Легенда - Лу Мари - Страница 38

Слова Джун вторят моим мыслям о матери, и я едва дышу. Я не знал, что Джун потеряла родителей… хотя должен был догадаться по ее поведению. И теперь я больше не могу испытывать к Джун презрение. Это не она стреляла в мою мать. Не она принесла чуму в мой дом. Эта девушка потеряла брата, и кто-то заставил ее поверить, что его убил я. Мучимая болью, она меня выследила. Будь я на месте Джун, разве поступил бы по-другому?

Снова взглянув на Джун, я замечаю мокрые дорожки под ее глазами. Слабо улыбаюсь и протягиваю к ней руку. Вытираю ее слезы. Пальцы пылают от боли, но я не обращаю внимания. Мы оба молчим. В словах нет нужды… я смотрю в глаза Джун, ясно читая отраженные в них мысли, и знаю, что по моему лицу она тоже угадывает, о чем думаю я. «Джун думает… если я прав насчет ее брата, то насчет чего еще я могу оказаться прав?»

Спустя мгновение Джун берет мою руку и прижимает к щеке. От ее прикосновения по моему телу разливается тепло. Джун удивительно красивая. Мне так хочется прижать ее к себе, поцеловать и стереть эту боль в ее глазах. Черт, если бы можно было вернуться в ту ночь хоть на секунду. Я даже согласен на вторую порцию злости Томаса.

Первым решаюсь заговорить я.

— У нас с тобой может быть общий враг. И нас просто настроили друг против друга.

Джун глубоко вздыхает.

— Я пока не уверена, — шепчет она, хотя в ее голосе я слышу согласие. — Нам опасно вести такие разговоры.

Джун отводит взгляд, тянется к плащу и достает то, что я считал навсегда потерянным.

— Вот. Хочу вернуть это тебе. Мне он больше не нужен.

Я не свожу с него глаз. Хочу выхватить его из рук Джун, но меня держат цепи. На ладони Джун лежит мой медальон, гладкая выпуклость поцарапанная и грязная, но он более или менее цел. Цепочка собралась на ладони горкой.

— Медальон был у тебя, — шепчу я, пораженный осознанием. — В ту ночь вы нашли его в больнице, да? Потому-то ты и узнала меня, когда наконец нашла… Должно быть, я касался шеи.

Джун безмолвно кивает, потом берет меня за руку и кладет в нее медальон. Я смотрю на него в удивлении.

Мой отец. Я не люблю вспоминать о нем, но сейчас, глядя на медальон, не могу прогнать ожившие образы. Я думаю о том дне, когда он пришел к нам после шести месяцев отсутствия. Когда отец зашел в дом, мы занавесили окна, а он обнял маму и долго целовал ее. Рукой он накрывал ее живот, словно защищая. Джон терпеливо ждал, держа руки в карманах. Я был совсем маленьким и обнимал отца за ногу. Иден еще не родился и рос в животе у мамы.

— Как мои мальчики? — спросил отец, когда отпустил маму. Он погладил меня по щеке и улыбнулся Джону.

Джон в ответ показал все тридцать два зуба. Он только недавно отрастил волосы, чтобы собирать их в хвост. Джон показал сертификат.

— Смотри! — воскликнул он. — Я прошел Испытание!

— Ты прошел! — Отец старался говорить шепотом, но похлопал Джона по спине и пожал ему руку, словно взрослому. Я до сих пор помню облегчение в его взгляде. — Я горжусь тобой, Джонни. Значит, никаких трудовых лагерей. Хорошая работа.

Потом отец посмотрел на меня. Я был очень серьезным ребенком и в ответ глядел на отца так же пристально. Мне хотелось спросить, почему он всегда где-то пропадает, почему так долго не приходил. Но кое-что меня отвлекло.

— У тебя что-то в кармане, папа, — говорю я, видя под тканью его жилета какую-то круглую выпуклость.

Отец усмехнулся и вытащил предмет из кармана.

— Это так, Дэниел, — ответил он и посмотрел на маму. — Он растет умным мальчиком, верно?

— Да, — улыбнулась мне мама.

Поколебавшись, отец ведет нас всех в спальню.

— Грейс, — зовет он маму. Она садится рядом с ним. — Смотри, что я нашел.

Мама смотрит на предмет. Ее глаза расширяются.

— Что это такое?

— Еще одно доказательство.

Отец хотел показать предмет только маме, поворачивая его то одной стороной, то другой, однако я успел все рассмотреть. Затем отец зажал предмет в кулаке. Моя острая детская память запечатлела картинку. На одной стороне птица, на другой — мужской профиль. На одной выгравировано: «Единство в многообразии, Четверть Доллара, Соединенные Штаты Америки», на другой — «СВОБОДА, 1990».

— Видишь? Еще одно доказательство его существования.

— Где ты это нашел? — спросила мама.

— В южных болотах, на границе двух фронтов.

Когда мама пытается его укорить, отец нетерпеливо мотает головой. Мама не любила, чтобы он приближался к фронту.

— Это настоящий четвертак девяностого года. Видишь название? Соединенные Штаты. Это совпадает со всем, что я уже выяснил. Когда-то мы были единой нацией, жили лучше и свободнее, чем сейчас. А Республика отказывается это признавать. Они хотят, чтобы война продолжалась вечно. Хотят держать нас в неведении и угнетении, натравливают на врага, который… который когда-то был нашей второй половиной.

В глазах мамы блестят слезы. Даже тогда я знал, что это слезы страха.

— Это очень опасная вещь, — прошептала она. — Если ее найдут в нашем доме, мы все погибнем.

Отец кивнул:

— Очень опасная. Но мы не можем ее уничтожить. Мы должны сохранить эту монету… возможно, она последняя в своем роде и во всем мире.

Отец зажимает монету в маминой руке.

— Я спрячу гравировку. Залью металлом с обеих сторон. Скрою ее.

— Что мы будем с ней делать?

— Где-нибудь спрячем. — Отец на секунду замолкает, а потом смотрит на нас с Джоном. — Лучше всего держать ее где-нибудь на видном месте. Дать монету одному из мальчиков в виде медальона. Люди подумают, что это всего лишь детская игрушка. А вот если во время рейда солдаты найдут монету в полу, то сразу догадаются о ее важности.

Я молчал. Даже в том возрасте я понимал обеспокоенность отца. Наш дом, как и остальные дома на той же улице, обыскивали уже не раз. Спрячь папа монету, ее обязательно бы нашли.

Наш отец ушел на следующее утро, рано, еще до того, как взошло солнце. После этого мы видели его всего однажды. А потом он больше домой не приходил.

Воспоминание вспыхивает в памяти всего на секунду. Я смотрю на Джун, и она улыбается, заставляя меня потерять голову.

— Спасибо, что нашла медальон. — Интересно, она заметила, каким хриплым стал мой голос? — Спасибо, что вернула мне его.

Джун

Я не могу перестать думать о Дэе.

Этим же днем, ненадолго заснув на диване в своей квартире, я вижу его во сне. Мне снится, что Дэй обнимает меня и целует снова и снова, его израненные руки нежно гладят мои плечи, проводят по волосам, обнимают за талию, мы прижимаемся друг к другу, и его дыхание опаляет мои щеки, шею, уши. Длинные волосы Дэя касаются моей кожи, я утопаю в глубине его голубых глаз. Просыпаюсь и, вспомнив, что я снова одна, едва дышу.

Сознание наполняют слова Дэя, и в конце концов их смысла я уже не понимаю. Кто-то другой убил Метиаса. Республика намеренно распространяет чуму в бедных районах. Я вспоминаю то время на улицах Лейка, когда смеялась над шутками Дэя и тянулась к нему за поцелуем, когда он рисковал своей безопасностью, если мне требовалось отдохнуть. Помню пальцы, стирающие слезы с моей щеки.

Больше я не испытываю к нему злости. А если найду доказательство убийства Метиаса кем-то еще, то у меня вообще не останется повода ненавидеть Дэя. Когда-то истории о нем вызывали у меня восхищение. Теперь же восхищение принимает совершенно другую форму. Я представляю себе лицо Дэя, красивое, даже несмотря на боль, пытки и горе, испачканное в грязи и крови, красную прядь в его волосах. Правдивость его голубых глаз. Со смущением я признаю, что мне нравятся наши короткие встречи в тюремной камере. Звук его голоса заставляет меня забыть обо всем, вызывая яркие эмоции, будь то желание, страх или даже гнев. Он всегда во мне что-то воспламеняет. Что-то, чего раньше не было.

— Я слышал, сегодня у вас с Дэем был личный разговор, — говорит мне Томас, когда мы садимся в кафе сектора Танагаси съесть по чашке эдаме. В том самом кафе, куда мы ходили втроем с Метиасом. Томас намеренно выбрал это место, но ход моих мыслей не меняется. Я не забыла пятна оружейного масла на ноже, от которого погиб мой брат.