Мастер-класс по неприятностям - Гусев Валерий Борисович - Страница 4

Часа в четыре приехал фермер на грузовой «газельке»; мы быстро (и аккуратно) погрузили в нее ящики с черешней всех сортов и расцветок, и он повез черешню в город, на рынок. А мы пошли отдыхать до ужина.

Бравый фермер поселил нас в большом, крытом соломой, сарае под названием сеновал. Кроме сена здесь были только стол со скамьями и бачок с водой, почему-то запертый на замок. Наши вещи дяденька Атаков тоже под замок запер в своем офисе под названием контора.

Жить на этом сеновале было прекрасно. Сено – мягкое, душистое, крыша над головой вся в ярких южных звездах – одни дырки в соломе. За щелястой стеной – овраг, полный кубанских соловьев, которые звонко распевают всю ночь. Наперегонки с цикадами и лягушками.

Укладываясь, Бонифаций мечтательно говорил:

– Эх, ребятки, как я люблю всю ночь вздыхать на душистом сене и до утра слушать божественный свист этих волшебных птах.

После этих слов он мгновенно засыпал, и соловьев божественных из-за его мечтательного храпа мы уже не слышали.

В первые дни мы сильно уставали и тоже засыпали довольно быстро. Утром ныряли в овраг, по дну которого торопился в речку прозрачный холодный ручей, умывались. Вода была в ручье чистая, холодная и ничем, кроме свежести, не пахла.

Дверей у нашего сеновала не было, были широкие ворота. Уходя на работу, мы припирали их снаружи дрючком, чтобы не забрались внутрь козы да овцы, козлы да бараны.

В первый рабочий день мы с непривычки к физическому труду проспали ужин, а следующим днем наши мирные труды завершились – начались суровые и опасные боевые будни.

Только мы это не сразу узнали. Утром мы подошли к конторе, а возле нее увидели знакомую «газельку» со стойким запахом сильно спелой черешни. Никита (я ударение больше ставить не буду, и так ясно) заглянул в кузов и присвистнул:

– Не понял!

Мы – тоже. Наша черешня так и стояла в ящиках. А мы-то старались.

И в это время мы услышали в открытое окно серьезный разговор фермера и нашего Бонифация.

– А вы знаете, – сердито говорил фермер, – сколько мне предлагают оптовики за мою черешню? Копейки. Мне дешевле вывезти ее в степь и свалить в овраг!

– Это как? – недоумевал Бонифаций. – Это какая-то чушь!

– Чушь! Это мафия!

– Так продавайте ее сами, на рынке, по своей цене. Черешня-то отменная.

– Ага! Вы смешно говорите, сударь. Стану я за прилавок – и что?

– И что?

– А у меня ее десятки тонн. Я ее до Нового года продавать буду.

– А что же ваша милиция? – наивничал Бонифаций.

– Она не наша, – отрубил фермер. – Она – ихняя.

– У меня идея! – Бонифаций заспешил эту идею «озвучить». – Нас здесь почти двадцать два человека…

Тут нам стало не очень ясно, мы переглянулись в недоумении. Как это – почти двадцать два? Кого это он неполностью посчитал? Себя, что ли?

– Почти двадцать два человека! Мы надеваем фартуки и становимся за прилавки. Пойдет такой вариант?

Фермер помолчал. Потом сказал:

– Можно попробовать. А Михалыч не стал бы возражать?

– Наш Михалыч в таком случае и сам бы стал рядом. С пулеметом.

– Ладно, попробуем. Да и я бы от пулемета не отказался.

– Что так? – осторожно удивился Бонифаций.

– Товарищ полковник ведь не зря вас прислал. У меня на ферме народу мало – весь колхоз в город подался, на заработки. Так-то я еще справляюсь, а вот когда уборка подступает, тут либо тревогу труби, либо в барабан бей. Хорошо, что ваши ребята приехали. Может, урожай не пропадет. Хотя, кто знает, как оно получится.

– Да справимся. Мы хоть и городские, но постараемся.

– Не только в этом дело…

Тут мы еще больше ушки насторожили.

– …Дело в том, что не дают нам работать. Года два назад выбрали у нас этого… Чарлика. Поначалу вроде бы ничего: сделаю вас счастливыми. А потом начал гайки закручивать. Сколотил свою команду, даже в милицию своих людей посадил, установил свои законы. Помимо его людей урожай не продашь. Я было начал протестовать, стал наших фермеров объединять, чтобы отпор достойный дать, торговать свободно – в свой интерес. Ну, начали меня потихоньку прессовать.

– Наезжать, стало быть, – догадался Бонифаций.

– Поначалу вроде легонько, а сейчас чувствую – возьмутся за меня всерьез. Так что хорошо, что вы приехали. Но как бы худо не стало. Если мне худо – одна беда, а если и вам, то уж две, не меньше.

Бонифаций почему-то не ответил…

Сердца наши наполнились справедливым гневом и праведной злостью. Кто-то изо всех сил трудится (фермер, мы с Бонифацием), а кто-то нагло забирает плоды нашего труда и наживается на них!

Где-то в полдень мы уже были в поселке Майский, на рынке. Он обаял нас своими свежими запахами. Пахло свежим мясом, свежей рыбой, свежими овощами и фруктами, свежими валенками.

Мы прошли в свой ряд и встали за прилавки. Фермер Атаков обеспечил нас всех халатами, весами, медсправками и мелкими деньгами для сдачи. Проинструктировал: торгую из своего сада. Или из сада моей бабушки. Сначала нам было немного неловко, но мы быстро вписались в атмосферу рынка. Проблем – никаких, одни продают, другие покупают.

Быстрее всех освоился Никита. Приплясывая за прилавком, он вопил на весь рынок:

– А вот черешня! Московская! На любой вкус! С гуманитарным уклоном! Сорта исторический, эстетический, красивый!

У меня так блажить не получалось, но торговля и у меня пошла. Черешня у Атакова была вне конкуренции. За полчаса я продал где-то с ведро. С гуманистическим уклоном. И где-то в разгар купли-продажи ко мне подошли два стриженых парня. В безрукавных майках. У одного на майке был череп в фас, у другого в профиль. Но морды и у того, и у другого были не костлявые, а круглые и сытые. Ну и наглые, конечно.

– От кого торгуешь, братан? – спросил тот, что в фас, сграбастав на пробу горсть ягод.

– От себя. Теткина черешня.

– Как тетку звать? – который в профиль тоже зачерпнул своей лопатой мою черешню.

– Гарпина. – Я не моргнул глазом.

– Здешняя?

– С Незамаевского хутора.

– Сколько у тебя кил?

– Кил? – я тормознул. – Кил нету, одна черешня.

Парни от души заржали. Объяснили, давясь от смеха. Я поскреб макушку:

– Кил с полсотни будет.

– Ну и лады, братан. Как закончишь, полста процентов отстегнешь.

И они лениво пошли дальше по рядам. Я похлопал глазами, закрыл рот. Парни остановились у Никиты. Что-то будет. У Никиты, я уже говорил, кличка не случайная, не от фамилии. Он по жизни экстремал. У него всяких боевых поясов – разноцветье. Что-то будет…

– Хлопец, завесь-ка мне кила два, черненькой. – Бабуля в платочке тянула мне деньги.

Я отвлекся, а когда бабуля отошла, увидел, что Никита неторопливо снял халат, сложил его (аккуратно) и вышел из-за прилавка. Парни грозно надвинулись на него. Раздались женские крики. И мужские тоже. Звали милицию. Потому что Никита уже спокойно надевал халат, а парни молча лежали на земле. Один черепом вверх, другой черепом вниз.

Вдали показались два раскормленных мента с автоматами, в расстегнутых форменных рубашках. Один грыз яблоко, другой – семечки.

Испугаться я не успел. Откуда-то из толпы вырвался наш фермер Атаков, одной рукой подхватил весы, другой дернул за руку Никиту, и они оба исчезли в толпе. А толпа за ними плотно сомкнулась, будто нарочно скрыв их от ментов. Да, милиция здесь, похоже, не очень-то народная. Не стоит на страже трудящихся. Впрочем, это легко проверить.

Я зажал в кулаке две сотни и подошел к этим черепам – в фас и в профиль, – они уже поднялись и отряхивались.

– Держите, – сказал я. – Фифти нам, фифти вам.

Они посмотрели на меня, как на психа. Наверное, еще не совсем оправились от «разговора» с Никитой.

– Это что? – лениво спросил мент с яблоком.

– Деньги, – удивился я.

– А ты кто? – это другой мент спросил, у которого форменная рубашка была украшена семечковой шелухой. – Документы есть? Торгуешь? Справки есть?