Искатели золота - - Страница 43

Но в общем во всех чертах ее лица была какая-то мягкость, располагавшая в ее пользу.

Узнав Колетту и Лину, Миа-Миа дружески кивнула им головой. Но тотчас же позабыла об их присутствии, занявшись опять своим туалетом: даже девушки дикого племени матабелов обожают наряжаться.

Невесту в это время намазывали толстым слоем жира, что у них составляет первое условие нарядного туалета. Это косметическое средство не только пачкает волосы и делает их липкими, но издает отвратительный запах, невыносимый для непривычного человека, но зато его боятся насекомые, отравляющие существование в этих краях.

Между тем одевание невесты приближалось к концу. Прическа принимала все более и более внушительный вид. Мода была на большие лбы, а потому голову Миа-Миа выбрили кружком, как у францисканского монаха. На верхушке же возвышался пучок волос, которые крепко закрутили и смазали. На этот бастион насадили целую коллекцию перьев и султанов, а выбритый лоб обвязали ремешком, на который повесили всевозможные кольца, амулеты и брелки. Уши, проткнутые в нескольких местах, отвисли от тяжести украшений; ресницы все выдернули; нос проткнули двумя кольцами; не забыли также и про зубы. Местная эстетика не требовала, чтобы они были черные, как в других африканских краях, но они должны были быть острыми, а потому их подпилили с двух сторон, вследствие чего у Миа-Миа сделалась крокодилья улыбка, необходимая для такого торжественного события.

Покончив с головой, убранство которой все одобрили, приступили к украшению туловища, навешав массу ожерельев, браслетов, колец, нарукавников, кушаков и всевозможных висюлек.

Гостям особенно понравился широкий кожаный кушак бледно-лилового цвета, с которого свешивались бледно-голубые и бледно-желтые бусы.

В общем, костюм Миа-Миа был безупречен. Конечно, он не понравился бы непривычному глазу, не умеющему ценить такую красоту. Но у нее все гармонировало одно с другим; ни одна мелочь не нарушала общего местного стиля. Миа-Миа была очень довольна своей прической и в восторге вертелась, гремя побрякушками.

Хорошо, если бы она сумела сохранить навсегда традицию своих предков!.. Но, увы! Гордость и тщеславие способны все испортить!

Настал момент обетов, не вечных, но по решению судьбы. Отец сел на курган, поросший зеленью и расположенный напротив его жилища. Все гости стали парами и торжественно прошли мимо него; Миа-Миа заключала собой шествие под руку с женихом, который был не кто другой, как Мбололо. Дойдя до Мзи-Шеше, молодые остановились, между тем как прочие разместились около них полукругом. Маленький негритенок поднес старику раковину. Мзи-Шеше взял ее, поднял руки и с силой бросил на камень, нарочно положенный здесь. Раковина разбилась, негритенок поднял осколки и передал старцу, который тут же сосчитал их. Всего было семь кусков: значит, супруги повенчаны на семь лет. Дело совсем простое!

Теперь могли наслаждаться прелестями еды. Бараны, козы, буйволы «натурой» и обжаренные, всевозможные фрукты, — таково было меню банкета. Но хитрый Мзи-Шеше отлично знал, что делал, приглашая белых на праздник; он был уверен, что знатные гости не придут с пустыми руками!

И он не ошибся в расчете. Теперь можно было распаковать таинственную корзину; в ней оказались всевозможные печенья и яства, приготовленные Брандевином, до которых так лакомы Большие Головы; со всем этим новобрачной преподнесли полный столовый сервиз.

Да, Миа-Миа выходила замуж при счастливых обстоятельствах, тем более, что число семь считается хорошим предзнаменованием. Прибавьте ко всему этому присутствие важных иностранцев; о ее свадьбе долго будут судачить местные кумушки.

ГЛАВА XX. Старые друзья найдены

После свадебного обеда принято всей компанией совершать прогулки в окрестностях, — совсем как в Париже, где молодые из церкви отправляются со своими гостями в Булонский лес.

Когда процессия обошла по очереди соседние хижины и все полюбовались элегантным костюмом Миа-Миа и ее гостями, решили отправиться в ближайший бамбуковый лес.

Войдя туда, Жерар и Колетта опять вскрикнули от восторга. Хотя они уже бывали в африканских лесах, состоящих из пальмовых, гранатовых, манговых деревьев, видели леса из сикомор и папирусов, любовались и на колоссов-баобабов, — в общем, казалось, привыкли к чудесам африканской флоры, но перед этой новой прелестью замерли от восхищения.

Бамбуковый тростник от природы рос такими правильными рядами, как будто над ним работали сотни плотников; на его безукоризненных прямых и гладких стволах не виднелось сбоку ни одной веточки, ни одного сучка. Деревья вытянулись вверх на тридцать-пятьдесят метров; только наверху их ветви переплелись между собою, образуя густой непроницаемый свод, под которым Царствовали прохлада, полусвет и величественная тишина, точно в большой пустой церкви.

Компания расположилась кругом под этими громадными деревьями. Миа-Миа робко попросила Колетту спеть что-нибудь, сказав:

— Белая девица поет как небесная птичка. Миа-Миа была бы очень счастлива послушать ее в день своей свадьбы.

— А я буду очень рада доставить тебе удовольствие, моя милая! — отвечала Колетта.

И она начала одну песенку, которую пела давно, в прежнее беззаботное время.

Ее голос, такой же чистый и с тем же приятным тембром, теперь звучал сильнее и увереннее, чем на спектакле на «Дюрансе».

Все были очарованы. Когда она закончила петь, продолжалось молчание, более лестное, чем аплодисменты.

Потом ее попросили спеть еще что-нибудь, потом еще, и она с удовольствием соглашалась. Вдруг среди одной из песен все слушатели вздрогнули и на лице их изобразился ужас.

Розовые щеки певицы побледнели, глаза наполнились слезами и она прервала песню громким криком.

Среди полной тишины леса послышался слабый, но правильный и глухой шум, как будто от тяжелых шагов, давящих траву.

Один из матабелов, приложивший ухо к земле, чтобы лучше расслышать, поднялся с исказившимся от страха лицом.

— «Отец ушей»! — сказал он сдавленным голосом. — Если это «пустынник», то горе нам!.. Зачем мы не взяли оружия!.. Теперь мы пропали!..

— Нет! — воскликнула Колетта дрожащим голосом. — Вы напрасно боитесь, уверяю вас. Это друг идет — самый лучший и верный из друзей!.. Жерар, Лина, это Голиаф!.. Я узнала его шаги.

— Голиаф! — повторил Жерар, думая, что его сестра бредит. — Что ты говоришь, Колетта. Увы!.. Разве ты забыла, что он издох?

— Голиаф остался жив!.. Вот ты увидишь. Я уверена, что он услышал мой голос и пошел на него сюда!..

— В таком случае, — сказал Жерар, всегда рассудительный, — пой опять, чтобы он не сбился с дороги.

Девушка запела сперва тихо, потом все громче и громче. Шаги животного делались все слышнее. Наконец издали обрисовался его силуэт, длинные уши и большой хобот.

Слон летел со всех ног. В самом деле — это был Голиаф! И Жерар, и Лина узнали его… А он-то раньше угадал их присутствие и направлялся прямо к своей любимице. И что же все увидели? О, чудо из чудес!

На его широкой спине сидели две человеческие фигуры — Мартина и Ле-Гуен!

Через несколько минут безмолвный лес огласился радостными восклицаниями. Мартина душила в своих объятиях детей, Ле-Гуен пожимал всем руки, Голиафа осыпали ласками, поцелуями и слезами, — просто ураган, циклон безумной радости.

Большие Головы, успокоившись относительно намерений «Отца ушей», смотрели с любопытством на эту странную сцену, сознавая в душе, что у их белых гостей неистощимый запас интересных зрелищ.

Все пошли к деревне, и шествие продефилировало перед восхищенными туземцами. Голиаф шел впереди, гордо неся на своих клыках молодых девушек.

Трудно изобразить всю радость господина Массея при виде верной служанки и честного Ле-Гуена — этих добрых сердец, так геройски доказавших преданность его детям. В избытке чувств он прижал их обоих к своей груди, сердечно благодаря за все.