Искатели золота - - Страница 18

— Бедная девочка!.. — воскликнула растроганная Мартина, — может быть, это путешествие укрепит ее!..

— Как бы мама порадовалась, если бы увидела, что Лина так поправилась, — вздохнула Колетта, лаская взглядом Лину, — как странно, Мартина, — каждый раз, как я смотрю на этого ребенка, я еще живее представляю себе маму. Она ведь не расставалась с ней на корабле.

— Ах! дорогая барыня! Еще бы Лине не любить ее.Такую-то добрую, кроткую даму! Но не надо отчаиваться, моя голубушка! Я видела сегодня во сне всех: и барыню, и барина, и Генриха, словом, всех, совершенно здоровыми! — объявила уверенно Мартина, как будто обладала даром предвидения. — Не беспокойтесь! Мы непременно найдем их! То-то мы порасскажем чудес! Господи Владыко! если бы мои-то знали, где я теперь!

Они и не поверили бы! Я и сама-то не знаю, наяву все это или во сне.

— Грустный сон, моя добрая Мартина, — сказала Колетта, покачав головой. — Дай Бог нам поскорее избавиться от него и быть опять вместе с нашими дорогими родными!

Между тем банкет кончился, и дикари приступили к танцам, до которых были страстные охотники. Гости после выпивки немного пошатывались, но это не мешало им прыгать в такт, под звуки тамтамов, в которые барабанили старухи, сидящие на корточках и подпевающие звукам инструментов, своими пронзительными выкрикиваниями. Танцоры, уставшие скакать, принимались вертеться, как волчки, что большей частью, кончалось падением, и несчастный, одуревший от паров мвенге, здесь же засыпал крепким тяжелым сном, тогда как его товарищи продолжали выкидывать антраша, задевая его ногами по лицу. Другие то и дело прикладывались к бутылкам и затем устремлялись в середину толпы танцующих. Со всех сторон раздавались дикие, хриплые звуки, прыжки делались яростнее, жужжание тамтамов ускорялось. Эти черные лица, мелькавшие при свете большого огня, производили впечатление чего-то фантастического, дикого, необузданного, тогда как остальная часть деревни оставалась в темноте. Не говоря уже о Лине, даже Колетта чуть не потеряла своего хладнокровия. Но необходимость успокоить расплакавшуюся Лину заставила ее сдержаться.

— Не бойся, голубчик, ведь они не злые, они ничего дурного не сделают нам. Это они так веселятся, по-своему.

— О! но они такие страшные, Колетта!.. Я боюсь!..

— Да, нельзя сказать, чтобы они были красивые! — сказал Жерар, — но погоди, Лина, мы сейчас уйдем отсюда, оставим этот содом.

Подойдя к начальнику, который одобрительно смотрел на оргию своих подчиненных, Жерар объяснил ему, что его сестра желает уйти. Абруко хотя и удивился, что с его праздника хотят уйти так рано, но не возразил, и пленники — так как нельзя было их называть иначе — отправились в свою хижину, где постарались запереться как можно крепче, счастливые, что им наконец удалось остаться одним. До самого рассвета до их слуха доносился сквозь сон шум танцев и звуки тамтама.

ГЛАВА VIII. Гости или пленники?..

Моеры были не самым диким народом из черной расы. Они до некоторой степени умели обрабатывать землю, содержали скот, изготовляли одежду из коры и довольно искусно украшали свою посуду, они также выделывали железные обручи, которые носили на руках и ногах. Любопытные, беспечные и веселые как дети, они главным образом страстно увлекались танцами, и казалось, у них вовсе не было кровожадных инстинктов.

Жерар узнал из своих долгих бесед с Мреко, что людоедство еще не исчезло на черном материке, что у многих народов Экваториальной Африки оно более или менее практиковалось.

Чернокожие называют любителей человеческого мяса «валиабанту» — едоки людей. Часто Мреко, рассказывая о каком-нибудь из своих знакомых, прибавлял: он — валиабанту. Однако он с жаром утверждал, что в его племени не было людоедов, что подтверждал и Абруко. Но при этом его лукавые глаза так бегали из стороны в сторону, что трудно было верить его словам, и Жерар не выдумывал, дразня Мартину, что в глазах Абруко он замечал кровожадные мысли.

Что же касается Мреко, то это был добрый парень. Подарив Ле-Гуену еще в начале знакомства трубку, сделанную из горлышка бутылки с тростниковой ручкой, он сразу завоевал себе симпатию славного матроса.

Правда, он сначала преподнес свой подарок Колетте и даже очень огорчился, что «Звезда» не приняла его. Но его внимание осталось все-таки неистощимым. Слыша, что его друзья хотели достать материи, чтобы сшить себе костюмы, он пристал к своему отцу, чтобы тот отправил послов в соседнюю деревню, которая славилась материями с незапамятных времен. Абруко согласился, и в одно прекрасное утро его сын явился с огромным свертком голубой бумажной ткани, которую и положил у ног Колетты. То-то была радость! Они с Мартиной не медля принялись за работу, кроили и шили без отдыха, так что вскоре у всех оказалась смена белья.

Видя это, моерские девушки умоляли, чтобы иих научили шить. Под руководством Мартины они научились понемногу владеть иголкой и сметывать простые платья.

Пленники так хорошо устроились в своем домике, что дикари не могли налюбоваться. Ле-Гуен с помощью Жерара сделал очень удобные сидения из простого бамбука, стол и гамаки.

Вся деревня сбегалась как на пожар, когда распространялся слух, что белые смастерили новое чудо.

С условием, что начальник возвратит им отнятое оружие, Ле-Гуен обещал и ему изготовить такую же мебель.

Колетта сделалась идолом и моделью для всех туземных девушек, которые охраняли ее всюду, как телохранители, что подчас очень надоедало ей; они до смешного перенимали каждое ее движение.

Жители этой африканской деревни вели странный образ жизни. Благодатный тропический климат не вынуждал здесь к работе, и мужчины проводили почти все время в бездействии, растянувшись в тени и куря огромные трубки, так как дикий табак в изобилии рос в окрестностях.

Только женщины немного работали: они расколачивали кору и ткали, вскапывали землю, чтобы рассадить корни маниокового дерева, или собирали просо и растирали его камнями, сидя на корточках и стрекоча как сороки.

В награду за труд они нередко получали побои от своих владык и повелителей; но бедные создания не сознавали всей безотрадности своего положения и вообще отличались кротким нравом.

Домашние работы женщин осложнялись тасканием с собой всюду детей, которых укладывали в кусок коры и привешивали за спину или на бедра. Этот неизменный обычай продолжался до тех пор, пока ребенку не исполнялось двух или трех лет.

Мартина восторгалась необыкновенным плодородием почвы, которую сравнивала с землей своей родины. Чего бы не посадил тут ее отец, старый Дельбуа, который умудрялся из своего крошечного виноградника на каменистой почве добывать три бочонка вина! Собрав кукурузу со своей несчастной десятины, он тут же сажал коноплю и эспарцет, не давая отдыха земле. Боже! если бы он увидел эту плодоносную землю! Мартина от одной этой мысли плакала от умиления и столь трогательной любви крестьянки к своей кормилице-земле.

Ле-Гуен, вспоминая свою бесплодную полосу, поросшую утесником, разделял восторги Мартины. Разговаривая между собой, они представляли себе, что бы было, если бы вдруг, по волшебству, перенести во Францию кусочек этой земли, которой туземцы не умели пользоваться. Матрос не утерпел, чтобы не обработать себе поле, где посеял правильными рядами табак, пшеницу и маниок, а вокруг устроил бордюр из тяжелых тыкв оранжевого цвета. Дикари очень любовались огородом Ле-Гуена и целыми часами, не двигаясь, смотрели на него, наблюдая за поучительной для себя работой.

Колетта с Линой тоже устроили себе садик вокруг дома; им для этого довольно было принести из соседнего леса несколько ароматных цветов, на которые негры не обращали никакого внимания, так как цветы эти не годились для еды. Да и вообще они относились с апатией ко всем чудесам природы; 'животные интересовали их только как кушанья; им и в голову не приходило приручить хотя бы одного из них, если не считать полудиких собак, бродивших по деревне: моеры не имели понятия о домашних животных.