Тайна серебряного гусара - Елькина Марина Валерьевна - Страница 19

— Не знаю. Она никогда не говорила о том, что связано у нее с этим гусаром.

— А письма она вам показывала?

— Нет. Только рассказывала, уже после кражи, что в сумочке, кроме статуэтки, были еще какие-то письма.

— И ничего не говорила о Николеньке?

— О Николеньке? — переспросил Кирилл Леонидович.

— О Николае Зайцеве, артиллерийском офицере.

— Нет. Ничего.

— Он был другом ее детства. Это — переписка с ним, — Генка подал Кириллу Леонидовичу пачку пожелтевших писем. — Мы прочитали почти все. Кроме трех. Одно не разобрали. Два на французском. Мама сказала, что вы знаете…

— Французский? Да-да, — Кирилл Леонидович пробегал глазами строчки писем. — Но позвольте! Эти письма невозможно расшифровать без специалистов! Они слишком ветхие! Как вам это удалось?

— Это все Гений! То есть Генка, — Димка хлопнул друга по плечу. — Он у нас лучше всех специалистов соображает.

— Компьютер помог, — небрежно добавил Генка, но явное восхищение Кирилла Леонидовича льстило его тщеславию.

Хоть кто-то оценил его старания!

— Н-да, Геннадий! Поздравляю! Это победа! Просто победа! Я так не смогу. Мне придется привлекать специалистов. Но я обещаю перевести, обещаю, друзья мои. И с последним письмом тоже помогу. Знаете что! Хотите, я покажу вам коллекцию Софии Львовны?

— Где? — изумились ребята.

— Здесь, в музее. По завещанию Софии Львовны после ее смерти весь антиквариат из ее квартиры был передан в музей. Иногда мы используем эти экспонаты для оформления новых выставок, но сейчас все вещи хранятся в запасниках. Хотите посмотреть?

— Конечно, хотим!

Кирилл Леонидович длинными коридорами повел друзей в полуподвальное помещение. Генка радостно принюхивался. Женька всегда над этим смеялся и называл брата гончей, но Генка с самого раннего детства стал присваивать новым помещениям запахи.

Здесь пахло стариной, немножко нафталином, библиотекой и старыми книгами с пожелтевшими страницами и обтрепанными корешками. Генке этот запах нравился.

Правда, музейный запасник неприятно поразил его. Он был похож на свалку. Картины вперемешку с книгами, мебелью и бесчисленными пронумерованными коробками.

— Разве так можно хранить? — усомнился Генка.

— Конечно, нельзя, — вздохнул Кирилл Леонидович. — Запасник — это моя головная боль. Ничего не могу добиться от начальства. Другого помещения нет. А здесь зимой слишком холодно, летом — слишком влажно. Все это смертельно для музейных экспонатов. Тут еще и потопы бывают. Прошлой осенью прорвало отопление, и пропала великолепная коллекция табачных наклеек. Великолепная! Если бы вы только могли себе представить! — в голосе Кирилла Леонидовича звучали неподдельная горечь и душевная боль.

Мальчишки сочувственно помолчали. Интересно, какие это табачные наклейки? Ребята о таком никогда не слышали.

— Коллекцию Софии Львовны я берегу изо всех сил, — признался Кирилл Леонидович. — Не потому, что она самая ценная во всем запаснике. Просто она связана с моим детством, с моей жизнью и с Софией Львовной. Вот, поглядите-ка!

Кирилл Леонидович с трудом развернул к ребятам огромную, в рост человека, картину в золоченой раме. На картине была изображена симпатичная, улыбающаяся девушка-гимназистка в платье со строгим белым воротничком.

— Это Сонечка! — почему-то сразу выдохнул Димка.

Кирилл Леонидович улыбнулся и подтвердил:

— Да, это София Львовна. Портрет неизвестного художника начала века.

— Неизвестного? — спросил Генка. — И София Львовна никогда не говорила, кто этот портрет написал?

— Нет. Она вообще ничего не рассказывала о своей юности и о своей семье. Я только от вас, то есть из писем, узнал, что у нее был брат.

— Да. Костя. И о нем тоже ничего не известно?

— Ничего.

— Мама говорила, что картин у Софии Львовны было несколько.

— Да, но только эта представляет для вас интерес. Остальное — пейзажи. Я покажу вам их как-нибудь после, их надо разыскивать в этой свалке. А сейчас я хочу познакомить вас с коллекцией серебряных статуэток.

Кирилл Леонидович ловким движением фокусника извлек из какого-то угла большую запыленную коробку. Ребята, затаив дыхание, ждали какого-то чуда.

И чудо свершилось. В их руках засверкали десятки блестящих фигурок.

Чего там только не было: собачки, хвостатые чертики, девочки в чепчиках и кружевных панталончиках, пухленькие амуры с крылышками и стрелами. Фигуры поражали тонкостью работы, складочками и мелкими детальками.

Здесь многое сразу затмевало простенького, почерневшего от времени гусара.

— Они с секретами? — с восторгом спросил Димка.

— Нет. С секретом был только гусар. Вы открыли его рубиновое сердце?

— Нет, — ответил Генка. — Наверное, там внутри сломалась какая-то пружинка.

— Жаль. Но это дело поправимое. Я найду мастера.

— Вот и вернулся гусар к своей коллекции, — задумчиво произнес Димка.

— Ты ошибаешься, — улыбнулся Кирилл Леонидович. — Гусар к коллекции никогда не относился. Он был отдельный, особенный, даже немножко таинственный. Он очень редко покидал свою сумочку. Очень редко.

Глава III СОФИЯ ЛЬВОВНА

— Получается, что вы знаете о Софии Львовне еще меньше, чем мы? — хитро улыбнувшись, спросил Димка Кирилла Леонидовича, когда они снова вернулись в его кабинет.

— Не думаю, — Кирилл Леонидович тоже улыбнулся в ответ. — Я знаю не меньше. Пожалуй, даже больше. Только знания наши разные. Я ничего не знаю о личной жизни гимназистки Сонечки, зато могу рассказать о всей ее последующей судьбе.

— Правда? Тогда расскажите, — попросил Генка. — Знаете, я почему-то никак не могу соединить Сонечку из писем и Софию Львовну из маминого рассказа. Для меня это как будто два разных человека. Как искренняя, веселая Сонечка могла превратиться в строгую, неулыбчивую Софию Львовну?

Кирилл Леонидович покачал головой:

— Вряд ли мой рассказ поможет тебе, Гена. Для того чтобы совместить Сонечку и Софию Львовну, нужно знать ее душу, каждую мелочь в ее жизни, а я могу рассказать только о тех событиях, которые лежат на поверхности, так сказать, ее биографию, конечно, добавив что-то из ее личных рассказов мне, мальчишке. Сами понимаете, много ли доверишь несмышленышу? И много ли он запомнит, даже если рассказать?

— Давайте биографию, — согласился Димка.

— София Львовна Прозорова родилась в 1897 году… — начал Кирилл Леонидович.

Но Димка тут же перебил:

— Значит, в 1914 году ей было семнадцать лет.

— Молодец, быстро сосчитал, — усмехнулся Генка. — Так и будешь на каждом слове перебивать?

Димка смутился. Он сразу почему-то вспомнил о хороших манерах. Но Кирилл Леонидович только улыбнулся и кивнул:

— Совершенно верно, Дима. Ей было семнадцать лет, когда началась Первая мировая война. Дворянский род Прозоровых — довольно древний. Предкам Софии Львовны удалось сохранить свои богатства и даже приумножить их. Ее отец, человек прогрессивных взглядов, имел паи во Всероссийском обществе железных дорог. Конечно, все богатство было отобрано в 1917 году большевиками. Но об этом после. Сначала давайте я вам расскажу то, что знаю о ее жизни в интересующий нас период.

Десяти лет Соню отдали в женскую гимназию. В те времена женское образование уже никого не пугало и не смущало. Женщины становились и критиками, и учителями, и учеными. Конечно, Прозоров-отец хотел, чтобы его дочка получила хорошее образование. Он даже собирался определить ее в Смольный институт благородных девиц, но мать была против. Дело в том, что институт благородных девиц был закрытым учебным учреждением. Ученицы жили там же, в пансионе при Смольном женском монастыре. А мама-Прозорова представить себе не могла, как прожить без малышки-дочери целую неделю, как видеть ее только по праздникам, не знать, как она себя сегодня чувствует.

— Ну, в точности моя бабка! — снова перебил Димка. — Я сколько раз ей говорил: будешь ругаться, в интернат пойду, а она тут же: «Димочка! Что ты! Я же с ума сойду! Что ты там будешь кушать? Кто тебе рубашечку погладит? «