Огни святого Эльма - Евгеньев Владимир - Страница 24

Дальше последовали фразы о том, что он не понимает, почему Всевышний так жесток. Договорив, матрос хлебнул из кружки, обтер губы и швырнул ее на пол.

«Заткнись, Краб, без тебя тошно!» – сказал боцман. Но это не остановило матроса. Он внезапно легко вскочил ногами на стол. Сидящие рядом разразились отборной бранью. Его попытались сбросить, хватая за ноги, но он балансировал и оставался стоять.

Разбушевавшийся матрос действительно был похож на краба – среднего роста с широкими плечами, большим тазом, почти полным отсутствием талии, крупными кистями рук. Большая круглая голова, лысина, обрамленная белесыми кудрями, толстый нос, глаза навыкате, полные губы, высокий лоб, выдающаяся вперед челюсть. Некрасивое характерное выразительное лицо с богатой мимикой.

«Зачем нам есть? Мы не можем умереть, мы можем только страдать, вечно страдать и мучиться. Мы не люди, а призраки, оборотни, живые мертвецы!»

Его выкрики всем не понравились. «Заглохни! Замолчи!», – кричали на него.

Матроса дергали за ноги, а боцман встал со своего места, отложил пирог и со словами: «Ты у меня сейчас дождешься!», шагнул к говорившему.

«И вы такими же станете!», – сказал последний, ткнув пальцем в Соню и в Данилу. «Вы будете такими же до второго пришествия! Вам еще долго мучится! Вот, смотрите, мы не можем умереть!».

Внезапно Краб быстро выхватил из-за пазухи предмет, который оказался старинным пистолетом. Поднес его к виску и нажал на курок, ствол с треском разорвался, его руку отбросило от виска, сам Краб зашатался, плюхнулся спиной назад, подмяв под себя еще двух матросов. Послышались крики, ругань, начался переполох. Некоторые сидящие рядом вскрикнули. Один держался за щеку, второй схватился за руку, третий почесывал лоб. Было видно, что их обожгло.

Соня вскочила: «Он умер!». «Ничего с ним, дураком, не сделается», – проворчал боцман.

А этот странный истеричный человек лежал на спине, все лицо и правая щека у него были обожжены, глаза закрыты, но никто не обратил на это особого внимания.

Только один из матросов, которому обожгло лоб, ткнул его ногой в бок, сказал: «Идиот, кривляка!», и отошел.

Неудавшийся самоубийца, открыв глаза, выругался, с трудом опираясь на руки, стал подниматься. Он встал во весь рост, оглядел всех злыми навыкате глазами и молча вышел из помещения. Соня увидела, что ожоги на лице у Краба исчезли.

Тут дверь открылась, и вошел Дирк: «По курсу три катера, направляются к нам». «Что за катера?», – спросил кто-то из матросов.

– «Спасшиеся после кораблекрушения, наверное», – ответил один. «Дурак, – сказал другой, – это же восточное побережье Африки – пираты».

Услышав про пиратов все, бросив еду, побежали к выходу. Боцман тоже проворно вышел и через минуту на палубе раздался свист его дудки. Все, кто был в кубрике, тоже выскочили. Соня и Данила остались одни. «Пойдем, – сказал Даня, – посмотрим, что произойдет». «Данила, может, спрячемся тут?» София была потрясена этим происшествием с несостоявшимся самоубийством. Ей стало страшно. Это все напоминало кошмарный сон. Происходило нечто, находящееся за гранью обыденного человеческого восприятия, или она просто сходила с ума. Соня почувствовала, что ей уже не уйти из этой заколдованной реальности и от этого все внутри опустилось. Душу начало заполнять холодное липкое отчаяние. Они как будто не успели выскочить из горящего дома и теперь с болезненным интересом наблюдали за тем, как языки пламени пожирали остатки их имущества. Это какая-то парадоксальная защитная реакция мозга, чтобы не умереть от ужаса раньше времени.

«Мы должны знать, как будут развиваться дальше события», – сказал Данила и схватил Соню за руку. Она машинально пошла за братом. От охватившего ее глубокого уныния не было сил даже думать.

Они вышли из кубрика.

Тут брат и сестра увидели, что на палубе, облокотившись о борт, стоит штурман, воспоминания унесли его далеко от корабля.

Дирк не помнил своих родителей. Он бродил в компании таких же беспризорных ребят по улицам Амстердама и попрошайничал. Дирк стал смелым и нахальным, а иначе было не выжить, ему часто доставалось от бродячих собак, ребят постарше и вообще от всех кому не лень. Но в глубине души он был добрым и мечтательным ребенком, ему нравилось бродить по городу вечерами, когда в окнах сквозь толстые стекла был виден тусклый свет. И маленький Дирк почему-то верил, что когда-нибудь и у него будет такая жизнь как у людей, живущих в этих незнакомых домах, спокойная и счастливая. А какая еще может быть у тех, кто завтракает, обедает и ужинает каждый или почти каждый день и имеет крышу над головой. Он часто был погружен в свои мысли, самозабвенно мечтал о путешествиях и сокровищах и любил придумывать невероятные истории. И, конечно, надеялся найти своих родных.

Тогда его все радовало: и наступление весны, когда в воздухе чувствуется обновление и распускаются ослепительно-яркие тюльпаны, и капли росы на траве, похожие на прозрачные слезы, и множество звезд на ночном небе. Они светят каким-то далеким мирам, и, глядя на них, начинаешь чувствовать дыхание вечности в своей душе, и от этого сладко замирает сердце. Дирк любил путешествовать, скитаться по городу и его окрестностям, смотреть на новые места и незнакомых людей. Когда ты в пути, захватывает ощущение дороги, и становишься ее частью, частью общей жизни и забываешь о себе, может быть, это и есть что-то настоящее в этом мире. Маленький Дирк чувствовал это, хотя и не мог передать словами.

Особенно он любил бродить по огромному рынку около порта, где продавались тонны рыбы. Рассматривать смешных десятиногих крабов, толстых лососей, тощих сельдей, извививающихся угрей, которые так и норовят выскочить из лоханок, и еще множество рыб больших и маленьких. Дирк был в восторге от того, что в порту можно было встретить людей из разных стран и все возможные виды товаров. И, конечно, корабли, разнообразные лодчонки, суденышки. Но самыми прекрасными волнующими были, будто летящие по волнам воздушные парусники, флейты, глядя на которые так и хотелось отправиться в дальнее странствие по полному романтики и тайн морю.

Все люди были ему интересны. Мужчины, в коротких куртках с серебряными пуговицами, стянутые в талии, пышные черные панталоны и круглые шляпы, некоторые в бархатных кафтанах, женщины в кофтах в складку и семицветных юбках, строгие англичане в париках, смуглые испанцы, веселые пестро одетые молодые девушки. Все куда-то спешили, кричали, и часто можно было незаметно утащить что-нибудь съестное.

Все на свете казалось Дирку чудесным, каждый день приносил новые впечатления, он легко относился к своим невзгодам и в глубине души чувствовал, что все будет хорошо. Это странное необъяснимое ощущение дарило радость, и Дирк подпрыгивал на каменной мостовой, напевая веселые песни, и озабоченные прохожие невольно улыбались такому бойкому и веселому, хотя и оборванному ребенку.

А потом его взяла к себе вдова торговца средней руки Агнесс, полная светловолосая женщина с очень грустными и добрыми глазами. Дирк был похож на ее сына, который умер во время чумы. Она очень полюбила приемыша. Он стал расти в тепле и ласке. Дирк был очень счастлив, теперь у него был свой дом, о котором он так мечтал. «Какой хороший мальчик, даже улица его не испортила», говорили соседи. В подростковом возрасте Дирк понял, что у него талант. Он начал сочинять стихи, очень красивые о любви и о жизни, они очень нравились его друзьям. Дирк составил целую книжку своих стихотворений, в глубине души он считал себя выше и умнее других людей, у которых в голове не рождаются такие красивые рифмы, которые просто работают и живут своей обыкновенной и простой жизнью, как это скучно и даже немного противно.

Глава 8

Две истории любви

А еще у Дирка, когда ему исполнилось пятнадцать лет, появилась возлюбленная Хелен. Это была его соседка, дочь торговца свининой. Невысокая, полноватая, веселая и добрая девушка с легким характером, она смотрела на него с таким восхищением, что ему становилось жарко. Они переговаривались через забор, долго и с упоением целовались, и тогда становилось необыкновенно хорошо. Весь мир отдалялся, а юные влюбленные как будто плыли в пространстве далеко за пределами вселенной. Даже во сне Дирк видел ее большие влажные глаза и понимал, что уже не сможет жить без нее.