей. Опершись о скалу рукой и не замечая змеи слева от себя, Адам с ужасом смотрит на мертвое животное. Потом поворачивает голову направо и возбужденно кричит.

Адам. Ева! Ева!

Голос Евы. Что тебе, Адам?

Адам. Беги сюда. Да поскорей. Здесь что-то стряслось.

Ева (вбегая). Что? Где?

Адам указывает на лань.

Ой! (Приближается к трупу.)

Адам, осмелев, следует за ней.

Что у нее с глазами?

Адам. Не с одними глазами. Вот, посмотри. (Толкает труп ногой.)

Ева. Ой, не надо! Почему она не просыпается?

Адам. Не знаю. Но она не спит.

Ева. Не спит?

Адам. Потрогай сама.

Ева (тормоша лань и пытаясь ее перевернуть). Она совсем закоченела.

Адам. Теперь ее уже не разбудишь.

Ева. А запах какой противный! Фу! (Отряхивает руки и отходит в сторону.) Она такая и была, когда ты ее нашел?

Адам. Нет. Она тут играла, а потом споткнулась, упала вниз головой и больше не двигается. У нее шея сломана. (Наклоняется, приподнимает голову лани и показывает Еве.)

Ева. Не трогай ее! Отойди!

Оба отступают на несколько шагов, глядя на лань с возрастающим отвращением.

Адам!

Адам. Что?

Ева. А если бы споткнулся и упал ты, с тобой было бы так же?

Адам. Брр! (Вздрогнув, садится на выступ скалы.)

Ева (бросается на землю и обнимает его колени). Будь осторожен. Обещай, что будешь осторожен.

Адам. Стоит ли? Здесь нам с тобой жить вечно. А ты понимаешь, что это значит — вечно? Рано или поздно я оступлюсь и упаду. Когда — не знаю: может быть, завтра; может быть, через столько же дней, сколько листьев в саду или песчинок у реки. Но я все равно забуду осторожность и оступлюсь.

Ева. Я тоже.

Адам (трепеща). Нет, нет! Я же останусь один. Навсегда один. Тебе нельзя оступаться. Ты не должна рисковать. Больше ты не двинешься с места. Я буду заботиться о тебе, приносить все, что нужно.

Ева (пожимает плечами, отворачивается и обхватывает руками колени). Мне это быстро надоест. Кроме того, если упадешь ты, я все равно останусь одна и не смогу сидеть на месте. Значит, в конце концов меня ждет такая же участь.

Адам. И что тогда?

Ева. Тогда нас больше не будет. Останутся лишь четвероногие, птицы и змеи.

Адам. Так не должно быть.

Ева. Да, не должно, но так может быть.

Адам. Нет. Говорю тебе: так не должно быть. Я знаю: так не должно быть.

Ева. Мы оба это знаем. Только вот откуда?

Адам. В саду слышен голос. Он рассказывает мне разные вещи.

Ева. Порой в саду слышно много голосов, и все они внушают мне разные мысли.

Адам. Я слышу только один голос. Он звучит очень тихо, но так близко, словно это я сам шепчу. Его не спутаешь ни с чем — ни с голосом животных, ни с голосом птиц, ни с твоим.

Ева. Странно! Я слышу голоса со всех сторон, а ты — лишь изнутри? Зато у меня есть свои собственные мысли, а не только те, что внушены голосами. Мысль о том, что мы не можем не быть, родилась во мне самой.

Адам (с отчаянием). И все-таки нас не станет. Мы упадем, как эта лань, и свернем себе шею. (Встает и беспокойно расхаживает взад и вперед.) Я не в силах примириться с этой мыслью. Я не желаю так думать. Повторяю тебе, этого не должно быть. Я только не знаю, как этому помешать.

Ева. У меня точно такое же чувство. Странно одно: почему именно ты заговорил об этом. Тебе не угодишь: ты так часто меняешь свое мнение!

Адам (вспыхивая). Зачем ты так говоришь? Когда это я менял свое мнение?

Ева. Ты уверяешь, что мы не можем не быть. Но ведь ты так часто жалел о том, что нам предстоит жить всегда, жить вечно. Бывают дни, когда ты целыми часами молчишь, думаешь о чем-то своем и в глубине души ненавидишь меня. Когда же я спрашиваю, чем я тебя обидела, ты отвечаешь, что думаешь не обо мне, а о том, как страшно жить вечно. Но я-то отлично знаю, что у тебя на уме: тебе страшно вечно жить здесь и со мной.

Адам. Ах вот что ты вбила себе в голову! Нет, ошибаешься. (Опять садится, мрачно.) Мне страшно всегда жить наедине с самим собой. Тебя я люблю, себя — нет. Мне хочется быть иным, лучшим, чем сейчас, хочется вновь и вновь начинать все сначала, меняясь, как змея меняет кожу. Я сам себе надоел. И тем не менее вынужден оставаться самим собой не день, не месяц, а всегда. Мысль об этом ужасает меня. Вот почему я бываю таким задумчивым, молчаливым, злым. А тебе это никогда не приходило в голову?

Ева. Нет, я не думаю о себе. Зачем? Я — то, что я есть, и этого не изменишь. Я думаю о тебе.

Адам. Вот и напрасно. Ты вечно шпионишь за мной. Не даешь мне побыть одному. Тебе вечно надо знать, чем я занят. Это невыносимо. Постарайся жить своей жизнью, а не беспокоиться о том, как живу я.

Ева. Ты сам вынуждаешь меня к этому. Ты лентяй и грязнуля, ты не следишь за собой и вечно о чем-то мечтаешь. Если я перестану присматривать за тобой и опекать тебя, ты начнешь есть всякую дрянь и дойдешь невесть до чего. Но мои заботы ни к чему не приведут: в один прекрасный день ты вот так же свалишься вниз головой и умрешь.

Адам. Умру? Что это значит?

Ева (указывая на лань). Станешь таким же, как она. Я называю это «умереть».

Адам (встает и медленно приближается к трупу). С ней происходит что-то непонятное.

Ева (следуя за ним). Ой! Она превращается в белых червячков.

Адам. Это невыносимо. Брось ее в реку.

Ева. Мне страшно к ней притронуться.

Адам. Тогда, как мне ни противно, это сделаю я. Иначе она весь воздух отравит. (Хватает лань за ноги и, стараясь держать труп подальше от себя, уносит его туда, откуда явилась Ева.)

Ева провожает его глазами, затем, вздрогнув от омерзения, садится на скалу и погружается в задумчивость. Тело Змеи становится видимым, теперь оно переливается новыми изумительными красками. Змея медленно поднимает голову из зарослей чернобыльника и с неожиданно чарующей мелодичностью шепчет Еве на ухо.

Змея. Ева!

Ева (испуганно). Кто здесь?

Змея. Это я. Я пришла показать, какой у меня красивый новый гребень. Гляди. (Распускает ослепительный аметистовый гребень.)

Ева (восхищенно). Ах! Но у кого ты научилась говорить?

Змея. У тебя и Адама. Я ползала за вами, прячась в траве, и слушала вас.

Ева. Ты поступила на редкость умно.

Змея. Еще бы! Я самая хитрая из всех полевых тварей.

Ева. Какой дивный у тебя гребень! (Гладит гребень, лаская Змею.) Прелесть моя! Ты любишь свою крестную мать Еву?

Змея. Обожаю. (Раздвоенным языком лижет ей шею.)

Ева (продолжая ласкать ее). Ах ты моя милая, моя ненаглядная змейка! Теперь Ева больше не одинока: она может разговаривать со своей змейкой.

Змея. Со мной можно о многом поговорить: я очень мудра. Это я нашептала тебе слова, которых ты не знала, — мертвый, смерть, умирать.

Ева (вздрогнув). Зачем ты об этом? Увидев твой дивный гребень, я разом забыла обо всех неприятностях. Не напоминай мне о них.

Змея. Смерть может и не быть неприятностью — нужно лишь научиться побеждать ее.

Ева. Разве ее можно победить?

Змея. Да, можно — с помощью того, что называется рождением.

Ева. Как? (Силясь выговорить.) Рож… рождение?

Змея. Да, рождение.

Ева. А что это такое?

Змея. Змея не умирает. Вот увидишь: наступит день, я сброшу с себя свою прекрасную кожу и стану новой змеей, с новой, еще более прекрасной кожей. Это и называется рождением.