Я – первый - Зверев Сергей Иванович - Страница 42

– Сыграй! – приказал мужчина. – И чтобы нормально! Скажешь в микрофон, что эта песня посвящается чеченскому народу, который победил в войне. Ты понял? Сколько стоит?

Парень с гитарой поднял голову. Мы с Артуром переглянулись. Чеченец не стеснялся своего голоса, и неподалеку сидящие люди начали поворачиваться в его сторону.

Музыканты молчали.

– Полтинника хватит? – спросил пьяный, не обращая внимания на их явное замешательство.

– Что вы на меня уставились, как бараны? – недовольно проговорил чеченец. – Пятьдесят стоит сейчас, я знаю! – И он наконец нашел, что искал. Вытащив одну мятую купюру, он небрежным жестом бросил ее на деревянный настил, рядом с микрофоном.

– Давай! – скомандовал он и повернулся к музыкантам спиной.

– Пятьсот… – вдруг тихо проговорил парень с гитарой.

Чеченец неторопливо развернулся обратно. Он внимательно посмотрел на парня и неожиданно улыбнулся.

– Русские научились зарабатывать… – он помолчал, затем добавил: – Я плачу! А знаешь, почему? – Пьяный оглядел всех музыкантов, вопроса не дождался и раздельно произнес: – Потому что в республике Ичкерия тебе бы и за миллион не сыграли, если бы вы в войне победили…

Неожиданно парень посмотрел на меня. Наши глаза встретились. А через секунду гитарист тихо сказал:

– Подойдите, пожалуйста, попозже. Мы сейчас аппаратуру настраиваем.

– Настраивай, сынок, – неожиданно легко согласился чеченец и угрожающе улыбнулся, – только про заказ не забудь…

Громкие голоса в середине зала вдруг привлекли всеобщее внимание.

– У нас нет денег, ты понимаешь русский язык? – отчетливо, перекрывая шум в кафе, проговорили в центре зала. Я привстал, чтобы посмотреть, кто это так непринужденно заявляет о своей финансовой несостоятельности.

Ну конечно… Люда стояла перед столиком, за которым сидели чеченцы. Они развалились на стульях, засунули руки в карманы и дымили сигаретами, наслаждаясь замешательством русской девчонки.

– Как это нет… – проговорила официантка, судорожно сжимая блокнотик, где был записан счет. В ее глазах стояли слезы.

– У вас на пятьсот рублей… Ну ребята… Сейчас у вас настроение, я понимаю. Но надо же рассчитаться… – Она с жалкой улыбкой и надеждой посмотрела на эти пьяные физиономии, ожидая услышать что-то вроде «да ладно, не плачь, пошутили мы немного, а ты сразу хныкать, дуреха…».

Но посетители, у которых не было денег, шутить не собирались. Один из них, парень помоложе, в джинсах и темной рубашке («Это он так ржал, словно рожавшая кобыла, сволочь», – вспомнил я), пододвинул к себе свободный стул и положил туда ноги. Не вынимая рук из карманов, он оглянулся по сторонам и выпустил сигаретный дым в лицо девушки.

– Ну а что ты сделаешь, а? – громко осведомился он, рассматривая Люду в упор с головы до ног. – Милицию вызовешь? Вызывай. Только нам некогда, мы сейчас уходим.

Его товарищ, который гадко улыбался, наблюдая за этой сценой, громко засмеялся.

Девчонка окончательно растерялась. Из ее глаз потекли слезы. Действительно, что она могла сделать? Охранника я нигде не заметил, да его и не было, скорей всего. Рассчитывать на помощь посетителей она не могла. Кто будет связываться в одиночку с тремя пьяными и агрессивно настроенными мужчинами? Дураков как не было, так и вряд ли они появятся. А милиция приедет через час, если вообще приедет.

Тот чеченец, который от эстрады все видел и слышал, усмехнулся и поспешил поучаствовать в представлении. Он подошел к Люде, которая со вспыхнувшей надеждой оглянулась на него (все-таки постарше человек, может, утихомирит этих), и грубо проговорил:

– Что смотришь, дура, тебе сказали, что нет денег, значит, нет! – И он подмигнул тому, который был помоложе.

Официантка беззвучно плакала, молчала и только переводила взгляд с одного наглеца на другого. Она уже поняла, что сама оплатит этот счет за троих мерзавцев, но, кроме этого, ее еще и прилюдно унижали, зная, что в этой ситуации она ничего не может сделать.

– Я первый, ты прикрываешь, – проговорил негромко Артур и двинулся в центр зала. Лицо его стало злым, решительным и красным. Я шагнул за ним, отстав на два шага. На секунду мне вдруг почудилось, что мы вновь пробираемся в горах, сжимая в руках оружие.

«Надо сначала «вырубить» вот этих двоих, – лихорадочно прикидывал я предстоящую разборку, – сразу же и молча. Если Артур начнет уговаривать их не шалить, мы потеряем темп. А это опасно в любой драке, не только в этой, когда они хорошо выпили. Седого трогать пока не будем, что-то мне подсказывает, что он в драку не полезет. Несолидно ему кулаками махать. Для этого есть ребята помоложе. Ну, Артурик, давай!»

Артур, опустив голову, быстро шел по направлению к чеченцам. На общем фоне сидящих людей две наши двигающиеся фигуры сразу же стали заметны. Тот молодой парень, который сидел, положив ноги на стул, вдруг запнулся на полуслове и посмотрел на Артура. Собровец, не поднимая глаз, дошел до него и, к моему невероятному удивлению, сместился влево и прошел мимо их столика!!

Я оцепенел. Но не успел я растеряться, как Артур, оказавшись позади этих наглецов, быстро развернулся и схватил за плечи второго, который вообще ни на что не обращал внимания и только стоял и наслаждался представлением, которое устроили очень умные, по его мнению, товарищи.

Артур схватил его за плечи, дернул на себя, потом подсел, свел свои руки на его животе в борцовский захват, крепко сжав только одни кисти, и легко приподнял чеченца. Тот явно не ожидал этого, он еще договаривал свою очередную гадость, как Артур, лишив его опоры под ногами, крутанул слегка в воздухе и обрушил всем телом на холодные тротуарные плитки, совершенно не подстраховывая.

Звук в затихшем кафе прозвучал такой, как будто упал холодильник. Тот, который сидел, сообразил все правильно и только собрался встать, как я, выбросив вперед ногу, ударил его в грудь. Я хотел ударить его в лицо, я бы достал, ведь он сидел, но во мне сработал милицейский инстинкт.

В «Законе о милиции» есть такой пункт – стараться, чтобы вред от применения оружия был минимальным. В данном случае оружием служила моя нога, обутая в добротный осенний новенький полусапожек с не стертой еще крепкой рубчатой подошвой. И, кроме того, я еще и боялся.

Каждый сотрудник милиции боится, когда даже отвешивает пару оплеух какому-нибудь зарвавшемуся хулигану. И даже когда на вполне справедливых основаниях. На защиту какого-нибудь забулдыги-пьяницы, который каждый день избивает свою жену и пинками выгоняет из дома детей, тут же встанет грудью прокуратура и тут же накажет участкового, который в сердцах пару раз съездит ему по морде, потому что забитая жена этого алкоголика никогда не напишет заявления на своего мужа. А если она не напишет заявления, то это значит, что ничего и не произошло. Так что проходи мимо, участковый, в Багдаде все спокойно!

Я знал одного капитана, которого уволили именно за это. Его уволили, потому что какая-то сволочь увидела, как капитан прижал алкаша в углу и пару раз врезал ему под дых, ласково наговаривая в заросшее волосами ухо:

«Не трожь свою бабу, сука, не трогай детей, они у меня третью ночь в опорном пункте ночуют!»

Алкашу кто-то быстро посоветовал, что делать, свидетели нашлись, и с капитана сняли погоны и выгнали в народное хозяйство. Но самое интересное было потом. Уволенный капитан хорошенько выпил и в один прекрасный день пришел проведать своего давнего знакомого. После этого душевного разговора алкаш месяц пил только воду и писал кровью. И ничего бывшему капитану за это не было.

Странная вещь – закон. За одинаковые действия в одном случае человека уволили по статье, а в другом – его поведение просто расценили как пьяную драку соседей и не стали даже принимать заявление, посоветовав разобраться самим и не отнимать время у милиции, у нее и без вас дел хватает.

…Поэтому я ударил чеченца в грудь. Моя левая нога согнулась под углом в девяносто градусов, колено подтянулось к животу, и я, хорошенько оттолкнувшись правой, впечатал подошву прямо в кармашек рубашки.